Поздравляю себя с завершением этого сентиментального кирпича Когда дописала, традиционно перестала что-либо чувствовать к истории. Но все-таки довольна, что смогла ее "досмотреть")

1Шигео — за двадцать, Рейгену — к сорока.
Шигео уже стал выше своего бывшего учителя и, кажется, собирается вытянуться еще на несколько сантиметров. У него смешные длинные ноги, да и руки тоже нелепо длинные; он часто не знает, куда девать и то, и другое, и из-за этого сутулится, пытаясь занимать как можно меньше места в пространстве. У Рейгена на висках прорезалась седина, которую он аккуратно и брезгливо закрашивает, но в целом он — тот же Рейген. Подвижный, громкий, читающий клиентов с первого взгляда и всегда держащий по карманам пачку-другую соли. Разве что жалуется, что научился предсказывать погоду по костям: мол, все трещины да ушибы, полученные им в неспокойном пубертате Моба, к дождю начинают напоминать о себе.
Шигео и Рейген теперь редко слышат голоса друг друга, ну а видятся еще реже. У Шигео — учеба в университете, встречи с родителями и братом, прогулки с дорогой Цубоми по вечерам и по выходным. Паранормальными подработками он давно не занимается и силами своими интересуется мало. У Рейгена — бесконечные дела в агентстве: злые духи на фотографиях, злые духи в зажатых плечах клиентов, злые духи в проклятых статуэтках и так далее, и тому подобное. С тем, с чем не могут справиться руки Рейгена, справляются руки верного Серидзавы — да и с частью того, что мог бы взять на себя Рейген, Серидзава справляется тоже, поэтому свободного времени у Аратаки на самом деле побольше, чем он может себе признаться. Но все-таки он медлит, глядя на телефон или думая, чем бы забить выходной.
Конечно, иногда Рейген отхватывает дела посерьезнее, чем следовало бы, — и вообще отхватывает, да так значительно, что оказывается на волосок от гибели и прочих неприятностей. В таких случаях он всегда может позвонить Мобу — зная, что тот придет, и успеет, и все закончится хорошо. Однако, что касается остального… ну, Рейгену кажется, что они с Мобом словно бы разучились разговаривать друг с другом и поэтому оба испытывают эту непонятную неловкость.
Шигео не знает, как лучше называть Рейгена: по имени, на равных, получается через силу, а слово "учитель" к их теперешним отношениям подходит мало. Рейген давно уже не наставляет его, не выслушивает и уж тем более не дает советов. Ну а самому Рейгену как-то странно смотреть на длинного, темноволосого и с каждым разом все более незнакомого юношу, заглядывающего в агентство, чтобы поздороваться с Серидзавой и Экубо. Шигео не всегда может подобрать слова для разговора с Рейгеном, рассказывает о своих университетских буднях осторожно и скомкано, выглядит сконфуженно, если разговор заходит о личном; Аратака до сих пор не может позволить себе закурить в его присутствии и, когда тот уходит, чувствует облегчение, которого в то же время стыдится.
Впрочем, потом Рейген вспоминает о своих отношениях с родителями и усилием воли давит досаду. Иногда такое просто происходит. Иногда ты просто… вырастаешь, уходишь, и все. Пытаться чинить подобное — значит делать лишь хуже. Когда-то давно ему повезло стать другом для одинокого мальчика, а потом их обоих закрутило в водовороте событий, включающих истребление призраков, мировые заговоры и еще черт-знает-что. Но те времена давно прошли, и связи имеют свойство ослабевать, и Шигео на него теперь даже не работает, и из общего у них остались одни только воспоминания.
Наверное, это нормально.
Наверное, так у всех.

— С Рейгеном беда, — зеленая клякса Экубо вплывает в общажную комнату Моба, будто к себе домой.
Впрочем, это место какое-то время и было домом для прилипчивого призрака, да и теперь тоже является — например, если Экубо скандалит с Рейгеном и не хочет всю ночь болтаться в его квартире или просто решает на день-другой сменить обстановку. Последние несколько лет Экубо существует на правах то ли общего фамильяра, то ли общего домашнего любимца, который гуляет между разными домами и может пользоваться гостеприимством любого из них. И Экубо пользуется — словно бы отдыхая за все неспокойные годы сражений и тяги к божественной власти над человечеством.
Но сегодня Экубо какой-то хмурной и тусклый, цвета пережеванной жвачки; он не может удержаться на одном месте, его бросает в воздухе вверх и вниз. Моб, удивленный вторжением, отрывает покрасневшие глаза от учебника, разгибает затекшую спину, откидывается на стуле и даже открывает рот, чтобы поздороваться, — и только потом до него доходят слова гостя. Моб закрывает рот.
— Беда с Рейгеном. Смотреть на него жалко, — негромко повторяет Экубо, и Моб не может понять, это в его голосе беспокойство — или вина за то, что рассказывает о проблемах кому-то, кто почти не участвует в делах Рейгена Аратаки.
А может, Экубо по старой памяти просто боится его пугать — но Моб делает все обстоятельно и спокойно. Спокойно выключает настольную лампу и вкладывает закладку в книгу на том месте, на котором остановился, спокойно, по-деловому уверенно одевается и берет пальто, спокойно, без колебаний отправляет пару сообщений Цубоми — к облегчению Экубо, который вздыхает, помалкивает и хочет уже поскорее вытащить его на улицу. Только на улице Моб просит Экубо объяснить, что случилось; он переступает своими длинными ногами так быстро, что Экубо приходится прикладывать усилия, чтобы за ним успевать.
Экубо болтается над плечом Моба большой суетливой медузой и, слегка сбиваясь, рассказывает о событиях сегодняшнего дня. О том, как Рейген, с утра полный сил и желания поработать, получил телефонный звонок; как посерьезнел, помрачнел и дал принудительный выходной Серидзаве. Как молча ушел в магазин, вернулся, повесил на дверь агентства табличку "Закрыто" и заперся внутри — а Экубо тоже настоятельно попросил скрыться куда угодно, да на подольше. Но приказывать что-то злым (ладно, пакостным) духам — занятие такое же бесполезное, как пытаться пасти котов, и Экубо все равно заглянул в офис под вечер. Увиденное настолько ему не понравилось, что сразу оттуда он и отправился за Шигео.
Экубо кажется, что поладить с Рейгеном сейчас получится только у Моба: потому что, с одной стороны, их для этого связывает достаточно многое, а с другой — они разошлись достаточно далеко, чтобы Рейгену было сложно рявкнуть на него так же, как на них с Серидзавой. Ну, наверное; свои соображения Экубо не озвучивает. Надеется только, что Моб понимает, что ничего хорошего его в "Консультациях по призракам и прочему" не ждет.
Агентство встречает их светом в окнах и закрытой дверью.
Закрытой — даже несмотря на то, что сначала Шигео громко топает и прислушивается, потом аккуратно стучит, окликая Рейгена по имени, а потом, забываясь, называет его учителем и стучит уже сильнее, до боли в костяшках пальцев. Экубо беспокойно болтается рядом и повторяет, что Рейген ему этого не простит — если, конечно, все-таки выйдет. В конце концов Экубо даже предлагает проскользнуть внутрь и глянуть, что там, но Шигео твердо прерывает его и ловит за эктоплазменный хвост.
Шигео думает, что, если и придется потревожить Рейгена, то лучше это сделать самому. В конце концов, когда-то давно, когда сам Шигео был… не собой и устроил вокруг много пугающего, Рейген тоже пошел в центр урагана один. При этой мысли Моб впервые ощущает озноб на коже. Сомнения насчет того, стоит ли использовать силы, развеиваются; окутанный синим дверной механизм тихо щелкает, и дверь открывается сама собой.
Запах сигаретного дыма сбивает его с ног.
Благодаря ему Моб как-то сразу и вдруг вспоминает, что Рейген, вообще-то, курит, всегда курил, просто прежде не делал этого в его присутствии — а сейчас в кабинете накурено так, что хочется задержать дыхание. Не добавляет радости и тяжелый алкогольный душок вкупе с сомнительного вида бутылками, пустыми и полными, на рабочем столе Рейгена, в мусорном ведре, на кофейном столике. Ну а вид самого Рейгена, который откинулся на диване — да буквально растекся по нему — и глядит очень недобро, снизу-вверх, на доли минуты и вовсе лишает Шигео мужества.
— Теперь ты используешь силы, чтобы вламываться в чужие офисы? А, Моб?
Рейген говорит с враждебностью, которую Моб никогда прежде от него не слышал. Но одновременно есть в его голосе какая-то дрожь — растерянность, или смущение, или отлично скрываемая паника. Зыркнув в сторону бывшего ученика, Рейген с неудовольствием тянется к пепельнице на столике и избавляется от сигареты — ну и попутно, видимо, подбирает слова, чтобы выставить Моба вон. Но то ли в голову ничего не приходит, то ли все слова не те, поэтому Аратака цыкает и касается горла так, будто там что-то скребется.
Рейген растрепан, галстук на его шее ослаблен и съехал, обычно выглаженная рубашка помялась и пошла какими-то пятнами — Шигео сразу же понимает, куда делась добрая часть купленного алкоголя, а еще почему-то чувствует себя так же, как во время своего первого визита в агентство. Тогда он тоже сначала простоял какое-то время под дверью, не решаясь зайти, а зайдя внутрь, едва не сбежал. Рейген сегодня неприветлив даже в большей степени, чем тогда, — но и Шигео уже не одиннадцать лет. Поэтому, несмотря на недовольное сопение Аратаки, он переступает через порог и закрывает за собой дверь.
— Так это Экубо тебя притащил. Сопли болтливые, — хрипло и раздраженно бормочет Рейген, заметив мелькнувший в дверном проеме сгусток зеленого.
Ему точно хочется сказать что-то более резкое в адрес Экубо, но того уже наверняка нет поблизости, да и болтать всякое при Шигео — не слишком комфортно. Шигео, на самом деле, тоже не знает, что говорить: прошло много времени с тех пор, как они с Рейгеном разговаривали о чем-то важном, — а Рейген сейчас выглядит так, будто ему бы это не помешало, Шигео кожей чувствует разлившуюся в воздухе боль. Медля, он проходит вглубь офиса; раздевается и вешает пальто туда же, где скорбно расположился пиджак Аратаки; касается рабочего стола бывшего учителя с чувством вины и тоски; открывает окно пошире, впуская вечернюю прохладу. А затем думает, что говорить ему, наверно, ничего и не надо.
Шигео решает делать то, что умеет лучше всего. Слушать.
Чтобы усесться рядом с бывшим учителем, Мобу все же приходится сделать над собой усилие. Ему кажется, что Рейген может его оттолкнуть или выкинуть еще что-нибудь в этом роде, — но тот послушно двигается, освобождая место, пусть и пристыженно прячет глаза. Из-за этого Моб особенно остро чувствует, что между ним и Рейгеном потерялось что-то ужасно важное, а они оба вовремя не приложили усилий, чтобы это удержать. Ведь когда-то давно они проводили вместе кучу времени и не видели в этом ничего неудобного.
Тем не менее, он достаточно просто и дружелюбно говорит Рейгену, что все за него очень переживают и вообще Рейген мог бы сам давным-давно позвонить ему, а не заставлять беспокоиться Экубо и Серидзаву. Ведь, похоже, случилось что-то такое, из-за чего можно было бы оторвать его и от учебы, и вообще от всего. Еще Моб говорит, что собирается сидеть тут, пока Рейген не расскажет, в чем дело; его голос полон укора, но лицо у него добродушное и спокойное. И стрижка под горшок — та же, что в школе, разве что макушка стала повыше. И на Аратаку он смотрит с живым сочувствием, намекающим на готовность услышать все, что бы ему ни сказали.
Рейген выглядит и ощущает себя так, будто у него разом свело все внутренности.
Еще он несколько отстраненно думает, что, наверно, вот это и видел босс "Когтя" незадолго до того, как над городом выросло гигантское брокколи. Серидзава тоже потом признавался, что в тот день ему показалось, будто незнакомый мальчик-эспер увидел его насквозь — но не отверг, принял, позволил на себя опереться, пусть для начала и выбил землю из-под ног.
Уткнувшись локтями в колени, Рейген прикрывает рот ладонями — пытается то ли отстраниться, то ли удержать внутри кучу слов, которые всегда считал слишком неприятными, чтобы произносить вслух даже наедине с собой.
Моб ждет.

В конце концов Рейген признается, что сегодня не стало его отца.
Правда, перед этим он последовательно пытается отшутиться, отправить Моба домой, допить все, что стоит на кофейном столике, подняться за недопитым, покачнуться и передумать из-за ставших неуклюжими рук и ног. Когда он снова (не очень уверенно) просит Моба уйти, то натыкается на очень честный, очень понимающий и очень знакомый взгляд бывшего ученика — а потом просто не может заставить себя замолчать. Какая-то часть его вопит о том, что нужно заткнуться и прекратить разбалтывать всякие нелепости; другая хочет быть услышанной настолько сильно, что хватает всего лишь чужого настойчивого разрешения.
И Рейген рассказывает. О том, что до этого не разговаривал с отцом много лет и даже не знал номер его телефона. О том, что его общение с матерью уже долгое время ограничивалось электронными письмами-поздравлениями от нее, которые приходили на день рождения и чаще всего не были похожи на поздравления вовсе. Не то чтобы самого Рейгена до сих пор это сильно беспокоило — его успехи в роли владельца экстрасенсорного агентства не особо радовали родителей, да и вообще те никогда не скрывали, каким разочарованием он для них стал. Пожалуй, и их, и его устраивало находиться друг от друга подальше и не получать новостей слишком часто.
Но все-таки жила в нем какая-то сентиментальщина… Которая надеялась если не на признание, то на оттепель. Которой казалось, что впереди есть еще много времени, а теперь времени нет совсем, зато последствий молчания и принятых решений — через край. И с каждым из них Рейгену вот-вот придется столкнуться лицом к лицу.
Моб даже не замечает, в какой момент начинает хватать ртом воздух. Сначала от жалости, а потом и от мыслей о том, что тот, кто раньше всегда помогал ему справляться с неприятностями и темнотой, носил так много темноты с собой. Моб даже пытается представить, как это — не общаться с семьей вообще или быть презираемым ею; думает о том, что ему ужасно повезло иметь любящих родителей и брата; вспоминает, что Рейген никогда не отказывался возиться с ним и со всеми его, Моба, появляющимися знакомыми, даже если те были странными, выглядели опасно или вламывались в агентство, как к себе домой. Для него самого в детстве это место тоже было домом, ведь так?
Было. Пока Рейгена не стало так неловко и трудно называть учителем, пока не появилось так много более важных дел, пока…
Шигео даже чувствует облегчение, когда у Рейгена, ну, начинается приступ аллергии — у него самого к тому времени уже давно подозрительно и виновато чешется в носу. Хотя аллергия Рейгена, пожалуй, имеет чуть большее отношение ко всему выпитому и чуть меньшее — ко всякого рода болезненным озарениям. Но и справляется тот с ней из рук вон плохо: трет глаза так размашисто и неаккуратно, что умудряется залезть локтем в пепельницу; хватается за галстук так, будто тот хочет его задушить; пытается превратить все в шутку, смеется, но смех получается срывающимся и вообще не смешным.
Моб радуется, что где-то пригождаются его длинные неуклюжие руки.
И даже рост пригождается — дает дополнительную силу в ладони и плечи. Благодаря этому ему проще обнять бывшего учителя с позиции равного, а не того, кто когда-то смотрел на него снизу-вверх и ловил каждое слово. Он не сомневается и не колеблется, его переполняет желание поддержать и помочь, настолько осязаемое, что вокруг, наверное, теплеет воздух; Рейген сконфуженно замирает, деревенеет и от удивления даже перестает хлюпать носом. Впрочем, его аллергия после этого очень быстро разыгрывается еще сильнее, а к симптомам прибавляется дрожь. Такая, из-за которой приходится вцепиться в первое, что оказывается рядом, лишь бы получить хоть какую-нибудь опору.
Ощущая, как рубашку со спины сжимают чужие пальцы, Шигео бормочет что-то бессвязное-успокаивающее и вскоре ловит себя на том, что его голос звучит преувеличенно бодро. Много лет назад Рейген говорил точно так же — когда, обнимая за плечи, вел его по уничтоженной части города и болтал-болтал-болтал, не давая смотреть на разрушения, не давая задумываться о последствиях, позволяя оплакать всласть все, что случилось за долгий безумный день. А потом тот же Рейген ругался в голос и подвывал, пока Серидзава вытаскивал из его босых ступней кусочки стекла, бетона и древесины, косясь на фиолетовые синяки шефа, уговаривая того срочно ехать в больницу. Но даже тогда Рейген не позволил себе ни одного слова в адрес Шигео — бледного, сидящего рядом, пытающегося приладить трясущимися руками пластыри хотя бы на часть его, Рейгена, порезов.
Моб рад, что этим вечером Экубо вытащил его в офис.
А вот мысли об отбытии заставляют его беспокоиться. Сначала он думает о том, что было бы неплохо вызвать такси и сопроводить Рейгена домой, но потом отбрасывает эту идею как сомнительную. Что-то подсказывает ему, что тот, оставшись в одиночестве, может поддаться, э-э, аллергии и продолжить заниматься тем, чем занимался до этого. Потом Моб думает поручить Рейгена заботам Экубо — тот все время не уходил далеко от агентства, Моб постоянно и очень четко ощущал его присутствие. Но и эту идею приходится отмести: если бывший учитель надумает куда-нибудь уйти, удержать его Экубо сможет разве что путем одержимости, а это не слишком вежливо. Хотя Экубо точно не будет против.
Остается только одна вещь, которую можно сделать.
Шигео знает, что экстрасенсорные силы нельзя использовать против людей. Но это — не против, это — во благо. Поэтому он почти случайно и почти невесомо касается ладонью затылка Рейгена, забирая столько, сколько может забрать. Тот почти сразу начинает дышать ровнее, его руки безвольно виснут вдоль тела (отчего Моб сразу же чувствует себя виноватым до тошноты и панически соображает, не переборщил ли). Рейген откидывается назад с немного удивленными, очень уставшими и очень сонными глазами; отпечаток прошедшего дня и скорбных новостей на его лице становится виден особенно четко.
Моб говорит, что завтра придет новый день, и разобраться с делами на свежую голову будет легче. Моб говорит — спать, вкладывая в голос так много сочувствия, как только можно, и все равно ощущая уколы вины. Впрочем, ему становится чуть-чуть легче, когда Рейген, пусть и слегка заторможено, кивает. Шигео помогает ему уложиться — Аратака засыпает в тот же момент, когда закрывает глаза, вытянувшись на диване, подложив под голову руку с часами. Другая его рука свисает с края дивана, едва не касаясь пола. Шигео бездумно рассматривает поджатые пальцы пару минут, а потом, вздрогнув, опомнившись, идет за пиджаком Рейгена и использует его вместо одеяла.
Перед уходом он наводит порядок в офисе и выбрасывает весь мусор. Ну и не мусор — тоже.

— Учитель, вы хотите, чтобы я поехал с вами?
Слово "учитель" теперь получается у Моба куда проще и звучит в разы естественнее, чем прежде. Моб чувствует, что произносит его с легкой грустью и ностальгией по тем временам, когда приходил в этот залитый светом офис, бездельничал здесь или занимался уроками. Суетящийся Рейген, который разбирается с делами с такой скоростью, будто у него десять рук, навевает ностальгию тоже. Все как всегда. Как тогда. Разве что теперь Шигео может не напрягаясь достать папки с бумагами с верхних полок шкафа, и ему не придется сначала тащиться за стулом или использовать силы.
На самом деле Моб задает один и тот же вопрос уже не в первый раз. И уже не в первый раз Рейген хмурится, делает страшные глаза и выразительно жестикулирует — но, стоит ему посмотреть в другую сторону, как морщинка между бровей сразу разглаживается, намекая на то, что Аратака борется скорей сам с собой, чем с упрямым бывшим учеником. Сидя за рабочим столом, Рейген удерживает плечом телефон, неискренне извиняется в него и параллельно пытается что-то печатать, заглядывая в экран ноутбука. Ему нужно отменить несколько встреч, еще несколько — перенести, а еще на несколько отправить вместо себя Серидзаву. Ему нужно срочно уехать; не то чтобы всё в агентстве должно было пойти кувырком из-за его отсутствия — просто, возможно, заниматься привычными делами чуть-чуть проще, чем думать о делах надвигающихся.
Утро Шигео тоже началось со звонка Рейгена, в котором впервые за долгое время не было неловких затягивающихся пауз. Зато было много, очень много извинений и осторожной — вполголоса — благодарности. Голос Аратаки в трубке мобильного был хриплым и смущенным, как будто тот сам не знал, за что ему стыдно сильнее: за то, каким его увидел Моб, или за то, что он, Рейген, вчера наговорил, чем поделился. Так или иначе, Рейген признался, что вел себя по-идиотски, а еще упомянул, что с утра уже успел извиниться перед Серидзавой и Экубо — потому что решил уехать на пару дней, чтобы помочь с похоронами, и ему не хотелось краснеть до самого своего возвращения.
Идея, вспыхнувшая в голове Шигео в тот момент, на самом деле формировалась почти всю прошлую ночь. Он тут же прикинул, под каким предлогом отлучиться с учебы и утрясти остальные дела; почти без волнения и почти настойчиво спросил у Рейгена, когда его еще можно будет застать в агентстве, чтобы увидеться. Тогда ему показалось, что Аратака будет его отговаривать, — а может, и правда хотел, судя по неуверенной тишине на другом конце линии. Но потом голос Рейгена произнес, что Моб может прийти в офис до вечера.
— Учитель, вы хотите, чтобы я поехал с вами?
Шигео немного неловко видеть, как бывшего учителя передергивает от его вопроса. Придя в агентство сразу после учебы, он был рад встретить привычного, выглаженного, слегка заспанного Рейгена, который виновато улыбнулся ему, разговаривая по телефону. Шигео не любит доставлять проблемы — но, с другой стороны, кому, как не ему, знать, в каких случаях Рейген Аратака не будет просить о помощи. К тому же, напрашиваясь в попутчики и помощники, Шигео не может не замечать, как лицо Рейгена каждый раз на мгновение смягчается — аккурат перед тем, как в нем начинает говорить уязвленная еще со вчерашнего вечера гордость.
Сидя на своем старом рабочем столе, грея руки о знакомую зеленую кружку с чаем, Моб думает, что даже в такой позе его ноги теперь стоят на полу. Удобно. И он до сих пор помнит, где хранится чай.
— Учитель, вы хотите, чтобы я поехал с вами?
Закончив с клиентом — клиентами, — Рейген откладывает мобильный, его руки перестают набирать что-то на клавиатуре ноутбука. Поджав губы, он старается не смотреть на Шигео, однако получается так себе: в небольшом офисе почти невозможно не замечать кого-то настолько длинного, напоминающего большую черную птицу. Шигео беспечно прихлебывает чай, очевидно, настроенный спрашивать столько, сколько надо, и до конца. Рейген выдыхает в потолок и хмыкает — раздраженно и в то же время благодарно.
Они берут напрокат машину, а за "Консультациями по призракам и прочему" оставляют присматривать Серидзаву.
Ну, точнее, всем этим занимается Рейген — Шигео отвечает только за то, чтобы отбиться от не слишком довольного Экубо. Пока Рейген раздает последние инструкции подошедшему с вызова Серидзаве (который не особо-то в них нуждается, но выслушивает внимательно и покорно), Моб объясняет почти всерьез обиженному призраку, что в это путешествием им с… учителем лучше отправиться вдвоем. В конце концов, им ведь придется посетить кладбище — а где один злой дух, там и несколько, и отмахиваться от толпы жаждущих внимания призраков во время похорон будет не слишком удобно. Экубо, паря под потолком, все равно ворчит что-то про двух болванов и свои добрые намерения — до тех пор, пока Серидзава не произносит примирительно, что Экубо нужен ему тут. Для компании.
Серидзава, пусть и несколько обескураженный желанием Моба сопровождать бывшего учителя, все равно поддерживает эту идею — да и вообще выглядит так, будто наконец-то перестает сильно и беспомощно волноваться за шефа. Шигео понимает это по тому, как Серидзава обрадованно поднимает брови, когда он, Моб, под вечер появляется в офисе с забитым вещами рюкзаком наперевес; по тому, как Серидзава на прощание останавливает его, придерживая за плечо. Шигео вновь поражается, как столько тактичности умещается в одном человеке, а еще видит в темных глазах Серидзавы благодарность и то же волнение, которое испытывает сам. Серидзава хвалит его, говорит, что он, как всегда, пришел вовремя; Шигео смущенно кивает и большими шагами догоняет Рейгена, который уже спустился к машине и оттуда громко угрожает уехать один.
То, насколько ужасной была вся эта идея, Моб понимает быстро. Ну очень.
Серьезно: это одна из самых отвратительный идей, которые приходили ему в голову.
Потому что вчера и утром он действовал, руководствуясь по большей части эмоциями: беспокойством, состраданием, чувством вины. А на самом деле даже не думал, что и правда зайдет так далеко. Не представлял, каково оно — оказаться на целые часы запертым в небольшом пространстве вместе с человеком, на которого когда-то полагался так сильно, которому доверял любые свои проблемы… с которым едва мог разговаривать последние пару лет. Шигео понимает все это, забросив вещи на заднее сидение и кое-как, поджав колени, устроившись на переднем пассажирском. От осознания того, во что он себя втянул, его прошибает холодным потом.
Сжимая обеими руками кресло под собой, он ощущает, как цепенеет от напряжения тело, и смотрит на улицу расширившимися — от накатившей паники — глазами. Впрочем, его бывшему учителю не лучше: вцепившись в руль, согнувшись, тот болезненно сглатывает и с опаской косится на своего пассажира. Может, некоторые последствия вчерашней, э-э, аллергии до сих пор дают о себе знать, — но, скорее, до Рейгена тоже понемногу доходит, на что он подписался.
— Только не говори, что тебя до сих пор укачивает, — подозрительно спрашивает он, не совсем верно интерпретируя и гримасу на лице Шигео, и побелевшие костяшки его пальцев.
А может, и верно — потому что, удивленный нелепостью его вопроса, Моб отмирает и неловко смеется, запустив руку в волосы.
Рейген выводит машину на дорогу.

2Ехать предстоит весь вечер, до поздней ночи. Рейген, кажется, не слишком об этом беспокоится, хотя глаза у него уже покрасневшие и ведет машину он, слегка щурясь. Шигео, задумавшись о том, что бывший учитель собирался проделать весь этот путь в одиночестве, вздрагивает и осторожно хвалит себя за настойчивость. Тем более что с неловкими разговорами и неловким молчанием дела в итоге обстоят лучше, чем ему представлялось.
Нет, конечно, сначала они с Аратакой напряженно сидят бок о бок, одинаково опасаясь смотреть друг на друга и произносить что-либо вслух. Но Рейген, то ли от скуки, то ли чтобы чем-то забить неуютную тишину, начинает комментировать все, что видит из окон машины. Моб присоединяется — сначала не очень уверенно и чуть-чуть неуклюже, а затем все охотнее. Он даже признается мимоходом, что у него есть скидка в цветочный магазин, мимо которого они только что проехали, ведь в нем до сих работает бывший Шрам. Моб не упоминает, для кого покупает цветы, а Рейген не спрашивает — ну, ухмыляется, собирается что-то сказать, но в итоге все-таки не решается и просто проглатывает вопрос.
Зато после этого они долго обсуждают бывших Шрамов. Шигео без особого удивления и даже с радостью узнает, что Рейген встречает их куда чаще него — и из-за работы, и потому, что некоторые до сих пор заходят поздороваться или спросить совета. Как и много лет назад, когда Рейген Аратака был единственным их знакомым из обычного мира обычных людей. Рейген с ворчанием признается, что в последнее время к нему зачастила девчушка-кукловод, повзрослевшая настолько, чтобы переживать из-за шрама на лице и засматриваться на Серидзаву. Рейген жалуется, что не знает, как от нее отделаться, — потому что, во-первых, он мало разбирается во всех этих девчачьих проблемах, и потому что, во-вторых, Серидзава каждый раз смущается и начинает работать из рук вон плохо.
Моб говорит, что уж с чем-чем, а с подростковыми проблемами Аратака всегда разбирался отлично, так что и в этот раз как-нибудь справится. А еще говорит, что, наверное, его бывший учитель здорово напортачил в прошлой жизни, раз в этой его судьба — возиться с подростками, взрослыми, которые хуже подростков, и всем таким. Тот в ответ закатывает глаза — но все-таки на мгновение по его лицу пробегает тень ужаса и подозрения.
Это — как влезать в старую одежду, забытую, но до сих пор удобную. В старые, знакомые роли.
Рейген не упоминает о предстоящих похоронах и прочем, с ними связанном, а Моб сам не спрашивает — из-за чего кажется, что они с… учителем, как и прежде, просто отправились по просьбе клиента в какую-то дикую глушь. Особенно когда машину приходится остановить возле придорожного магазинчика, чтобы купить кофе начинающему зевать Рейгену и какой-нибудь перекус, продышаться и слегка размять ноги. Глядя на Аратаку, который громко жалуется на скудный выбор и безумные цены, Моб аккуратно напоминает себе, что вообще-то тот только что потерял родственника и наверняка сейчас переживает это внутри себя. Не может не переживать, учитывая, что произошло вчера.
К нему в голову приходит и мысль о том, что бывший учитель преувеличенно бодр и громок как раз из-за того, что произошло вчера, — потому что пытается хоть теперь сохранить лицо, потому что не хочет еще больше волновать его, Моба, или лишний раз напрашиваться на сочувствие. Но думать об этом настолько неуютно, что Шигео морщится и встряхивает головой.
Рейген, заметив это, замолкает и интересуется, все ли в порядке. У него — вдруг серьезное лицо и печально опущенные уголки губ.
Рейген мало говорит о себе, но много спрашивает о Мобе.
А потом и просто приказывает развлекать себя разговорами — когда зажигаются фонари, и вокруг больше не остается солнца, и сам Рейген уже отчаянно зевает, глядя на дорогу слезящимися от света глазами. Шигео как-то вдруг понимает, что начинает говорить о том, о чем говорить прежде не мог, о том, что считал слишком личным, неважным или и тем, и другим одновременно. Сначала — о мелочах, потом — о серьезном; сперва — об учебе, затем — вообще обо всем. Мимоходом признавшись в чем-то одном, он уже не может заставить себя замолчать. Тем более, что от этого, кажется, напрямую зависит, доберутся они до родного города Рейгена или нет.
Моб рассказывает, что никто в университете не знает о его силах, и это к лучшему: первое время ему часто говорили, что он жутко похож на парня, из-за которого рухнула едва ли не половина Города Специй. Подходили в коридорах, в аудиториях, приглядывались с подозрениями и недоумением. Он рассказывает, что боится, что правда вскроется, и из-за этого до сих пор чувствует себя не в своей тарелке, знакомясь с новыми людьми. Еще он говорит, что не совсем понимает, чем будет заниматься после учебы, и думает о дне выпуска с легким ужасом и сомнениями. Шаткости и подвешенности в его буднях примерно столько же, как и в школе, когда нужно было решать, кем собираешься стать в будущем, — только теперь все еще более серьезно и как-то необратимо.
Каждое слово дается ему проще предыдущего. И с каждым словом ему становится спокойней и легче — потому что чем-то подобным он обычно не делится с друзьями, родителями или братом, не желая видеть на их лицах растерянность или бессильное беспокойство. Шигео даже пытается вспомнить, почему в какой-то момент перестал приходить в офис Рейгена просто так, чтобы поделиться новостями, узнать о чужих новостях или какое-то время побыть в привычной компании. Назвать понятную и четкую причину не получается, зато лицо начинает неприятно покалывать от стыда.
Рейген, вцепившись в руль, вперившись взглядом в дорогу, сочувствующе мычит и, судя по напряженной гримасе, с трудом удерживает язык за зубами. Вряд ли он считает себя вправе что-то советовать — теперь, когда видит Моба едва ли не реже всех знакомых эсперов. Но Моб, на самом деле, чувствует, что не против получить от него совет — как будто одно только присутствие Аратаки дает ему ощущение опоры под ногами. Знакомое. Ведь тот, как и прежде, выдерживает все, что он говорит, не перебивая, не осуждая, не показывая так или иначе, что это и не проблемы вовсе. В конце концов, после краткой борьбы с собой, Шигео осторожно и даже чуть-чуть застенчиво спрашивает, что его бывший учитель думает обо… ну, всем.
Рейген набирает в грудь воздуха так шумно, будто готовился к этому последние полчаса.
А машину он в итоге все-таки останавливает — на холме, с которого хорошо видны огни расположившегося в низине незнакомого города. Вокруг нет ничего, кроме абсолютно пустой дороги, темноты и кривых полуголых деревьев; выходя из машины, Аратака не берет с собой ни пальто, ни пиджак, ни шарф. Он намеренно остается в одной рубашке — говорит, что хочет проветриться как следует, чтобы уж точно проснуться. Он с раздражением щипает себя, приплясывает на месте, согревая ладони вырывающимся изо рта паром, — но все равно выглядит так, будто держит глаза открытыми только усилием воли. Мобу, который выбирается подышать скорее за компанию, становится зябко от одного только взгляда на него.
А еще Моб ощущает парочку раздраженных призраков неподалеку и спокойно, практично думает, что, если они с… учителем останутся тут надолго, лучше бы этих призраков изгнать — точно пристанут же. Уже почуяли, приближаются. Он некоторое время оглядывается по сторонам, присматриваясь, прислушиваясь, а затем предлагает Рейгену немного поспать — так ехать дальше будет полегче. Но тот отмахивается: добираться осталось всего-ничего, город впереди — как раз нужный город. И вообще они и так задержались, на улице ночь. Не хочется ему заставлять матушку ждать еще дольше.
Шигео не видит его лица, зато слышит в голосе новые нотки — звенящее напряжение, мрачное ожидание, наверное, даже горечь. Рейген рассматривает светящиеся впереди здания молча, обнимая себя руками, прижав подбородок к груди. Даже от холода не дрожит. Моб начинает подозревать, что, возможно, они остановились не только и не столько для того, чтобы размяться, — но вслух об этом не говорит. Разве что спрашивает, какая она, мать учителя Рейгена. Тот, хмыкнув, в ответ просто пожимает плечами.
Когда они забираются обратно в машину, изрядно замерзший, но все-таки чуть менее сонный Аратака бурчит, что все было бы проще, умей Моб водить. Толку от него точно было бы больше. Шигео, особенно не задумываясь, признается, что давно хотел научиться вождению — пригодится, когда придется искать постоянную работу.
Рейген предлагает заняться этим на обратном пути.

Мать Рейгена оказывается не слишком высокой и какой-то, ну, высохшей изнутри женщиной с подкрашенными волосами, собранными в пучок.
Ее осанка — само олицетворение строгости, а ее глаза кажутся запавшими, то ли от горя, то ли от усталости. Ее дом — единственный на улице, в окнах которого горит свет. Прежде чем остановиться возле ворот, Рейген медлит и спохватывается в последний момент, из-за чего торможение получается резким — ремень безопасности впивается Мобу в ребра. Аратака еще какое-то время сидит в водительском кресле, вглядываясь в дом, барабаня пальцами по рулю, а Моб не решается его окликать. Ну а потом в дверном проеме появляется женская фигура, кутающаяся в плед, при виде которой Рейген кладет руки на колени. Прихватывает пальцами ткань брюк.
Кажется, он с большим удовольствием провел бы остаток ночи в машине — но женщина уже спускается с крыльца, так что у него не остается оправданий для того, чтобы не выходить. Аратака выдыхает, настраиваясь на что-то не очень простое, и непонятным голосом говорит Мобу, что они приехали и им пора. На его лице, до этого нейтрально-рассеянном, вдруг появляется слегка искусственная, будто приклеенная улыбка; если бы Моб не видел такого раньше, то, наверное, решил бы, что у бывшего учителя не все дома.
С этой улыбкой Аратака и выходит из машины — машет рукой, приветствует матушку так непринужденно, будто они не виделись с прошлых выходных. Моб выбирается из машины тоже, с удовольствием разминая затекшие ноги, — и тут же начинает чувствовать себя резко лишним. Мать Рейгена, губы которой уже сложились в тонкую бледную полоску, переводит взгляд с лица сына на лицо Шигео, вглядывается в лицо Шигео колко и удивленно — словно просверливает взглядом, отчего тот сразу вспоминает о младшей школе и строгих учительницах. Она часто моргает и выглядит выбитой из колеи — разговор с Рейгеном, который должен быть состояться прямо здесь и сейчас, сорван.
Моб снова не вписался атмосферу, а в некотором плане и вовсе все испортил. Но не сказать, чтобы его это очень сильно расстраивало.
Еще до того, как Рейген успевает его представить, Моб здоровается и дружелюбно представляется сам — называет себя учеником и помощником Рейгена Аратаки (не обращая внимания на то, что приклеенная улыбка Рейгена из-за этого становится еще более приклеенной). Впрочем, Рейген сходу подхватывает его полуправду: говорит, что Шигео — толковый парень, который выручал его много раз, а им тут определенно пригодится лишняя пара рук. Мать Рейгена все еще сердито кусает губы, словно внутри нее что-то ворчит и клокочет, однако кивает и приглашает обоих внутрь. Рейген пропускает Моба вперед себя; уже в дверях Моб чувствует, как тот на миг благодарно касается его спины.
Почти во всех комнатах в доме родителей Рейгена горит свет. На стенах, на шкафчиках — гора памятных мелочей, сувениров и прочего. В других обстоятельствах Шигео бы вертел головой по сторонам, желая больше узнать о месте, где вырос учитель, желая понять, что сделало Рейгена — Рейгеном, но сегодня он чувствует себя слишком уставшим для чего-то подобного. (К тому же, проходя мимо закутка с семейными фотографиями, Шигео видит лишь фото мужчины и женщины от юности и до старости, после чего перестает смотреть слишком внимательно.) Рейген устал сильнее него, но все же касается на ходу пальцами всего подряд: стен, мебели, дверных косяков. Наблюдать за этим едва ли не больнее, чем дорисовывать в голове недостающие фотографии.
Для сна им отводят, судя по преувеличенно радостному возгласу Рейгена, его бывшую комнату на втором этаже. Теперь это обычная гостевая, и ничего не напоминает о том времени, когда у комнаты был хозяин. Зато здесь достаточно просторно, чтобы можно было разместить дополнительный футон, и еще здесь есть крытый балкон, через который внутрь заглядывает круглая желтая луна. Пока Моб раскладывает вещи, Рейген уходит, чтобы добыть еды; по возвращении с его лица пропадает улыбка, да и вообще пропадает все, кроме глубоких теней под глазами. Вероятно, между ним и его матушкой к этому моменту успевает состояться какая-то часть разговора — но это не мешает ему вновь примерить роль наставника и заставить Шигео поужинать, пусть ему того и не сильно хочется.
Заснуть получается не сразу.
Моб ворочается с бока на бок и никак не может найти удобную позу — хотя, на самом деле, сон не идет скорее из-за того, что он прокручивает в голове события последних двух дней, не верит, что все изменилось так сильно, и также не верит в то, где в конце концов оказался. И с кем. Моб прислушивается к звукам чужого дома и отстраненно думает, что находится очень далеко от дома своего, — но не испытывает по этому поводу беспокойства. Он ведь с учителем — сам так сказал. Он — на подхвате, а за все остальное отвечает Рейген. В том, чтобы сопровождать его, помогать ему, снова быть откровенным с ним, есть что-то… надежное. Беззаботно-привычное.
Впрочем, Рейген тоже не спит — когда глаза Моба привыкают к темноте, он видит, что тот, натянув одеяло до подбородка, смотрит в потолок. А почувствовав на себе взгляд Моба, хмыкает и делает неопределенный жест рукой в воздухе — сообщает, что никогда не думал, что когда-нибудь вернется сюда. И уж тем более не думал, что притащит еще кого-нибудь в это не-самое-лучшее-на-земле-место. В его голосе — скепсис, отложенное удивление и смех, так что Моб тоже фыркает в подушку, но тихо, чтобы никого не побеспокоить.
Когда его глаза все-таки слипаются, Рейген все еще глядит в потолок.
Однако именно Рейген и расталкивает его утром — Моб кое-как продирает глаза и понимает, что нависающий над ним учитель уже успел одеться и даже нацепить черный галстук, а он этого даже не услышал. На часах — ранняя рань, смотреть страшно; подозрительно не сонный Рейген говорит, что им предстоит переделать кучу работы, а на кухне уже ждет завтрак, и лучше бы им пойти туда вместе, чтобы не раздражать его мать лишний раз. Этот завтрак Моб потом будет вспоминать как один из самых напряженных в своей биографии. И одновременно — как один из самых печальных: пока Рейген, активно жестикулируя, нахваливает еду, Моб торопливо жует и задается вопросом, умеет ли хозяйка дома улыбаться и делала ли она это хоть раз в своей жизни.
Она отлично готовит, но обходительна до автоматичности; она говорит сухо и сжато и с неодобрением косится на руки Рейгена, которые постоянно находятся в движении. На остального Рейгена через стол она косится скорее оценивающе, разглядывает тайком — и делает это каждый раз, когда тот смотрит в другую сторону или в тарелку. Даже когда он сообщает, что сейчас уедет на несколько часов, чтобы утрясти всякие внешние формальности похорон, выражение ее лица не становится более теплым. Зато внутри Моба что-то сжимается и ухает вниз.
Рейген говорит, что все, кто придут на прощание, чуть позже переместятся сюда, и нужно подготовить дом к этому моменту. Он не озвучивает просьбу, и вообще его голос становится все более виноватым, но Шигео — не без содрогания — сам предлагает остаться тут. Наедине с пронзающим взглядом матушки Рейгена, которая этому предложению не то чтобы очень рада и не то чтобы очень не рада. Аратака кивает, будто не ждал иного, — но, когда женщина отворачивается, одними губами шепчет Мобу крепиться. Вскоре, набросив черный пиджак, он уже садится в машину.
Проводив его взглядом из окна, Моб жалеет, что никогда не ходил в клуб развития харизмы или чего-то подобного.
Потому что собственной харизмы ему не хватает критически — тогда, когда он бродит из комнаты в комнату, исполняя просьбы матушки Рейгена. Которая ненавязчиво следует за ним: когда он переставляет мебель, или помогает с готовкой, или пытается пересчитать столовые приборы, что на сонную голову получается так себе. Она постоянно находится рядом худой, строгой и молчаливой тенью, наблюдая, отвешивая редкие комментарии; если Моб не видит ее краем глаза, ему достаточно просто оглянуться по сторонам. Пару раз он замечает, что губы у нее кривятся так, будто она собирается что-то спросить, — но тут же снова складываются в знакомую бледную полоску.
Сердитую. Гордую.
Моб начинает понимать чуть-чуть больше об учителе, улыбается своим мыслям и в итоге болтает сам.
Хвалит дом, в основном, — все эти аккуратные, без единой пылинки, комнаты, где всё на своих местах, где всё поддерживает всё и всё страшно трогать пальцами, чтобы не нарушить порядок. (В который ну вообще не вписывается суетливый Рейген. И Моб со своей привычкой натыкаться на вещи не вписывается тоже.) А потом, как бы невзначай, но на всякий случай отвернувшись, он нахваливает и своего учителя — рассказывает, как матушке Рейгена повезло с ним, сколь многим людям Рейген помог и как он, Моб, благодарен ему за наставничество и многое прочее. Конечно, он не упоминает об эсперских силах, эсперских организациях и злых духах, а еще, возможно, приукрашивает некоторые моменты. Слегка. Но что-то подсказывает ему, что для стоящей позади женщины важно не столько то, кто такой Рейген, сколько то, что о нем говорят, — так что небольшая ложь будет лишь во благо.
Моб замолкает, когда слышит за спиной шум: это хозяйка дома излишне громко опускает на стол вазу с фруктами. Он впервые видит на ее лице такие живые эмоции — кажется, что из-за волнения она даже теряет несколько лет и часть морщин.
Мать Рейгена просит Шигео рассказать больше об ее сыне.

Моб опасается, что с отцом учителя не все будет гладко, что что-то пойдет не так или дома, или во время церемоний вовне, и потому постоянно держится начеку. Он искренне считает, что все семейные… недоразумения не могли не оставить след — и уж точно должны были оставить после себя хоть какие-то сожаления, а где сожаления, там и призраки. Иногда злые, иногда просто раздраженные или обиженные. Иногда их можно уговорить уйти, пообещав передать пару слов близким, а иногда от них приходится избавляться силой. (Чего Мобу делать очень не хочется, но и к этому он готов тоже.)
В общем, Моб ждет. И Рейген ждет. Моб понимает это по тому, как тот периодически косится на него, вопросительно вглядывается в его лицо, сверяется с ним, словно с какими-нибудь часами. По тому, как Рейген ищуще оглядывается по сторонам — и даже в самый ответственный момент смотрит куда угодно, но не на урну с прахом, будто его глаза отчаянно пытаются увидеть что-то куда более важное. Ну, или просто не желают видеть то, что видят.
Но ничего сверхъестественного не происходит. Шигео замечает нескольких призраков среди могил, однако они совсем слабые и никак не связаны с присутствующими людьми, а потому не подходят близко и не доставляют проблем. Нужный призрак не появился и вряд ли уже появится; Шигео не знает, как рассказать об этом Рейгену, и ему становится как-то тягостно. Благо, времени на разговоры у них нет: Рейген занимается той церемониальной частью, которая от него требуется, а Моб сопровождает гостей и подхватывает то, на что у учителя не хватает рук.
Шигео не знает, каким человеком был отец учителя, и не уверен, что хочет знать. Он ощущает чужое горе и видит печаль на лицах присутствующих, но относится к ней отстраненно: все-таки он с раннего детства был причастен к чему-то подобному и перевидал достаточно трагичных историй, чтобы не допускать их до сердца. Честно говоря, его не особо заботят переживания гостей — но беспокоит гримаса непроницаемого дружелюбия, застывшая на лице Рейгена. Маска бесконечно-уверенного-в-себе хозяина сомнительного агентства, которого не трогают шепотки и косые взгляды, у которого все под контролем даже сейчас. Моб решает на всякий случай держаться поближе — и искренне радуется, когда Аратака в какой-то момент перестает выглядеть круто и начинает ворчать на него за плохо выглаженную рубашку.
Благо, церемонии вскоре заканчиваются и все садятся в машины, чтобы перебраться в дом матушки Рейгена. Только теперь Шигео получает возможность рассмотреть дом как следует и заметить, что снаружи он такой же ухоженный, как и внутри. Ему на какое-то время становится грустно — такое количество людей за раз определенно может что-то затоптать или ненароком испортить, так что к своим обязанностям помощника он относится со всем вниманием. Ну а когда все налаживается, когда все занимают свои места и начинают разговаривать друг с другом, вспоминая хозяина дома, сочувствуя хозяйке, Моб ощущает себя лишним и, взяв пальто, незаметно уходит на улицу. Решает отсидеться на крыльце, подставляя лицо последнему в этом году теплу и просто радуясь тишине.
Рейген выходит вслед за ним.
Садится рядом на ту же ступеньку, вытягивая ноги в пыльных ботинках, и передает Мобу несколько сложенных друг на друга бутербродов — а на незаданный вопрос отвечает, что ему больше нечего делать внутри. Все формальности соблюдены, а тем, кто в доме, будет только удобнее сплетничать о нем в его отсутствие. Моб неловко ухмыляется, не зная, как реагировать на такие новости — все же это, как и многое прочее за последние дни, звучит довольно печально, — но беззаботный тон Рейгена успокаивает и его тоже. Моб с радостью принимается за бутерброды, да и компанию Аратаки тоже встречает с радостью. Сегодня вокруг было слишком много незнакомых лиц, и спокойно пожевать что-то в хорошей компании — самое то, чтобы прийти в себя, и даже не скажешь, кому из них это сейчас нужно больше.
По каким-то причинам Моб решает, что настал подходящий момент, чтобы рассказать учителю об его отце.
О том, что тот не решил… задержаться. О том, что у него не было никаких сожалений, даже если у самого Рейгена они были. Может, это жестоко, но это правда, а Шигео не хочет врать о таких вещах — и пусть, что чтобы признаться, ему приходится сначала собраться с духом. Аратака молча кивает, не переставая жевать, даже глазом не ведет, и Шигео с замиранием сердца гадает, разочарован он или просто спокоен. Однако, закончив с бутербродом, Рейген сыто выдыхает и усмехается каким-то своим мыслям; говорит с раздражением и язвительностью, что старик всегда был жутко упертым, поэтому ничего другого он в общем-то и не ждал. А дальше он поднимается на ноги, отряхивая полы пальто в несколько собачьей манере, протягивает руку Мобу и предлагает пройтись.
Они гуляют по родному городу Рейгена, по всем этим прямым и залитым светом улицам, до темноты и чуть дольше. Пытаясь потратить остаток дня с пользой и увидеть как можно больше, они даже доходят до старой школы Рейгена и находят места пары его прежних работ.
А потом Рейген угощает Моба ужином.


3— Да она от тебя в восторге, — с порога, едва прикрыв за собой дверь, объявляет Рейген. С недоверием и подозрением — но больше все-таки с радостью. На растянувшегося на футоне Моба он смотрит сверху-вниз, заломив бровь: — Ты чего ей наговорил?
Он приходит в комнату сильно после того, как они оба, вернувшись с прогулки, помогают хозяйке дома прибраться на первом этаже. Когда они уже заканчивают с уборкой, Моб слышит, как та окликает Рейгена, отзывает в сторону, — и Мобу хватает сообразительности, чтобы тихо удалиться наверх. Не то чтобы он особенно ждет, что эти двое до чего-нибудь договорятся: то, что длилось годами, не решить одним лишь коротким визитом. Однако он точно слышал в голосе матушки Рейгена не звенящий холод, а неуверенность, да и из кухни терпко пахло заваренным чаем, — и эти обстоятельства внушают ему надежду на изменения.
Надежду дает и то, что его учитель после разговора не пялится в стену пустыми глазами, а возвращается вполне довольным и что-то насвистывает себе под нос. Шигео снова поражается тому, сколько же в Рейгене энергии: сам он после долгого дня едва чувствует ноги. Его сил хватило только на то, чтобы, переодевшись, бухнуться на футон и какое-то время просто лежать без движений, а потом взять в руки телефон и связаться с дорогой Цубоми. До прихода Рейгена он успевает рассказать ей, что все прошло хорошо; после прихода Рейгена — обещает свое скорое возвращение. Отъезд в Город Специй и правда запланирован на утро, так что Моб уже начинает осторожно строить планы на следующий вечер.
Беспокойство Цубоми, ее ответы, ожидание встречи с ней поднимают ему настроение — и, видимо, он выглядит уж слишком довольным с этим своим телефоном в руках, раз Рейген спрашивает, с кем он там переписывается. Между делом спрашивает, пока переодевается, будто ему не слишком-то интересно. Моб колеблется, прежде чем ответить, а потом колеблется снова, но говорит правду — и тут же начинает чувствовать себя немного глупо, потому что Рейген никак не комментирует его слова и только сосредоточенно пыхтит, натягивая пижаму.
Мобу даже приходит в голову, что учитель и так обо всем знал, услышал от того же вездесущего Экубо, например. Так что его признание не имело ни смысла, ни веса и вообще было скорее лишним: все шло хорошо и без упоминаний чего-то настолько личного. Благо, в тот момент, когда он чуть похолодевшими пальцами убирает телефон, Рейген складывает руки на груди и обиженно говорит, что, вообще-то, Шигео мог бы и раньше обо всем рассказать. Как-никак, Рейген за него со школы болел, много лет болел. Обида в его голосе не слишком серьезная, напускная — видно, и правда знал, — но глаза, несмотря на все события этого дня, смеются.
Моб почему-то краснеет и думает, что на обратном пути в Город Специй ему не отделаться от расспросов.
Тем не менее, он заставляет себя сначала сесть на футоне, а потом встать и присоединиться к Рейгену, когда тот уходит на балкон. Шигео не может до конца объяснить себе, зачем, разве что в его памяти лениво барахтаются воспоминания о всех тех вылазках, которые они с Аратакой совершали по просьбе клиентов и во время которых вынужденно ночевали в одном номере, встречая вечера вместе, разговаривая перед сном о всякой ерунде. Рейген к этому моменту уже успевает открыть окно, в его руке — сигаретная пачка. На Моба он оборачивается с легкой паникой и руку тут же опускает в растерянности. Ну а Моб просто встает рядом, опираясь руками о подоконник, и ждет, что же будет дальше. Не без некоторого веселья, надо сказать.
Рейген убирает сигареты. Рейген достает сигареты. Рейген прижимает сигареты к бедру так, будто ищет в пижаме карман. Но в конце концов, состроив в адрес Шигео осуждающую гримасу, принимает какое-то решение и почти уверенно извлекает из открытой пачки одну сигарету.
Моб, глядя на это, тоже тянется к пачке.
Скорее ради шутки, а не из подлинного желания узнать, что же такое особенное учитель находит в курении. Но у него ничего не выходит: Рейген издает вопль раненого животного (только шепотом, чтобы не беспокоить мать), выпучивает глаза и отдергивает руку вверх (не учитывая, что Моб, вообще-то, может достать и дотуда). Следующие несколько минут он читает Шигео нотации о том, что ему подобную гадость пробовать рано, а если он собирается попробовать, то пусть делает это в его, Рейгена, отсутствие, а лучше — пусть вообще не делает, ибо еще только этого не хватало. Правда, сам он все время напряженно курит в окно и не видит в своих действиях никаких противоречий.
Все вместе это выглядит так… по-рейгеновски, что Моб не может удержаться от улыбки — а потом и просто смеется под аккомпанемент чужого ворчания. Впервые за несколько дней — искренне, с облегчением, подводящим итог всему их общему делу. На него находит давно забытое ощущение хорошо выполненной работы, и Моб ему рад — да так, что отвлекается и упускает момент, когда Аратака протягивает к нему свободную руку.
Рейген говорит, что Шигео вырос хорошим парнем. Непонятно как-то говорит, и с печалью, и с удовлетворением, то ли хвалит, а то ли констатирует факт.
Рейген ерошит его волосы таким же движением, как и много лет назад, — разве что теперь ему приходится немного тянуться. Но Моб не против и даже слегка наклоняет голову, прижимая подбородок к груди, скрывая за этим смущение и радость от прикосновения и похвалы.

Обратный путь запоминается ему плохо.
В основном потому, что возвращаются они днем и Рейген не пытается заснуть каждый раз, когда Шигео перестает говорить. А значит, можно просто бездумно рассматривать то, что за окнами, — и ведь посмотреть есть на что, пейзажи в желтых и красных тонах навевают ощущение легкости и покоя. Как будто позади осталось сброшенным нечто темное, тяжелое и неудобное. Да и необходимости останавливаться у придорожных магазинов нет: мать Рейгена настаивает, чтобы они взяли с собой в дорогу кое-какую еду. Завернутые в несколько полотенец запасы приходятся кстати — Рейген и Моб разделываются с ними, остановившись в какой-то горной цветастой глуши.
Тогда-то, на приличном расстоянии от всех городов, Рейген и предлагает Мобу сесть за руль. По этой причине из памяти Моба напрочь стирается часть пути: задумываясь о ней, он помнит лишь то, как у него дрожали пальцы, заходилось сердце и что-то болезненно колотилось в горле. Его продолжает трясти даже после того, как он возвращается в пассажирское кресло; Рейген, чья рука все время сжимала его плечо, предлагает как-нибудь попробовать снова. Рейген подбадривает его, говорит, что все было не так уж плохо, — и что-то внутри Шигео отчаянно верит учителю, несмотря на первоначальное желание больше никогда в жизни не приближаться к машинам.
Аратака подбрасывает его до самого общежития и, припарковавшись, с интересом оглядывается по сторонам. Это — финальная точка их путешествия, и Моб перекладывает набитый рюкзак с задних сидений к себе на колени и уже готовится прощаться (удерживая в голове мысль, что надо бы зайти в агентство, как только появится время). В этот момент Рейген называет его по имени, собираясь сказать что-то еще, но — непреднамеренно — делая паузу. Выражение его лица настораживает: как будто что-то снова пошло не так, как будто Рейген борется со всем, что из себя представляет. Касается лба, трет рукой лицо, вздыхает, цыкает. Даже у Моба от этого что-то болезненно скручивается в желудке.
Рейген просит его почаще приходить в "Консультации по духам и прочему" — и приходить вообще, без повода, без приглашения. Произнести это ему едва ли не так же сложно, как, стоя в центре разрушенного города, признаться, что у него нет, да и не было никогда экстрасенсорных сил.
Противный жуткий узел в желудке Моба развязывается.
Моб обещает приходить.

@темы: фанфикшен, Mob Psycho 100