Кто снова дорвался до списка архетипов и мифологем с прошлой Зимней Фандомной?
Стукните меня кто-нибудь, я занимаюсь этим вместо подготовки к защите

Фандом: Soul Eater
Название: Лучший из способов
Автор: Mad Sleepwalker
Размер: мини
Персонажи: Спирит, Шинигами, Кид
Категория: джен
Жанр: ангст, психология
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: На "самоубийство бога".

читать дальше
Нет, Спирит с Шинигами не дружит. По рангу не положено, да и господин Смерть не умеет дружить. Впрочем, общение знаковой пары Мастер – Оружие строится на отношениях чисто рабочих: каждое утро Спирит гладит костюм, идет в Академию, а потом целый день гоняет с начальством чаи, а если вдруг мешкается, то получает по голове. Шинигами умеет рассчитывать силу: под перчатками у него будто и нет ничего, ткань гладкая-гладкая, удар выходит сродни стократ усиленному любящему подзатыльнику, после которого Албарн часто моргает, таращится на двоящиеся и троящиеся кресты и в принципе выглядит как оглушенная сова.
Но это лучше, чем те моменты, когда на шефа находит. Когда шеф начинает болтать о том, что он старше мира, и том, что собственноручно тянет весь этот мир обратно в самые темные времена. Голос его в такие моменты становится дребезжащим и тихим, маска остекленело смотрит куда-то за спину Спирита, а последнему хочется лезть на стены. Он будто вдруг остается один во всей Академии, только он да еще эта черно-белая мантия, и тому, что под ней, в этот конкретный момент очень нехорошо. По спине поднимаются батальоны мурашек (интересно, все Косы Смерти выходят на заслуженный отдых седыми?); Албарн считает до десяти и решает, что шефа надо спасать. Обычно он делает что-нибудь глупое, и Шинигами включается, и все возвращается на круги своя.
Они снова пьют чай, наблюдают сквозь зеркало, как подрастает новая смена студентов, или еще обсуждают последние новости. Иногда Шинигами спрашивает Спирита о семейном, и тот мрачнеет; Мака уже не пугается, когда со всех отражающих поверхностей в доме к ней вдруг обращается папа, а над ним, фонтанируя самым что ни на есть искренним интересом, болтается сам – сама – Смерть. Мака смеется и, пока не застукала мать, тянет перепачканные ладошки к ближайшему зеркалу; Шинигами перегибается через Спирита, и тот уже почти что не вздрагивает, глядя, как дутая пятерня прикасается к детскому кулачку. В конце концов, хуже не будет. В конце концов, когда Албарн уходит домой, шеф, ночь за ночью, остается один.
В общем, Спирит с Шинигами не дружит, ага, – что, тем не менее, не мешает Косе безмерно работодателя уважать. С младших курсов пошло, а потом закрепилось, да и нельзя не уважать того, кто бдит за тобой двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Впрочем, уважает Албарн тихонечко, про себя, поскольку официоза его начальство не любит. Принести чай повкуснее, развлечь новой настольной игрой, когда от карт у обоих уже начинает рябить в глазах.
Промолчать, когда кажется, что шеф едет крышей.

Живя в Городе Смерти, каждое утро по пути на работу преодолевая тысячу с лишним ступеней, многое начинаешь понимать. Намеки – они везде, они в воздухе, и если первая же встреченная секретарша косится на тебя с паническим каким-то сочувствием, быть беде. Если двери в комнату Смерти распахнуты настежь и звуки оттуда доносятся совсем уж нетипичные, быть беде. Если шеф, заметив тебя, застрявшего в коридоре, машет очерченной пятерней и тянет хвастаться к откуда-то взявшейся колыбели, будь добр подобрать челюсть с пола и придумать слова поздравления, да поискреннее.
Он называет себя отцом и не терпит встречных вопросов. Еще, кажется, гордится чуть-чуть: когда возится с малышом, и у Спирита волосы встают дыбом от вида хрупкого свертка в гротескных неуклюжих руках, или когда шалея от отцовских инстинктов, вытаскивает Спирита из кровати часа эдак в три ночи, поскольку со стороны колыбели раздается ну очень подозрительный писк. Комнату Смерти при этом лишь чудом удается не превратить в проходной двор, а сам Смерть жалуется, что-де с Кишином было полегче (но никогда не доводит эту мысль до конца). Впрочем, неуклюжие руки держат крепко и по-своему нежно, а что касается Албарна, явно не обнаружившего в своем контракте пунктик «быть нянькой по первому требованию», – к происходящему, спустя время, он начинает относиться с философским спокойствием. Тем более, что с тех пор, как в Шибусене появился еще один постоянный обитатель, по голове Косе Смерти стало прилетать куда реже.
Иногда Спирит даже скучает, но только лишь иногда, непременно радуясь, что находить на шефа вдруг перестало.
Он не задается вопросами экзистенциального толка, но не может не замечать, что сынишка у начальника растет странный. Теперь, по приходу на работу, его часто встречает не истосковавшийся по общению Смерть мира сего, но внимательный цепкий взгляд желтых глаз. Пожалуй, чрезмерно серьезный для того, кто не слишком уверенно пользуется нижними конечностями, при каждом удобном случае порываясь опуститься на все четыре. К тому же, больно уж редко в Комнате Смерти звучит детский смех. Улыбается Кид тоже не очень часто, все больше молчит, а когда настает время сна, когда вечер и в коридоре маячит тень никто-не-знает-какой-по-счету сиделки, не плачет. Лишь смотрит – и, если вдруг повезет, цепляется за перчатки и мантию отца, за ноги и волосы Спирита и зеркальную раму.
Прежде самых банальных слов Шинигами учит его правильно обращаться с отражающими поверхностями, поэтому утром Кид возвращается в Шибусен зевая. Синяки под его глазами выглядят нездоровыми, зато мальчик явно доволен, хоть и спит на ходу. Никто не знает, о чем он ночь напролет говорит с отцом, но утром эти двое встречаются как друзья (а значит, дружить господин Смерть все-таки может). В какой-то момент у них появляются свои тайны, прежде всего от Спирита, который с каким-то смешанным чувством вязнет в отгулах. Чай они с Шинигами больше не пьют. Может, только болтают, когда Смерть-младший, проклевав носом весь день, в конце концов отключается, укрывшись отцовской мантией.
Укачивая его на руках, Шинигами вполголоса говорит, что парень станет хорошим Богом Смерти. Спирит думает, что двух богов быть не может, и ребенок начинает напоминать ему гранату.
Однажды граната взрывается и в смоляных волосах Кида прорезаются белые полосы. Комнату Смерти трясет, и Спирита трясет, и шеф торопливо опускает сына на пол, а сам беззвучно складывается пополам. Албарн не знает, не хочет знать, кто или что скрывается под резной жуткой маской и может ли он, оно чувствовать боль, но спешно бросается подставить плечо, и его накрывает волной черно-белого. Шинигами почти ничего не весит, а сам состоит из треска, хруста и детского воя. Трещит и рассыпается маска, хрустит тоже она, хотя Албарну кажется, что этот долгий и мерзкий звук издают его зубы: навидавшийся всяческих ужасов Коса Смерти сжимает челюсти так, что чувствует привкус крови во рту.
Оплакивая что-то вне своего понимания, воет надрывно, с отчаянием, Кид. Очень по-детски, – только это и крутится в голове у Спирита, когда шеф, освободившись, бормочет про то, как быстро растут детишки. Качаясь, он первым же делом подходит к сыну, и тот испуганно жмется к его ногам. Оказавшись же на руках, заглядывает в зияюще-черные прорези маски, водит пальцем по свежим трещинам – не озадаченно, но все-таки молча, а родитель его в это время отрывается за обоих. Вспомнив о существовании Спирита, Шинигами виновато хлопает того по плечу, отчего Коса едва не уходит в нетвердый пол Комнаты Смерти где-то по щиколотку; в этом жесте – и просьба не волноваться, и намек на то, что о произошедшем лучше помалкивать.
И Спирит… Спирит не скажет. Максимум – понадеется, что сынишка у шефа еще слишком мелкий, чтобы что-нибудь эдакое запомнить, а вечером пойдет в бар и, наверно, напьется.
Если уж божеству этого мира суждено погибнуть во имя каких-то там высших целей, его шеф предпочел лучший из способов.