Ну все, я достигла достаточного уровня дзена, чтобы писать приквелы к собственным обливионовским фанфикам 14-летней давности Хотя, вообще, связь тут слабая, просто главгероиня та же. И у нее тоже есть метла)) А дракона пока что нет, но скоро будет.

Показалось странным, что, хотя события основной кампании и Дрожащих Островов могут происходить параллельно, ни Мартин, ни Шеогорат не комментируют метания ГГ между ними. Захотелось поглядеть, как бы это могло выглядеть. Ну и потом добавилась еще кучка посторонних тем.

Посвящается лучшей хорошей девочке Дрожащих Островов!) И тому моду, который позволяет сделать ее бессмертной и вытащить в Сиродил.






Про МартинаМартину не нравится, что Айна якшается с каким-то даэдрическим принцем, — можно подумать, им мало проблем доставляют те даэдра, которых ведет Мерунес Дагон. Мартин целыми днями расшифровывает Мистериум Заркса; по ночам — тоже, и, погруженный в даэдрические письмена, настолько боится потерять мысль, что редко прерывается на обед. Но даже так он находит и силы, и время, чтобы поворчать на Героиню Кватча, когда замечает, что та снова посещала Дрожащие Острова.
Яркий цветок, прикрепленный к волосам, или на одежду, или на вещи; новые перчатки необычного цвета, словно бы сделанные из кусочков янтаря; запах нездешних специй. Даже Клинки, приветствуя уставшую редгардку в Храме Повелителя Облаков, не замечают таких мелочей, — но Мартин замечает. Он никогда не рассказывает о той части своей биографии, которая связана с даэдрической магией, не рассказывает, даже если очень просить. Но Айне кажется, что после тех событий будущий император чует все, что связано с даэдра, ну… почти как собака.
И ее, Айны, появление тоже каким-то образом чует. Предчувствует, прислушивается, присматривается через окно, почти не покидая прочных, но удушающих храмовых стен. Клинки уже потеряли одного императора и ужасно не желают потерять второго, поэтому Мартину не позволяют разгуливать по промороженным окрестностям Брумы — пусть даже это и пошло бы ему на пользу. Даже во внутренний дворик храма последний Септим, как правило, выходит в компании кого-нибудь из Клинков, смущенно шагающих сбоку или где-нибудь позади.
Но не тогда, когда заявляется Айна, — потому что ее визиты предсказать сложно и, когда Мартин сначала задумчиво смотрит на двери, а потом решительно откладывает Заркс, Клинков может не оказаться рядом. Так что он частенько выходит встречать ее сам. Сперва — у лестницы за воротами храма: раскрасневшуюся, запыхавшуюся, проклинающую все на свете и в особенности Клинков, которые построили свой оплот так высоко в горах. Потом — на площадке почти у самого храма, стучащую зубами от холода, с перчатками, которые примерзли к черенку летающей метлы.
Необычное средство передвижения, которым пользуется девушка, удивляло всех только первое время, а теперь примелькалось в этих краях. Да и задравшего голову Мартина больше волнует не происхождение странной метлы (ничем даэдрическим от нее, впрочем, не пахнет), а неизменно потрепанный вид Героини Кватча, которая бесшумно касается сапогами храмовых плит. Первые пару мгновений она кривится, расцепляя по одному окоченевшие пальцы, и силится поизящнее слезть с метлы. А потом, как и всегда, дружески улыбается Мартину — пусть даже губы еле двигаются от холода, а под глазами залегли усталые многодневные тени.
Прежде всех расспросов, Мартин уводит ее отогреваться внутрь храма.
Он так и носит колючую монашескую мантию — может даже, ту самую, которую носил в Кватче, — и отказывается одеваться во что-то, соответствующее его новому статусу. О своем статусе он забывает и во время визитов Айны — ничем другим та не может объяснить его неугасающее стремление обогреть, поддержать, помочь. Сменить повязку на мокнущем ожоге, вынесенном из закрытых позавчера врат Обливиона. Посоветовать отлежаться хотя бы день, потому что рубец от даэдрического оружия с тех пор воспалился и выглядит как-то скверно...
Айна с готовностью приняла бы помощь от брата Мартина, скромного служителя часовни в Кватче, или от просто Мартина, своего нового друга, вместе с которым они вляпались в премерзейшую даэдрическую историю. Но от мысли, что следы ее местами болезненных приключений сочувственно и внимательно осматривает Мартин Септим, она неудержимо начинает краснеть. Ей доставалось не так уж много доброты раньше, особенно от обитателей богатых районов Имперского города, да и существа, которых она встречает на своем теперешнем пути, редко бывают приятными. Впрочем, ее смущение мешало бы больше, если бы Мартин попутно не заваливал ее вопросами.
Айне кажется, что в словах последнего Септима то и дело сквозит тоска. Тоска того, кого заперли, сначала в осажденном, брошенном всеми богами Кватче, а потом — в Храме Повелителя Облаков, надежном, конечно, но оторванном от остальной империи. Тревога — тоже сквозит, в синих-синих понимающих глазах Мартина ее столько, что иногда редгардка не выдерживает и смотрит куда-нибудь в сторону. Чтобы не вспоминать, что такие же глаза были у покойного Уриэля Септима, в основном; остальные причины Айна старается не подкармливать и вообще гнать от себя подальше.
Чтобы не плодить вокруг персоны будущего императора сомнительные слухи. Чтобы потом, когда все закончится, было не так… обидно и больно.
Но Мартин — вот он, сейчас, с ней. Откровенно рад хоть на время остаться без пригляда скромно удалившегося Бауруса и, кажется, не видел новых лиц целое тысячелетие. Развлечь его Айне хочется совершенно искренне, поэтому она отвечает на все-все вопросы, о делах и не только. А потом, частенько с чашкой чего-нибудь горячего в руках, усаживается поближе к камину и просто начинает болтать. О людях, которые встретила в Сиродиле, и о чудесах, которые видела в айлейдских руинах. Об ужасах, которые происходят в Обливионе, и о том, что научилась ходить так бесшумно, что умудряется собирать прямо под носом скампов побеги кровавой травы.
Она даже признается, что почти накопила на скромный домик в своем любимом Чейдинхоле. Зелья у нее получаются все лучше и лучше — в те редкие моменты передышки, когда появляется время что-то сварить. И покупают зелья у нее тоже охотнее. Ингредиенты, собранные на Дрожащих Островах, так хорошо ложатся в руку, что, чтобы собрать побольше, ей пришлось навесить на метлу дополнительную сумку…
Услышав усталый и раздраженный вздох своего собеседника, редгардка прерывает сама себя, да так резко, что даже закашливается.
Но поздно: Мартин хмурится и скрещивает руки на груди, приобретая при этом чуть более царственный, чем обычно, вид. Мартин говорит ей то же, что и всегда: что даэдра опасны, а даэдрические принцы и тех опасней в десятки раз. Что принцы ведут свою игру, и смертным не дано понять ее правила. Что последствия службы на даэдра могут быть ужасными, или непредсказуемыми, или ужасными и непредсказуемыми вместе. Голос у последнего Септима немного дрожит, и смотрит он слегка внутрь себя — словно бы пересматривая заново картины, о которых обычно всем сердцем желает забыть.
Айна как можно легкомысленнее заявляет, что им сейчас нужна любая помощь, которую получится отыскать.
Да и вообще, чтобы победить даэдра, неплохо было бы заручиться поддержкой другого даэдра, а Шеогорат, пусть и безумец, но все же лучше, чем какой-нибудь изворотливый Клавикус Вайл. К тому же его желание спасти свое царство выглядит достаточно искренним. А оружие, благословенное им, бывает полезным: например, из того здоровенного дреморы-генерала в одной из Сигильских башен получилась крайне симпатичная, пусть и удивленная, овца…
Айна не рассказывает о том, что прекратила свои эксперименты с Ваббаджеком после того, как случайно превратила крысу в даэдрота и потом еле удрала от нее по узким пещерным коридорам. Это не та история, о которой нужно докладывать Мартину: он и так не верит, что из ее службы на Шеогората может выйти что-нибудь хорошее. Мартин и так тревожится за нее и выглядит виноватым каждый раз, когда отправляет с заданием в какие-нибудь руины, или катакомбы с культистами, или прочие сомнительные места. Ему ни к чему знать, что Дрожащие Острова иногда пугают Айну посильнее, чем владения Мерунеса Дагона.
Когда Айна собирается покидать Храм Повелителя Облаков, Мартин всегда предлагает ее проводить.
Внутренний дворик Храма в любое время суток полон Клинков, поэтому тут трудно остаться с кем-нибудь наедине — за тобой всегда следят чьи-нибудь глаза. Айна не может понять, раздражает ее это или же радует; подхватывая в руки прислоненную к стене магическую метлу (теперь, после пары неприятных инцидентов, Клинки перестали путать ее с садовым инвентарем), редгардка встряхивает головой, пытаясь вытрясти из нее разную сентиментальную чепуху. Ей нужно настроиться, чтобы совладать со своим уникальным, хм, инструментом. Ведь ветра вокруг Брумы такие сильные, а горы — такие высокие...
На всякий случай она шепчет заклинание защиты, потом еще и еще одно. Прерывается, только когда замечает печальную улыбку наблюдающего за ней последнего Септима. Дожидаясь, пока редгардка закончит, он ставит локти на ограждения, отделяющие Храм от пропасти ниже него. Мартин ежится в своей монашеской робе; из его рта вырывается пар, а на волосы и задранные плечи ложатся крохотные снежинки. Вот так, пусть даже в окружении целого ордена Клинков, он выглядит настолько одиноким, что у Айны внутри все сжимается от стыда и вины.
За то, что она всегда уходит так спешно, оставляя друга наедине с книгой, которая пытается читать его в ответ. За то, что не может вызволить его из этих проклятых гор. Но когда-нибудь — обязательно; ей хочется пообещать это Мартину, поклясться, что сделает все, чтобы помочь ему стать императором. Но она, как и много раз до этого, проглатывает неуклюжие слова сочувствия. И, вместо прощания, хлопает друга по плечу, то ли подбадривая, а то ли стряхивая налипший снег.
Айна говорит, что ждет не дождется, когда они с Мартином смогут вместе разобраться со всеми этими даэдра. А потом, быть может, она проводит его к парочке симпатичных мест, где снега и гор поменьше, чем в Бруме. Ведь будущий император должен знать, чем живет его империя, м?
Мартин ухмыляется ей, обнадеженно, но как-то криво. Как будто искренне хочет поверить в ее слова, но не получается. Как будто знает наперед что-то тягостное, но не может пока понять, что именно.

Про Шеогората

***

Шеогорат слишком занят грядущим наступлением сил Порядка, чтобы заметить, что в Тамриэль вторглось воинство Мерунеса Дагона. Но, тем не менее, ему не нравится, что Айна якшается с последним из Септимов и вообще проводит время где-то помимо Дрожащих Островов.
Он ворчит, бубнит, рявкает, что на Острова вообще-то надвигается Серый Марш и что ему стоило найти менее занятого спасителя для своих владений. Что Айне понадобится дополнительная пара рук, как у Дагона, если она хочет вовремя разобраться со всеми делами сразу, и что, может, еще не поздно попробовать поискать нового кандидата на ее место. Вертикальные зрачки даэдра сужаются и расширяются, пока он бормочет то угрозы, то жалобы. Пальцы играют с тростью, на конце которой закреплено нечто влажное и пытающееся моргать.
Айна несколько отстраненно думает о том, что, по слухам, тех, кто раздражал или огорчал Безумного бога, больше никогда не видели живыми. А потом вспоминает о Холме самоубийц и скорбных фигурах, являющихся на нем по ночам. Интересно, может ли считаться самоубийством взболтнуть в лицо Шеогорату то, что ему не понравится? Интересно, он действительно отправляет в долгий, красивый полет со шмякательным финалом тех, кто его разозлил?
Хаскилл, как и всегда застывший около трона, посылает ей предупредительный взгляд. Айне кажется, что он настолько же рационален, насколько безумен его господин. Идеально рационален, пугающе рационален, настолько, что это, должно быть, даже мучительно. И костюм на нем правда сидит получше, чем на собаке; Айна пару мгновений наблюдает, как на лысине одетого с иголочки камердинера пляшут отблески огней Мании и Деменции, а потом чуть-чуть прощается с жизнью и решается возразить.
Она дипломатично указывает Шеогорату на то, что, если Мерунес Дагон добьется своего, вряд ли в Тамриэле останется много выживших смертных. И вряд ли принц разрушения остановится только на одном материке — а все это означает, что, когда теперешние жители Дрожащих Островов по каким-то причинам вымрут, прийти новым будет попросту неоткуда. Править таким вот царством будет довольно скучно, не так ли? Поэтому в интересах Шеогората позволить ей помогать Мартину Септиму столько, сколько потребуется.
Шеогорат цыкает, развалившись на своем троне, и не сводит с гостьи угрожающе суженных, почти что кошачьих глаз. Редгардка радуется, что находится достаточно далеко, чтобы до нее нельзя было достать замахом трости, и мысленно готовится потерять ощущение пола под ногами. Но в конце концов ее чокнутый наниматель всхахатывает, пряча лицо в ладони, и отпускает ее прогоняющим жестом. Наблюдающий это Хаскилл поднимает бровь, но ничего не говорит.
Напоследок Шеогорат шипящим шепотом обещает переломать ей ребра, если она слишком долго проторчит у этого своего Септима. Айна, откланявшись, ловит себя на мысли, что уже почти научилась без страха поворачиваться к даэдра спиной.

Впрочем, Врата Обливиона, открывающиеся по всему Сиродилу, со временем проникают и в бушующий, нестабильный, похожий на штормовое море разум Шеогората. Айна понимает это, когда в одну из следующих встреч тот, не позволив ей сказать и двух слов, обрушивается на нее с раздраженной длиннющей тирадой. Про то, что Врат становится слишком много; про то, что становится так же много абсолютно свихнувшихся просителей, которым место — в его, Шеогоратовом, царстве.
Но Дрожащие Острова — не безразмерные, и разместить всех зараз не так просто. Хаскилл тонет в скучной административной работе, подыскивая жилье для новых жителей Островов. Еще немного, и вместе с ним в этой скуке утонет и сам Шеогорат. А скука — прямой путь к Порядку, а еще больше Порядка — последнее, что им сейчас нужно, и так ведь хватает этих мерзких кристаллов, прорастающих повсюду, даже в его собственном дворце.
Айна слушает и кивает, кивает и слушает, забывая попутно, о чем вообще хотела отчитаться Безумному богу. Перед ее глазами всплывают руины разоренного Кватча, а еще мелкие деревеньки, возле которых разверзлись огненные Врата — которые было некому закрывать. Выжившие после нашествия даэдра жители ей вспоминаются тоже. Далеко не все из них сохранили здравый рассудок; теперь, увидев обе стороны Дрожащих Островов, Айна понимает, что именно блестело в глазах некоторых жителей Кватча, запертых вместе с Мартином в той часовне.
Те, кто потерял дом. Те, кто потерял близких. Те, кто больше не мог справляться с атмосферой последних времен, нависших над Тамриэлем, — все они могли найти на Дрожащих Островах утешение и надежду. И хотя бы ради этого стоило побороться за пестрое царство Шеогората. Оно было по-своему милосердно к тем, кто в него попадал, и именно этим так нравилось Айне, — хотя от своего нанимателя она подобные помыслы тщательно скрывала.
Ей не хотелось знать, о чем думал Безумный бог, раз за разом пересобирая уничтоженные Острова. Не хотелось знать, воссоздавал ли тот с лихорадочной упертостью яркую выпуклую картину, в которую успел вложить много сил, или просто искал компании, которая бы его поняла. Впрочем, правдивы могли быть оба варианта. Да и сам Шеогорат, казалось, не всегда мог угнаться за собственными мотивами.
Когда развалившийся на троне даэдра замолкает и начинает буравить редгардку взглядом, положив голову на сжатый кулак, Айна вздрагивает и торопливо обещает поскорей разобраться с проблемой Обливиона. Но потом честность в ней берет верх над осторожностью, и она поправляет сама себя, обещая, по крайней мере, хотя бы закрыть побольше этих проклятых Врат. Ведь до Амулета королей еще так далеко. Ведь, чтобы открыть портал в Рай Каморана, нужно пройти через практически невозможное, может быть, даже рискнуть Брумой…
Шеогорат тычет в гостью своей тростью так радостно, словно бы ее осунувшееся, озадаченное лицо вдруг навело его на хорошую мысль.
Шеогорат говорит, что, когда придет время, Айне больше подойдет корона Мании, а не Деменции. Потому что, чтобы раз за разом нырять в огненные порталы, ведущие в Мертвые земли, нужно быть отмеченным благословением более цветастой части Дрожащих Островов. Не говоря уже о том, что параноидальные и сверхосторожные жители Деменции вряд ли решились бы взглянуть на город с той высоты, с которой на него обычно смотрит Айна. Хаскилл де уже устал принимать жалобы горожан Крусибла, паникующих каждый раз, когда над их головами проносится метла с вцепившейся в нее редгардской девицей.
От новостей о своем грядущем герцогстве Айна растерянно моргает несколько раз и чувствует, как у нее подгибаются колени.
Шеогорат рассуждает об этом вполне уверенно — да и с него станется. Самой же редгардке совершенно не хочется бороться за корону ни с параноидальной Сил, ни с Тейдоном, взгляд которого или наркотически затуманен, или отвратительно сален. Не говоря уже о том, что ей столь же сильно не хочется выполнять обязанности кого-нибудь из них. В этом случае она просто чокнется от усталости — если, конечно, Мартин не узнает об ее новой должности раньше и не запрет отлеживаться в Храме Повелителя Облаков.

Корона Мании в конце концов действительно оказывается на голове Айны. На время. Она настолько же неудобна, несколько нелепа на вид, и редгардка со всем почтением отдает ее в руки золотых святых.
А корона Деменции так и лежит в тронном зале и, по всей видимости, примеривается всеми придворными, которые успевают до нее дотянуться, пока не видят темные соблазнители. Но Айне нет дела до чужого Двора — она и с условно своим-то разбираться не успевает, благо, все заботы взял на себя чуть-чуть приунывший Хаскилл. Иногда редгардка задается вопросом, чем вообще занимались герцоги, если их Дворы отлично работают и без них. Но потом жрецы Порядка устраивают новое наступление, и у Айны просто не остается времени, чтобы раздумывать над вертикалями власти Дрожащих Островов.
Атаки Порядка на разные части Островов отбивать пока удается, и, кажется, дела идут даже лучше, чем ожидал ее даэдрический покровитель. Во всяком случае, в этот раз все проходит иначе, и Серый Марш напоминает Серое Спотыкание на каждой из более-менее крупных деревушек. Пусть даже ради этого Айне, мечущейся между отрядами соблазнителей и святых, приходится сжимать зубы и жертвовать сном. Выполняя поручения Мартина, она и так привыкла спать в сомнительных местах — но прежде ей не приходилось задремывать на дворцовых подоконниках или заботливо подставленных наплечниках своих даэдрических компаньонов.
И все было бы терпимо, если б Шеогорат не начал так вдруг и некстати разгуливать по дворцу.
А потом и по городу; но прогуливающимся во дворце Нью-Шеота редгардка застает его чаще. И вид его безумное величество при этом имеет сосредоточенный, задумчивый и немного прощательный. Сосредоточенность и задумчивость сочетаются с Шеогоратом примерно так же, как помидоры душ сочетаются с сыром-косичкой, и от необходимости разговаривать с таким Шеогоратом у Айны бегут мурашки по позвоночнику. Так что во время своих визитов во дворец Нью-Шеота она предпочитает сначала разыскать Хаскилла, уточнить, находится ли его хозяин в том самом настроении, и уже потом отправляться на встречу.
Впрочем, даэдрический принц каждый раз приветствует ее приближение так, словно доказывает, что кое-кто тут совершенно не сходит с ума наоборот. Ядовито, или саркастично, или почти-что-радостно комментирует последние победы аурил и мазкен под ее командованием; раздает указания так, будто в его голове есть план, расписанный на много шагов вперед. Ну или, в приливе чувств, угрожает пробить голову редгардки тростью, чтобы посмотреть на секрет всех успехов. Учитывая моргающую штуковину в набалдашнике трости, "посмотреть" звучит особенно многообещающе и реалистично.
Проводить военные советы на открытом воздухе оказывается даже весело — пусть Айна теперь и старательнее, чем обычно, держится на расстоянии замаха трости.
Дела принимают действительно скверный оборот, когда Шеогорат начинает бродить по дворцу — прощаться с дворцом, — оставляя символ своей власти над Островами бессмысленно пылиться в покинутом тронном зале.

Приближаясь к Нью-Шеоту, отогреваясь в лучах поднимающегося солнца, Айна щурится и зевает так, будто вот-вот вывихнет себе челюсть.
Предвкушая возможность наконец-то отмыться и хоть немного поспать — желательно там, где ее не найдут ни придворные, ни Шеогорат, которому концепция сна в целом не слишком понятна, — она то и дело теряет концентрацию. А руки ее из-за этого теряют хватку, после чего магическая метла под ней проваливается вниз и в сторону. Редгардка чуть панически вскрикивает — но только после того, как выравнивает метлу. Этого хватает на какое-то время, чтобы проснуться, но вскоре усталость снова берет свое.
Правда, больше, чем за себя, Айна боится за алхимические ингредиенты, рассованные по всем карманам и подсумкам. Даже терпеливые и привыкшие к чудачествам подопечных мазкен выглядели удивленно, когда ставленница лорда Шеогората начала охотиться за редкими травами прямо на поле брани. Впрочем, к тому моменту войска Порядка были разбиты и отброшены еще с одной стороны Деменции, а позволить пропасть и без того потоптанным травам было нельзя…
Айна провела в туманной серо-зеленой Деменции достаточно времени, чтобы один только взгляд вдаль, на яркую растительность и цветные строения Мании, поднимал ей настроение. И, пожалуй, заставлял с некоторой тревогой вспоминать о почти столь же ярких красках Сиродила. В последний раз, когда она посещала Храм Повелителя Облаков — чтобы оставить весточку о себе и узнать, что ситуация с Вратами хотя бы не стала хуже, — ей так и не удалось искренне объясниться с Мартином. Он был слишком занят подготовкой к переговорам с графиней Брумы, а Айне было слишком неспокойно смотреть ему в глаза.
Мартин точно не одобрил бы то, во что Айну собирался вовлечь Шеогорат. Если вообще не пришел бы в ужас от таких перспектив. Но, если это поможет вышвырнуть войска Дагона туда, откуда они явились — если поможет возвести последнего Септима на трон, — Айна была готова подменить Шеогората на его посту. Что бы это ни значило на самом деле.
Остро-серые, высоченные, блестящие на солнце кристаллы Порядка, проросшие во дворце Нью-Шеота, служат не менее хорошим ориентиром, чем шпили дворцовых башен.
Затаившись за одним из шпилей, Айна, придерживая метлу, осторожно осматривает разделенный напополам дворцовый двор и достаточно быстро находит то, что найти не хотела бы. Фигура, состоящая из фиолетового, черного и седого, неподвижно обозревает с верхнего дворцового яруса ярусы нижние. У ее ног, требуя внимания, крутится нечто костлявое; Айна вздыхает, чувствуя, как отступает из-за нехороших предчувствий сон, и решает спешиться в закрытом от всех глаз внутреннем дворике Мании.
Во всяком случае, так она успевает хотя бы умыться по пути — прежде чем заглянуть в тронный зал, чтобы поздороваться с Хаскиллом. И уже по выражению лица камердинера понимает, что произошло нечто скорбное. Хаскилл приветствует ее сдержанным кивком — а затем взглядом указывает на пустующий трон Безумного бога. Трость, которую тот редко когда выпускал из рук, одиноко и брошено лежит на каменных подлокотниках.
Редгардка подходит к трону медленно-медленно, даже не понимая до конца, от чего ее прошибает этим вот чувством неправильности происходящего, ужасом и ощущением пусть не слишком болезненной, но все же потери. Замурованный в набалдашнике трости глаз косится на нее, но как-то безразлично, да и вообще выглядит усохшим и мутным.
Не реагируя на предупреждающий жест Хаскилла, Айна перехватывает трость — за середину, на всякий случай, — и быстрым шагом выходит из тронного зала.

Возможно, за такое неуважение к даэдрическим регалиям Шеогорат наделает из ее внутренностей прыгалок, как обещал.
Но, в конце концов, именно Айне — вроде как — однажды предстоит выполнять его обязанности на Дрожащих Островах, и хотя бы поэтому можно рассчитывать на снисхождение. Ну… наверное; редгардка не совсем понимает, чего хочет добиться и что вообще делает, поэтому шаг ее то сам собой замедляется, то ускоряется. Благо, идти недолго, и ей просто не хватает времени, чтобы передумать.
Трость, или посох, или чем бы там ни была любимая игрушка Безумного бога, не желает находиться в чужих руках и, словно масляная, пытается выскользнуть на пол. Ладонь тянет и покалывает под перчаткой, как от чего-то ядовитого или шипастого. Мазкен и аурил, патрулирующие свои части двора, провожают редгардку взглядами — а потом смотрят друг на друга, и не с обычным презрением, а с одним и тем же немым вопросом.
Шеогорат поглаживает пальцами выступающие голые позвонки на загривке обесшкуренной гончей и не обращает на Айну никакого внимания — даже несмотря на то, что та специально топает громче обычного.
А вот гончая свою обожаемую хозяйку узнает и срывается с места, мотыляя хвостом так сильно, что Айна начинает переживать, что он у бедного создания снова отвалится. Ей стоило насторожиться, когда один из горожан в Крусибле пообещал подарить ей свою бывшую собаку. Но даже бывшая собака оставалась собакой: ходила следом за редгардкой, преданно заглядывая в глаза своими пустыми глазницами на голом черепе, требовала ласки, обтираясь сухими белыми ребрами о ноги Айны…
Как бы там ни было, редгардка не хотела, чтобы это существо умерло снова, сопровождая ее в какой-нибудь из корневых нор, поэтому гончая в конце концов поселилась во дворце Нью-Шеота. Шеогорат, кажется, был в восторге. Хаскилл — не очень, и Айна потом какое-то время старалась не смотреть ему в глаза.
Гончая с разбега ставит лапы на грудь хозяйки; желтые клыки на собачьей морде, лишенной плоти и шкуры, радостно щелкают у подбородка редгардки. Айна, покачнувшись, свободной рукой осторожно поглаживает нежить за тем, что раньше было ушами. Благо, на ощупь гончая — шершавая и сухая, нет, подсушенная на воздухе Мании и Деменции, и уже почти ничем не пахнет. Да и чувство омерзения, прежде накатывающее на Айну при взгляде на гончую, давным-давно куда-то пропало.
Шеогорат наконец обращает внимание на то, что происходит у него за спиной, и оборачивается. В его глазах — тот же мертвый серый блеск, что и на кристаллах, проросших сквозь дворцовую землю.
Да и вообще он неожиданно кажется выше ростом, сильно выше, очень-очень сильно. Впрочем, когда редгардка несколько раз моргает, ощущая, как протестуют против увиденного глазные яблоки, все становится так, как было. За исключением того, что брови Безумного бога несколько хмуро сходятся на переносице, когда он видит, что именно Айна держит в руке. Шеогорат наклоняет голову набок, испытывающе, выжидательно, очень… по-шеогоратовски. Редгардка чувствует, что вероятность создания новых прыгалок повышается с каждым мгновением, поэтому торопливо отпихивает гончую и преодолевает оставшееся расстояние.
Трость она возвращает молча и настойчиво — хотелось бы еще сказать, что твердой рукой, но нет, рука у нее дрожит. Дрожит все то время, пока даэдрический принц разглядывает Айну непонимающе и вопросительно — так, будто пытается осознать, кто она и зачем хочет всучить ему эту длинную моргающую штуковину. Но трость он в конце концов принимает. Лихо, с наслаждением ставит на ладонь, а потом упирает острым концом в землю и складывает руки поверх закругленной части.
Айна выдыхает, ощущая, как облегчение делает все ее тело тяжелым и слабым. Еще немного времени у них все-таки есть.

Гончая с намеком пытается пропихнуть свою заострившуюся морду в поджатую ладонь Айны. Та сдается практически сразу же. Рассеянно почесывая костлявый собачий нос, редгардка вдруг вспоминает, как в детстве безумно хотела собаку, — похоже, Дрожащие Острова взяли да и осуществили это ее забытое желание. Правда, в несколько извращенной форме, как и всегда.
А еще Айна не совсем понимает, что делать дальше. Со всем почтением откланяться, позволив Шеогорату еще немного позаниматься тем, чем он занимался до ее прихода? Задать вопросы о прибытии Большого Джи и услышать ответы, которые ей, скорее всего, не понравятся? Не получая никаких указаний от своего даэдрического покровителя, Айна неловко топчется рядом с ним, смотрит в ту же самую сторону, что и — неотрывно, завороженно — он. В конце концов, виды на Манию и Деменцию из дворца открываются преотличные.
А ведь она впервые подошла к Шеогорату так близко, настолько близко, что может почувствовать исходящий от него запах острого и муторно-сладкого. И сочувствует она ему почти как человеку. Хотя Мартин точно бы не одобрил это ее желание размышлять о даэдрических принцах по человеческим меркам…
Шеогорат неожиданно говорит, чтобы редгардка не привязывалась сильно к этому своему Септиму.
Не своим голосом говорит — но в то же время и своим тоже. Айна знает эти интонации и подскакивает больше от них, чем от того, что в ее голову, кажется, бесцеремонно влезли. Она уже слышала эти серые, лишенные эмоций нотки в голосе Шеогората — в те моменты, которые он называл моментами просветления и после которых еще какое-то время бессильно бесился. Но все же то, как пальцы Безумного бога поглаживают трость, заставляет редгардку оставаться на месте. А не ретироваться подальше, оттаскивая вслед за собой разомлевшую от ласки гончую.
Шеогорат говорит, что Мартину Септиму предстоит пройти через то же, через что уже начала проходить Айна, — только с ним все пройдет гораздо, гораздо быстрее.
Говорит бесстрастно и отстраненно, как по писаному, как будто где-то в его голове есть книга, в которую он в это время заглядывает. Желтые глаза даэдра не мигая смотрят туда, где сходятся вместе Мания и Деменция. Обесшкуренная гончая, почуяв неладное, прижимается боком к хозяйской ноге и тихонько скулит.
Айна не уверена, чье именно предостережение выслушивает, Джиггалага или Шеогората — может, обоих сразу, — но это и не особо важно. Получить подобные наставления что от принца Порядка, что от Безумного бога одинаково неприятно и одинаково ерошит волосы на затылке. Да и с понятностью в обоих случаях выходит беда. Но уточнять Айна ничего не будет, опасаясь раскачать маятник в голове даэдра не в ту сторону.
В конце концов, Мартину предстоит стать императором и отвечать за Тамриэль так же, как Айна будет (о боги!) отвечать за Дрожащие Острова. В конце концов, когда Мартин займет свой пост, они вряд ли смогут видеться так же часто, как сейчас. И никто не позволит ему ни встречать ее на пороге, ни осматривать ее раны…
Хорошо, что Шеогорат заканчивает пророчествовать так же резко, как и начал. Замолкает на полуслове, затем произносит еще несколько слов, но немо, беззвучно; касается пальцами горла и губ, будто пытаясь догнать все то, что наговорил. Стряхивает оцепенение, да и вообще брезгливо отряхивается, словно стараясь смахнуть с мантии невидимые частицы Порядка. А потом зыркает на настороженную редгардку так, что та сразу же отступает на несколько шагов, возвращая нанимателю все положенное свободное пространство.
Желтые глаза даэдра с вертикальным зрачком какое-то время изучают лицо Айны. Ну и, по ощущениям, не только лицо, в затылке у нее тоже сразу же начинает гореть и чесаться. Перестает, когда Шеогорат кивает сам себе и ухмыляется собственным мыслям. Жестом подозвав обесшкуренную гончую, он несколько раз проводит по ее ребрам свободной от трости рукой.
Шеогорат — совершенно обыденно, как будто ничего не произошло, — предлагает Айне исследовать одну из дальних корневых нор Мании. Мол, то, что она найдет на дне, поможет ей не только быстрее передвигаться без этой дурацкой метлы, но и послужит утешением в достаточно скором будущем. В том, как Безумный бог не бросается оскорблениями и не обещает различных членовредительств — даже в лицо ей не смотрит, все еще занимаясь гончей, — Айне мерещится благодарность… или даже сочувствие.
Последнее пугает настолько сильно, что редгардка сразу же выбрасывает эту глупость из головы.
Но в корневую нору, заинтригованная, обещает обязательно заглянуть.