В 2017 году у меня появился хедканон, что Вален из Невервинтера встречался с Безымянным и Ко из Планескейпа. Мааленький такой хедканончик, который и возник-то, пока писала пост (в котором теперь потерлись все картинки, жаль). Но привязчивый.

В 2022 году наконец начала писать про это фанфик. Пока тут только первая часть, оставшиеся две буду еще месяца полтора пинать, наверно. Но… блин, так здорово, что получилось вернуться к этой мысли, хотя уже почти не помню Планескейп)

***

Апд, теперь до конца. Все снова скатилось в какие-то сопли и откуда-то вылезли персонажи, которых тут не должно было быть. Но я довольна))

+++

«Правило Троек (Закон Трех, Принцип Троичности) — один из ключевых принципов сеттинга Planescape, заключающийся в том, что все важные вещи и явления на Планах обычно тройственны».

Вален не задумывается над тем, что эта встреча может стать только первой в череде прочих.

Честно говоря, тогда он вообще ни о чем не задумывается. Болтаясь ранним утром у стен великого морга — Мортуария, он наблюдает за сборщиками трупов, которые передают Пыльным собранный за ночь «урожай», и чувствует острую зависть. Вален тощий и верткий, не боится покойников и может пролезть в любую дыру, но его руки слишком слабые, чтобы таскать отяжелевшие негнущиеся тела.

Собирать по всему Сигилу трупы бедняг, погибших своей смертью или приконченных более везучими обитателями города, — не совсем то, чего ему бы на самом деле хотелось. Не говоря уже об общении с Пыльными, каждое слово которых звучит, как грохот могильных плит. Однако за эту работу хорошо платят, а еще в руках сборщиков трупов оседает все то, что было в карманах их клиентов. Возможно, через пару лет Вален все же наймется к Фароду и его нищим — если, конечно, умудрится выжить на улице. (В чем он в свои самые темные моменты сомневается. Беспризорников в Улье много, но до совершеннолетия добираются ох не все.)

В животе урчит гулко и неприятно, и Вален раздраженно трет его рукой сквозь одежду. Он голоден настолько, что даже запах жидкости для бальзамирования, которой несет от работающих вокруг Мортуария мертвяков, не способен перебить аппетит. Ближайший к Валену мертвяк сосредоточенно, но немного бестолково работает метлой, его рот зашит, а на лбу цвета старой бумаги выбиты цифры. Тифлинг еще немного наблюдает за ним сквозь металлическое ограждение, за которое цепляется ногами, руками и даже хвостом. А потом, бросив последний взгляд на сборщиков, которые с гоготом катят пустые телеги обратно, спрыгивает на землю и неторопливо бредет по площади.

Над его головой, в той части пространства, где у обычного города было бы небо, один за другим тухнут фонари другого района Сигила — более благополучного, чем Улей. Но Вален не обращает внимания на существ по ту сторону кольца, они для него не более реальны, чем какой-нибудь Материальный план. На эту недостижимую сторону Сигила приятно смотреть хорошими, сытыми вечерами, желательно с крыши какого-нибудь здания повыше, брошенного или с плохой славой, чтоб никто не прогнал.

А сейчас надо добыть еды.

Пока на площадь перед Мортуарием стягиваются похоронные процессии, Вален неторопливо прогуливается между скорбящими — но на самом деле, хлеща себя по бедрам хвостом, напряженно думает и приглядывается. Он — вор, карманник, и наметанным взглядом выцепляет из толпы тех, кто одет побогаче, кто слишком сосредоточен на своей боли, чтобы хорошо спрятать кошелек, тех, кто праздно глазеет по сторонам, оставляя карманы топорщиться. Когда Пыльные выставят тела для прощания, начнется толкучка. И конечно, в этой толкучке никто не обратит внимания на ребенка, который в кого-нибудь врежется: о боги, простите, это получилось случайно…

Вот так он и встречается впервые с этим парнем: пятится, следуя за растерянной пожилой дамой с рядом шипов по позвоночнику, и натыкается на кого-то спиной. Оборачивается — скорее от страха, что поймают на горячем и схватят. А потом просто не может пошевелиться: вся его интуиция вопит, что в Сигил забрело необычное даже для этого места существо.

Лицо под балахоном Пыльных, которое нависает над Валеном, как будто уже нашло свою истинную смерть несколько раз подряд.

Пепельно-серая кожа изрезана шрамами, в темные волосы вплетены цветные бусины. Он мощнее и выше, чем многие, кого видел тифлинг, и неуклюже кутается в балахон не по размеру — ткань даже не доходит ему до колен. Но больше всего Валена удивляет взгляд незнакомца. Как будто этот тип впервые в жизни увидел тифлинга и решил накрепко зафиксировать его образ в своей голове: от хвоста, живущего какой-то своей жизнью, до кончиков рогов, от ссадины над бровью до ботинок, которые давно просят каши.

Когда серокожий уже собирается открыть рот, череп, парящий — ерзающий — над его головой, закатывает глаза. (Глаза — на самом деле единственное, что выглядит… влажным среди этих гладких болтающихся в воздухе костей.) Мимир щелкает челюстью и говорит, что боссу надо сваливать подальше от Мортуария, пока Пыльные не просекли, что в нем стало на одного мертвяка меньше. А еще лучше — перестать приставать с вопросами ко всем встречным, иначе они навеки застрянут в Улье и никогда не узнают, что стало с его, босса, памятью. И вообще — отстань-де от парня, пусть работает, как умеет, тут таких много вокруг. Только кошель надо бы перепрятать.

Внимание серокожего переключается на мимира, и Вален чувствует себя так, будто на пару шагов отступил от огня — даже лицо перестает пылать. Однако череп бесстрашно и терпеливо выслушивает своего жутковатого компаньона, пусть тот говорит негромко, будто бы разминая горло после длительного молчания. Одним глазом череп косится на Валена; когда тот понимает, что говорят о нем, то отскакивает и убегает, не разбирая дороги.

Смущенный произошедшим — особенно тем, что эта парочка запросто начала обсуждать его и его постыдное ремесло, — он решает поискать удачи в другом месте. Впрочем, в других местах Валена бьют, и вскоре он возвращается обратно к Мортуарию. Где начинает видеть этих двоих чаще, чем ему бы хотелось.

Типа с серой и жесткой, как старый ботинок, кожей он примечает обычно еще на телеге сборщиков трупов.

Иногда серокожий не появляется целыми неделями, а иногда сборщики приносят… тело по нескольку раз в течение пары дней. Перешептываются, стараются уложить поудобнее и передают на руки бледнеющим Пыльным. Что те думают обо всем этом, непонятно, однако вскоре тело, уже подлатанное, почти не таясь покидает Мортуарий и растворяется в сигильских улочках. Не забыв найти взглядом ошивающегося рядом и сгорающего от интереса Валена — как будто отмечая с некоторым успокоением, что тот никуда не делся и пока еще жив.

Однажды тифлинг даже на время бросает свои каждодневные попытки протянуть чуть подольше и пробирается к очереди из телег, на которых лежат тела. Пока сборщики пререкаются о выручке, он рассматривает раскинувшее руки-ноги серокожее тело и заключает, что оно абсолютно мертво. Больно кровавыми выглядят раны на обнаженном животе, да и не протянешь долго, если голова едва держится на разодранной шее. Возможно, если бы серокожий обзавелся хоть какими-то доспехами, его раны были бы менее страшными. Рассекать по Сигилу в одной только набедренной повязке и сапогах — не самая здравая идея.

Сам не зная зачем, Вален тычет ногтем в татуировку на холодном плече трупа — вообще тот весь покрыт татуировками, но эта выглядит, как надпись на непонятном языке, и уходит дальше, на спину. Словно бы этот тип вел дневник на собственной коже. О своем порыве Вален тут же жалеет и шипит, тряся рукой: на него обрушиваются дрожь и жажда действия, не такие сильные, как когда он встречает баатезу, но все равно пугающе чуждые. Он мало знает о собственной демонической крови — мать даже не смогла назвать имя его отца — и уж тем более не хочет знать, как с нижними Планами связан его новый знакомый.

Хватает и того, что он, кажется, не может умереть.

Когда серокожего везут к Мортуарию, мимир стыдливо тащится за телегой в отдалении, а потом парит перед зданием и пытается убить время. Пристает к прохожим и плакальщикам, болтает с проститутками, смешно и едко комментирует ритуалы похоронных процессий. Вален опасается заговаривать с этим существом — в конце концов, это ведь висящие в воздухе кости! — но они узнают друг друга и даже кивают друг другу при встрече.

Когда при очередном возвращении череп приветствует его непривычно подвижным оскалом зубов, Вален вспоминает о безумной оборванке из Улья, с которой он мысленно здоровался каждое утро. Той, чьи острые зубы всем набором выпирали наружу и двигались будто бы сами по себе. Той, что попала в Сигил случайно и металась по улицам, не в силах отыскать дорогу в свой мир. Ходили слухи, что кто-то помог ей вернуться домой, а взамен она отдала свои жуткие зубы…

Мимир громко скрежещет новыми зубами, обзывая их пакостными суетливыми пеньками, а прохожие огибают его по широкой дуге. Вален пару раз клацает зубами собственными и решает, что ему не хотелось бы быть искусанным чем-то подобным. Зато, чем бы серокожий не занимался в Сигиле, новые челюсти мимира определенно должны пригодиться.

Неделя идет за неделей, и свита серокожего становится больше. И страньше.

Пожилой печальный гитзерай с мечом, фактура которого меняется каждый раз, когда владелец вздыхает и теребит свисающие ниже подбородка усы. Рыжая, как и сам Вален, хвостатая тифлингша, скорее раздетая, чем одетая. Суккуба с белыми крыльями, от присутствия которой у Валена все скукоживается внутри, но которая мимоходом подкидывает ему пару монет. Горящий, но не сгорающий человек, парящий в раскаленной сфере, никогда не касающийся земли. (Остальные спутники серокожего выглядят так, будто бы предпочли оказаться подальше от этого существа, и только тифлингша тайком поджаривает сухой хлеб.)

Их слишком много, чтобы ждать серокожего под стенами Мортуария, поэтому они прогуливаются по площади или сидят в баре Пыльных неподалеку. Приносят на себе странные запахи и громко обсуждают невероятные вещи вроде города, скатывающегося в Бездну, падшего дэва и коварного разума из сотен крыс. Мимир увивается за тифлингшей, тифлингша корчит гримасы и дергается, когда к ней слишком близко стоит суккуба, а суккуба как может ободряет старика-гитзерая. Последний всегда краем глаза следит за тем, чем занимается несгорающий и что за выражение написано на его лице. Вален уверен, что пару раз взгляд огненного мага останавливался на нем, и это пугало его даже больше, чем осторожное внимание серокожего.

Когда ко всем к ним присоединяется механическое существо, проворно ковыляющее по сигильским мостовым на длинных, как у кузнечика, металлических ногах, Вален какое-то время трет глаза кулаками. Но существо никуда не исчезает — все его шестеренки блестят от света, а на металлическом экране-корпусе с чертами лица написано довольство и интерес ко всему вокруг. Когда серокожий кладет руку на… голову существа, то попискивает в ответ. Две из его четырех рук заканчиваются арбалетами и пару дней не выходят из головы у Валена, когда он укладывается спать.

Он радуется где-то внутри себя каждый раз, когда замечает эту компанию.

Пожалуй, в его жизни не так уж много лиц, которые он успевает запомнить, да и здорово хотя бы иногда видеть кого-то, кто не пытается тебя поймать, сожрать или побить. Впрочем, подходить слишком близко он все равно не решается. Они знают его, знают, чем он занимается, череп давным-давно всё всем разболтал. Валену не хочется выглядеть вором хотя бы в их глазах.

Наверно, поэтому он не решается подойти даже в тот самый, последний день, хотя понимает, что больше не увидит их вместе.

Вален читает беду по лицам, слишком серьезным и сосредоточенным, по тому, как все проверяют-перепроверяют карманы и готовят оружие. Ну и по тому еще, что теперь в Мортуарий направляются все они: кто зажимая нос платком, кто — поглаживая и успокаивая меч, словно испуганного питомца. Никто не шутит, не болтает и не шарахается от огненного мага, зато каждый как будто решает для себя что-то важное. Даже механическое существо, приплясывающее, приобнимающее себя руками в волнении.

Серокожий пропускает их в ворота вперед себя и выглядит слишком виноватым для такой громадины. Уставшим — будто на плечи ему давит какая-то сила, ноша, ложащаяся тенью на всех, кто с ним. Мимир, которого бросает в воздухе вверх и вниз, прежде чем проплыть в ворота что-то скрежещет ему и кивает на Валена. Тот уже не таясь смотрит во все глаза, не обращая внимания на то, что его пихают и ругают прохожие. Даже огрызаться в ответ не пытается, настроение не то.

Пропитываясь торжественностью момента, он и сам не понимает, отчего ему так тошно, почему он так сильно и панически жалеет, что не заговорил, не спросил. Так и не узнал историю серокожего, хотя сам возвращался к ней в мыслях каждый раз, когда надо было отвлечься от чего-то жуткого, болезненного или противного. Не выяснил, почему за серокожим пошли такие разные существа — из металла и чистых костей, танар'ри и баатезу. Это незнание, эти сожаления будут кусать его каждый раз, когда он станет смотреть на громаду похоронного дома.

Серокожий машет ему рукой, больше похожей на татуированную дубину, и скрывается в Мортуарии. Там, откуда и явился когда-то.

Вален вдруг чувствует, что вновь остался во всем Сигиле — один.

+++

***

Воспоминание о следующей встрече с серокожим возвращается к нему ночным кошмаром — как и многие другие воспоминания о времени, которое он провел на Кровавой войне. Вален приходит в себя с пересохшим горлом, раскалывающейся головой и то ли ревом, то ли воплем в ушах. Затем понимает, что эти звуки, кажется, издавал сам, благо, в голове они были громче. Затем едва успевает перехватить собственные руки, которые собираются сделать что-то нехорошее с тем, кто его растолкал.

Только после этого он полностью просыпается и осознает, что находится глубоко под поверхностью нового для себя мира и пытается собрать армию, чтобы помочь одним дроу выжить в схватке против других дроу. (И против архидьявола еще, кстати, но об этом говорят редко, чтобы не падал боевой дух войск.) А за плечо его пару мгновений назад трясла их Избранная, которой предстоит повести эту самую армию в бой и которая только что плюхнулась на пол, напуганная его резкими движениями.

Кобольд по другую сторону их маленького лагеря высовывается из-под одеяла и громко ворчит, что в следующий раз Вален привлечет к ним своими воплями всех окрестных тварей, а Дикену-де не хочется воевать спросонья, потому что это плохо сказывается на голосе. На Валена наваливается стыд, кислый, липкий, от которого горят щеки. Но прежде, чем он успевает хоть что-то сказать, Избранная, сконфуженно улыбнувшись, поднимается на ноги и отходит. По дороге еще и успевает что-то шикнуть кобольду, так что тот вновь скрывается под одеялом.

В качестве извинения Вален напрашивается подежурить пораньше и все дежурство почти не моргая смотрит в темноту Андердарка, чувствуя, как бушует его кровь. Он сжимает и разжимает кулаки, ходит из стороны в сторону и даже думает потренироваться — но это тоже будет громко, и потом придется выслушивать кобольдские возмущения. Возвращаться к тому, что приснилось, ему не хочется. Но в конце концов, устав бороться с волнами дурноты, Вален разрешает себе обдумать воспоминание, касается его осторожно, словно холодной воды.

Он вспоминает, как сражался среди сумасшедших пейзажей багрового мира, название которого ему было не важно, среди черных скал и пахнущего серой воздуха, который даже нельзя было вдохнуть до конца. Помнит, как сгребал руками красную пыль, которую удобно было швырять в глаза очередному противнику, и старался не наступать на трещины в земле, потому что из них вырывался едкий горячий пар. В этом мире день и ночь не менялись местами — это было место бесконечного гудящего полудня. Это мир поглотила Кровавая война.

Его союзниками были существа, один вид которых мог бы подарить какому-нибудь обитателю Материального плана несколько бессонных ночей, но Вален не испытывал к ним ничего. Его переполняла сжигающая внутренности ненависть к другим существам, с кровью баатезу, хотя он уже даже не различал их форм. Да и вообще он тогда мало чем отличался от тех, кого убивал: не помнил, когда в последний раз чистил доспехи, покрытые слоем коричневого, черного и красного, не мог сказать, где именно находились донимающие его раны. Он просто наслаждался силой в своих руках и выражениями на лицах и мордах различных тварей перед тем, как их черепа сминало ударом цепа.

Все вокруг казалось ему бесконечным багровым морем со своими потоками. Вален просто двигался вместе со всеми в этом сражении и не задумывался, кто он или сколько времени провел здесь. Однако когда краем глаза выхватил островок пустоты среди каши из танар`ри и баатезу, то остановился, ощущая глубокую неправильность происходящего. В мире, где всегда шла война, просто не могло быть спокойного места. Поэтому Вален направился туда, предварительно добив сапогом похожую на бело-желтого червя тварь, которая пыталась прогрызть подошву.

И обнаружил, что это не спокойное место, нет: просто прямо сквозь гущу битвы кто-то шел, а существа вокруг падали быстрее, чем успевали причинить вред. Многие пытались атаковать, но видели павших вокруг и предпочитали рвать на части друг друга. Тот, кто шел через поле битвы, был серокож и вооружен экзотический дубиной, настолько старой, что на рукояти должны были бы отпечататься следы рук. Его лицо на фоне перекошенных рож вокруг было спокойным и несколько отрешенным. Как будто мыслями он был совсем в другом месте, а уничтожение чудовищ вокруг не приносило ему ни радости, ни удовлетворения.

Спокойная сосредоточенность серокожего бесила Валена даже на расстоянии — так, что хотелось вопить и рычать в лицо чужаку, как это делали танар`ри и баатезу вокруг. Но в разы сильнее его бесил непонятно откуда взявшийся голос в собственной голове, который вопил, что знает этого чужака, знает эти бусины в волосах и татуировки на теле, похожие на волны текста. Еще этот голос вопил, что не понимает, где находится, и не желает, чтобы Вален дальше занимался тем, чем занимается. От него в висках колотило даже сильнее, чем во время сражений, сильнее, чем когда он пытался вспомнить что-то из своего прошлого до войны.

Пытаясь избавиться от растерянности, Вален тоже бросился на серокожего, и крик, в котором было не слишком много человеческого, как всегда придал ему сил. Серокожий отреагировал на него так же, как и на остальных существ в этой бойне, — никак. Сначала. Зато когда Вален был настолько близко, что уже рассчитывал проломить тому пару костей, серокожий как будто впервые за долгое время оказался здесь-и-сейчас. Парировал удар, повалил Валена на землю, замахнулся своей древней дубиной, но опустил руку. Прищурился и чуть наклонил голову набок, разглядывая тифлинга, оглушенного, пытающегося подняться.

Грубое, будто выбитое из камня лицо серокожего смялось — словно бы тот давно уже не испытывал эмоции и теперь неуклюже вспоминал, как это делается. Удивление, узнавание, радость. Впрочем, Вален тогда этого не понимал, да и не хотел понимать — для него было важно лишь то, что его почему-то не стали добивать, а значит, есть возможность для нового броска. Даже когда серокожий обратился к нему, побудительно, как к знакомому, тифлинг не стал прислушиваться, и слова утонули в шуме сражения.

Вскочив на ноги, Вален напал снова и даже с большей яростью, хотя его чуть-чуть уколола мысль о том, что руки чужака вместе с оружием опущены и вообще тот словно о чем-то скорбит. Последнее, что ему запомнилось, — жалость в темных глазах серокожего, так сильно и неправильно контрастирующая с местом, где они встретились.

А потом Валену наваляли магией.

Впрочем, это не помешало ему прийти в себя спустя пару часов и, прихрамывая, направиться в сторону, где все еще шло сражение. Удивительно, что за это время его не успели растерзать или задавить. Хотя, наверно, была причина и этому.

+++
***

— Дикен видит мертвых.

Слова кобольда привлекают внимание Валена в первую очередь своей абсурдностью. В Уотердипе, из которого только-только ушли войска Мефистофеля, до сих пор много мертвых, о которых некому позаботиться. Иногда это защитники города, чуть-чуть не дотянувшие до изгнания архидьявола, иногда — существа из его воинства, пачкающие тротуары ядовитой кровью. Почему кобольд вдруг заговаривает о каких-то еще мертвецах, Валену непонятно.

Однако он привык доверять интуиции крылатого ящера так же, как собственной, и научился выхватывать из его болтовни действительно важные вещи. Это здорово помогало, когда они сражались в Андердарке и пытались не замерзнуть в Кании, а теперь, когда они подвязались очищать город от остатков мефистофелевского войска, Вален отказываться от этой привычки не собирается. К тому же кобольд неожиданно оказался его главным проводником по поверхности — последняя участница их трио как раз пыталась прийти в себя, ощущая все прелести разрыва связей с дьяволом, который использовал ее столько времени.

Вален с тревогой вспоминает холодные руки и нетвердый шаг Избранной, а еще — ее попытки вопреки всему присоединиться к нему и Дикену. Стыд, да, он слишком много раз слышал, как ей стыдно, непривычно и не хочется оставлять их одних сражаться с чем-то опасным в городе. Ну, или же ей просто не хотелось пересказывать свои злоключения надменному полуорку и юной паладинше, которые когда-то явились в Уотердип, пытаясь отыскать ее следы. Дикен говорил, что они учились у того же наставника в Хиллтопе и что раньше их было больше — осада города закончилась плохо. На Валена они косятся с недоверием, а на подругу — с кучей незаданных вопросов. Но пока один из них или оба сразу заставляют ее оставаться в постели, Валену одновременно смешно, неловко и в целом спокойно.

Он огибает тела нескольких клювастых существ, чуть-чуть поджаренных и сильно побитых, и нагоняет Дикена, который внимательно рассматривает что-то в конце улицы. Хвост кобольда ходит из стороны в сторону, кобольд так увлечен, что даже не оборачивается. Валену приходится тронуть его за крыло — теплое и шершавое, даже не верится, что оно принадлежит ящерице.

— Покажи.

Дикен показывает, со свойственным ему тактом тыча когтем в стороны дальних развалин. Валену знакомо это место: чуть раньше оттуда едва выкурили тварей с Нижних Планов. Во время этого пострадали несколько защитников города из тех, которых он успел запомнить в лицо за недолгое время на поверхности. Но теперь тифлинг видит только обугленные развалины и ничего больше, хотя приглядывается до рези в глазах. Впрочем, его глаза и так постоянно саднят, не желая привыкать к яркому солнцу и одуряюще голубому небу.

Когда он уже начинает думать, что кобольду просто мерещится всякое после пережитых приключений, Дикен раздраженно цыкает и говорит, что смотреть нужно не глазами и Босс сразу бы поняла, что он имеет в виду. Заклинание он колдует не спрашивая — Вален не успевает и слова сказать, а его взгляд уже застилает золотистой дымкой. После этого на язык приходит много, много слов, но они становятся неважными. Он понимает, о каких мертвых говорил Дикен.

Ну, вообще неудивительно, что кобольд назвал их именно так.

Двое, скрывающие свое присутствие магией, — это болтающийся в воздухе череп и мужчина, похожий на шитого-перешитого зомби, из кожи которого вышел весь цвет. Они выглядят удивительно неуместно в человеческом городе (хотя о Валене, жителе Планов, родившемся в Сигиле, можно сказать то же самое). Однако ведут себя так, будто все в порядке и они тут не первый день.

Мимир парит то над головой, то за плечом серокожего, щелкает челюстями, закатывает глаза — в общем, всеми силами показывает, как ему скучно. Серокожий осматривает следы сражения, которое тут произошло, следы оружия, следы заклинаний, касается пальцами выбоин и пятен паленого. Иногда он говорит несколько слов мимиру, и тот перестает ерзать в воздухе, словно что-то запоминая. Спустя много лет и все события, которые приключились с Валеном, — эти двое выглядят абсолютно так же, как в его детстве. И целы. Пожалуй, он этому рад.

Только теперь тифлинг признается себе, что многие годы ждал следующей встречи. Планы существуют по правилу троек, поэтому обязательно должны были в третий, последний раз свести их с серокожим в одном месте. Для чего, ему непонятно, да и вряд ли серокожий мог о том знать. Однако осознавать, что заканчивается что-то важное, оказывается немного… печально.

Вален поздно понимает, что слишком увлекся наблюдением за серокожим: тот начал озираться по сторонам, почуяв неладное, но все еще отдавая какие-то поручения мимиру. Когда серокожий находит Валена и Дикена, то замолкает, поднимая бесцветные брови. Ухмыляется так, что тифлинга подмывает рассмеяться в ответ. (Интересно, когда он смеялся в последний раз? Наверно, еще до Кании.) Мимир недолго пялится на хозяина, ожидая, когда тот продолжит разговор, а потом смотрит в ту же сторону, что и он. До Валена долетает брань, насколько заковыристая, настолько же удивленная.

Дикен пятится и бормочет, что ему не хочется биться с этой парочкой и вообще пора посмотреть, как там дела у Босс.

Кобольд упирается крыльями в ногу Валена, и тот не задумываясь кладет руку на его голову, ощущая под пальцами костные шипы. Это движение он подхватил от Избранной — та делала так каждый раз, когда ее шумный компаньон начинал паниковать. Помогает; во всяком случае, Валену хочется верить, что кобольд перестает дергаться не потому, что боится его или не может пошевелиться из-за тяжелой ладони на своей макушке. Избранная бы еще нашла слова, чтобы поддержать ящера, но все, что может Вален, — заверить, что знает этих двоих.

Только тогда серокожий впервые замечает Дикена, настороженного, держащегося за свою видавшую виды лютню как за дубину. На лицо бессмертного словно набегает туча, и Вален точно может сказать, в какую сторону уходят его размышления. А еще Валену почему-то становится даже смешнее, чем до этого. Теплее внутри: он ведь тоже нашел для себя компаньонов, от которых по первому времени тяжело отвести взгляд.

Мимир кувыркается в воздухе, то ли чтобы привлечь внимание, то ли чтобы развлечься. Или развлечь.

Интересно, что стало с остальными из Сигила.

Вален уже не помнит их лиц, но вопросов от этого меньше не становится. Вопросов, которые он не задал тогда, в Сигиле, вопросов, которые не смог задать во время Кровавой войны (даже сейчас его обдает стыдом при воспоминании о той встрече). Вопросов о том, что забыли серокожий с мимиром на Материальном Плане, в городе, откуда недавно изгнали архидьявола. Ну и было бы неплохо понять, кто вообще такой этот серокожий и какой путь от Мортуария ему пришлось прошагать.

Пожалуй, Валену просто не хочется десятилетиями укорять себя за несмелость — тем более что проклятие его крови снято, ему не становится не по себе от одного только присутствия серокожего. А если бы серокожий с мимиром были резко против расспросов, то давно бы скрыли себя еще более мощной магией, чем та, сквозь которую пробился кобольд.

Когда Вален делает несколько шагов вперед, подчеркнуто аккуратно закрепляя цеп на поясе, Дикен, кажется, не знает, чем заниматься раньше: останавливать его или бежать за Босс. Однако чуть-чуть поколебавшись, он нагоняет Валена и говорит, что у него странные друзья. Хотя татуировки у того, высоченного, необычные, и ему теперь хочется такие же.

Глядя на серокожего, который тоже шагает к ним навстречу, и мимира, который следует за хозяином, безумно вращая глазами, Вален обещает кобольду хорошую историю для его следующей книги.

запись создана: 22.03.2022 в 21:15