воскресенье, 22 марта 2015
Никакой-мистики-в-моей-жизни? Только флафф, котики и мимими?
Таладна. С WTF-2015.
Название: Мама
Автор: Mad Sleepwalker
Пейринг/Персонажи: Медуза, Хрона
Категория: джен
Жанр: ангст, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: Медуза VS материнский инстинкт.
Примечание:
глава 69, стр. 24 манги – определенные чувства к Хроне Медуза все же испытывает.
читать дальшеМедуза не может ударить свое дитя. Не может, и все тут.
Чувство, незнакомое ей прежде, наливает тяжестью кисти рук, давит в груди похлеще самого черного колдовства, и все тысячи змей в теле ведьмы бессильно корчатся – отчего? Чувство это не дает Горгон двинуться с места, пришивает – больно, больно! – к полу из земли и камня босые красивые ступни, и все, что остается Медузе, – большой тощей птицей нависать над упирающейся Хроной и смотреть во все глаза, смотреть, прикусив язык и ощущая, как немеют от напряжения кулаки.
Ее ребенок, еще слишком слабый для настоящих экспериментов, похож на непонятного пола и возраста кучу тряпья. Тонкие ноги в башмаках не по размеру, тонкие руки со слоем ссадин и синяков, тонкая серая кожа, пальцем дотронься – сотрешь; волосы тоже плохие, короткие и цвета, что буквально вопит о дурной ведьмовской наследственности.
– Маа.
И дикция ни к черту.
Хрона редко выходит из комнаты и еще реже видит чужих, и теперь хоровод цветов, форм и лиц ведьмовского шабаша не отпускает ее и после окончания мрачной и не детской совсем встречи. Хрона не хочет уходить: цепляется взглядом за скользящих мимо ведьм и, внимательно наблюдая за реакцией единственного более-менее знакомого ей человека, пятится назад.
О, нет, она отнюдь не тупа и просто так злить Медузу не будет. Просто что-то в лице ведьмы заставляет Хрону продолжать – пробовать на вкус и, будто обороняясь, жевать как безвкусную жвачку новое и не совсем понятное слово:
– Маа? Ама?
Медуза поднимает голову, оглядываясь, и ведьмы, спешащие по каким-то своим делам, начинают огибать ее и ребенка по широкой дуге. Впрочем, на малышку все равно посматривают сочувственно. Но лезть – не лезут. Глупые трусливые курицы. Наверняка кто-то из них научил… случайно сказал… Наверняка они. Или кто-то из свиты старухи Мабаа, которой вдруг понадобилось увидеть юную смену шабаша. Потому что Медуза – не учила.
Перебирая в памяти все сказанное за последние три с чем-то года, Горгон медленно кивает, успокаивая себя: да, не учила. В общем-то, она всегда старалась поменьше говорить при Хроне, в результате чего словарный запас последней составляла убойная смесь из подслушанных чар и чего-то звукоподражательного и вязкого, как каша. И это было правильным: послушный неболтливый зверек подходил для работы с черной кровью больше, чем что-то, хоть чуть-чуть умеющее соображать.
Теперь же – вот он, самый главный ее эксперимент. За одежду хватает, о ботинки собственные спотыкается, губы в трубочку складывает.
– Мама!
И улыбается еще. Робко-робко так, а губы разбиты и в коростах все, и на шее синеет шлепок аккурат по форме векторной стрелки. Узкий, но болезненный, он опоясывает горло под самым подбородком, заставляя Хрону держать голову прямо. Старые-добрые, проверенные методы… уже не работают, ведь Хрона не боится: наказания ей привычны. Она просто очень не хочет домой, и выносить ее умоляющий взгляд Медузе почему-то тяжело.
Вторая из Горгон всегда и искренне думала, что стыд – это то, что обычно случается с другими людьми. Или не-людьми. А теперь чувствует себя немного беспомощной перед несгибаемой верой девочки в «маму» и то, что сейчас эта самая «мама» позволит Хроне остаться среди ярких ведьм чуть подольше. И позволит же. Хотя бы из чувства противоречия. Из чувства дурного и для ведьмы в принципе неприемлемого, из чувства вины и…
Мама.
Крохотная поблажка сейчас, и девчонка непозволительно многое простит ей в дальнейшем. Всего лишь маленькая уступка. Кнут и пряник, хаха.
Мама?
Ну нет.
Медуза выдыхает, отмечая, как сходит с тела оцепенение и как приятно и резко трезвеет рассудок. Потрепав дочь по волосам, ведьма возвращается к ковену, позволяя неуклюжей, но счастливой Хроне семенить вслед за собой.
Однажды она, Горгон, разберется, как это можно использовать.
Обязательно разберется.
Название: Уважать
Автор: Mad Sleepwalker
Пейринг/Персонажи: Кид, упоминается Шинигами
Категория: джен
Жанр: ангст, психология
Рейтинг: G
Краткое содержание: Кид не любит своего отца.
Примечание: На последнюю главу манги.
читать дальшеКид не любит своего отца. За постоянную ложь и утаивание, за привычку оберегать, заглядывая через плечо, – оберегать его, Кида, и всех, кто хоть как-то связан с Шибусеном. За вечное одиночество в огромном, но пустом особняке, на которое был обречен единственный сын Шинигами с момента осознания себя. За запах жженого электричества и могилы – так пахнет Смерть, так пахнут боги, но точно не отцы. Кид помнит, с детства помнит, как несло от папаши Маки или учителя Сида, который раз в пару дней выгуливал Блек Стара среди башен и башенок Академии. Киду было, с чем сравнить.
Кид презирает своего отца. За добродушное до лицемерия притворство, за раздражающе дурацкую манеру речи и полнейшую беспомощность в мелочах. Что ж это за мир, божество которого может лишь наблюдать за гибелью своих ребят из зеркала, которое не запотеет, сколько на него не дыши? Хотя, конечно же, Кид понимает, что замкнутый мирок из крестов и неба вокруг отца это следствие Поступка с Большой Буквы. Но принимать пока не хочет. Стыдно.
Кид жалеет своего отца. Всегда жалел, испытывая непонятную неловкость. За неуклюжие прикосновения рук в гладких дутых перчатках, за жуткое чувство, будто единственный, кого побаивается всемогущий Смерть, это он, Кид. А потом, годы спустя, стало понятно: может, иметь в отцах Шинигами и тяжело, но возиться с кем-то из плоти и крови, когда ты бессмертный Шинигами, тяжелее в ту самую тысячу раз.
Кид понимает своего отца. Ведь теперь, когда все-все-все жители Города Смерти, сами не зная о том, молятся ему, недавно еще ребенку, ответственность за чьи-то судьбы и души давит на плечи так, что едва ли не вжимает в пол… Понимает, в общем. Пытается понять. Но оправдывать все равно не спешит; и пусть в глаза как будто соли сыпанули, плакать Кид не будет. Не здесь, не перед носатым уродцем, болтовню которого, наверно, пытались разобрать целые поколения Мастеров.
Нет, все же Кид не любит своего отца. Однако глотая слезы, натягивая прямо поверх костюма пахнущее жженым электричеством тряпье, что раньше было мантией Шинигами, Кид с неотвратимой ясностью понимает – впереди есть еще целая вечность, чтобы научиться его уважать.
Название: Паразиты
Автор: Mad Sleepwalker
Пейринг/Персонажи: Цубаки, Масамунэ, фоновые
Категория: джен
Жанр: мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Масамунэ будет жить внутри Цубаки всегда. И не только он.
читать дальшеА вообще даже правильно, что первой и единственной душой, поглощенной демоническим клинком Цубаки, стал бедный Масамунэ. Первая душа – как первая любовь; то, что осталось от Масамунэ, на ощупь было холодным и липло к рукам и груди, будто моля о тепле. Вечно грустный старший брат, взлохмаченный, с кожей белой и шершавой, как яичная скорлупа, теперь он будет жить внутри Цубаки всегда – как яркая картинка или часть того пульсирующего, что позволяет демоническому клинку принимать все новые и новые формы.
Быть может, за их с Блэк Старом дуэтом и закрепилась слава неудачников, но Масамунэ этого стоит. Масамунэ стоит чего угодно.
…Но все же иногда – до неловкого часто – Цубаки задумывается, какого это, быть Оружием в руках более ответственного Повелителя. Стать Косой смерти, в конце-то концов. Наблюдает за сестрами Томпсон, за малышами Огнем и Громом, за Харваром и Жаклин – и однажды даже спрашивает об этом у Соула. Эванс, в недавнем прошлом обладатель девяноста девяти душ кишинов и одной мать-ее-Блэр, чешет в затылке и долго, натужно соображает. Потом говорит, что «успех» похож на сотню придурков, часа эдак в три утра отплясывающих в твоей голове канкан… в тот же день, вместо ну очень важного задания, Цубаки тащит своего Повелителя в кино. И начинает прислушиваться: к трофейным красно-оранжевым яйцам, к Спириту Албарну, как единственной (пока) Косе смерти на мили вокруг, и, нечасто совсем, к себе.
Души из списка Смерти негромко гудят, пощипывая за пальцы; в ритмичной пульсации изгнивших ядер Цубаки слышатся ворчание, брань и плач. Звуки эти, в общем-то, не громче комариного писка, но услышав – вообразив их – один раз, забудешь нескоро. Вот и Цубаки не может забыть: косится на более успешных своих однокашников и, вздрагивая, старается не думать, что именно они целыми пачками выносят с заданий.
Спирит Албарн вздрагивает тоже. Хмельной, озадаченный, он, прислонившись к чему-нибудь, массирует виски, будто пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. В хорошие вечера Коса возвращается в бар, в плохие – шагает домой походкой настолько нетвердой, что кажется, будто что-то очень… другое дергает его во все стороны, как тряпочную куклу. Цубаки часто замечает Спирита близ Чупа-Кабры. Замечает – и жалеет, что не умеет видеть души как Мака или Профессор Штейн. Еще ей хочется влепить подруге пощечину. Не так сильно, как видеть души, но тоже ощутимо.
Цубаки…
Цубаки смотрит на свет, пока не станет больно, пока не потекут слезы, а картинка не смажется, не поплывет по краям. Слушать себя невыносимо сложно, и ей определенно не хватает выдержки Блек Стара. Тот бы не побоялся, справился. А Накацукасе до сих пор не по себе.
Цубаки закрывает глаза. За внутренней стороной ее век Масамунэ улыбается, держа в руках маленький красный мяч, и на обман воображения это похоже в последнюю очередь.
Цубаки открывает глаза.
Название: Блюз неумирающих котов
Автор: Mad Sleepwalker
Пейринг/Персонажи: Блэр, Блэр/Кид
Категория: джен, гет
Жанр: ангст, hurt/comfort, сонгфик
Предупреждения: смерть персонажа
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: "Но вот – семь, восемь, девять!.. Десятка – это свобода. И, в ней растворившись, я стану сниться тебе".
Примечание: сонгфик на "Блюз неумирающих котов" Е. Ачиловой.
читать дальшеБлэр важно трусит по ступенькам к Академии, наслаждаясь каждым шажком по прогретому за день камню. Лапы кошки пружинят бодро, а шерсть лоснится, отливая чернильным; кое-где в ней блестит седина – немного, совсем немного. За ушами чуток, на боках по мазку. Блэр стара по ведьмовским и кошачьим меркам, но совсем о том не переживает. Знает ведь: перекинься тут, подколдуй там, и не отличат от той, что жила лет с тысячу назад. Однако магией все равно не пользуется, а лестницу, все десять сотен белых-белых ступеней, штурмует систематически и на своих четырех. Ибо принципы.
Блэр поднимается на самый верх, лавирует в потоке студентов, но в лица их не вглядывается. Старше и младше, Мастера и Оружия – все дети тут одинаковы в принципе. Послабее тех, из команды старика Шинигами, но так и норовят что-нибудь оттоптать. Блэр не в обиде. Растянувшись во всю длину на перилах смотровой площадки, она жмурится на закат и нет-нет да мурлычет, отвечая на чью-то случайную ласку.
Город Смерти внизу тихо вступает в ночь.
Академия – место хорошее. Красивое. Семь жизней назад девочка Мака приносила Блэр сюда, чтобы вместе посмотреть на город с самой высокой точки на мили вокруг, и где-то позади все болтался беловолосый парень-коса. Кошка приходит смотреть до сих пор. Наблюдает вполглаза, как разрастаются в идеальной своей симметрии владения юного Шинигами, как распухает вширь и вдаль Крючочное кладбище, а ветер, что пахнет пустыней и чем-то горьким, тем временем белит шерсть на ее боках.
Все вокруг Блэр меняется – рано или поздно, так или иначе. Не меняется только Блэр.
Ну, и еще кое-кто.
Первая жизнь кошки-ведьмочки длилась слишком долго, но оборвалась быстро и небольно: лезвие косы в один удар, бескровно распороло тонкий живот, и Блэр исчезла, захлебнувшись в чем-то соленом, ужасном. Но тут же вернулась – лапы четыре, а не две, и хвост пистолетом. Любопытство сгубило кошку, а форма и облик не важны, ведь так? Наверно, это и нужно было сказать Маке и Соулу, уж больно ошалевший у них тогда сделался вид.
Смерть была в новинку для Блэр – неожиданный опыт, все такое – да и знакомства интересные завести удалось. В общем, в тот раз Блэр особо не переживала, как не переживала и далее, когда жизни начали убывать одна за другой. Всему свое время – уж кто-то, а кошки и ведьмы это знают наверняка.
Жизнь вторая утекла до нелепости неожиданно: мышата громили город и рыбную лавку, и не вмешаться Блэр ну просто не могла. Гадкие писклявые чудовища. Глазки крошечные, шерстка серенькая, одежка – ну коробка от жареной кукурузы точь в точь, а как друг на друга станут, так в башню Пизанскую обращаются, высоченную да пошлую. Но главное тут – усы. Острые, тонкие, хоть ножи ими точи; подставишься – пожалеешь.
Вот Блэр и подставилась. Заметила, правда, поздно – и отлились одной-единственной кошке слезки всех-всех мышек в истории Города Смерти. Зато доказала, что кто-то, а она за своих постоит. И еще раз постоит. И еще раз, и еще, и по мордам!
Жизнь третья растворилась в клубах вонючего пара на одном из заводов такой далекой России. Среди мазута и острых механизмов, среди труб и прессов, что одним своим видом навевали мысли невеселые и жуткие, – Блэр одолжила шляпу у капитана Летучего Голландца. И блестящую аки пятак лысину его прикрыла, когда невмоготу стало на нее смотреть. Маке с ребятами, к тому же, помогла. Хорошо тот завод горел….
И пусть, что один из посланных капитаном шипов Блэр все-таки достал. Ведь шляпы – это хорошо! Как и кошки. А уж кошки в шляпах – ну вообще заглядение.
Жизни четвертая и пятая потерялись где-то на страницах книги Эйбона. То еще приключеньице выпало, ибо одно дело извлекать малыша Шинигами из сомнительного болота в семь глав длиной, и другое – в процессе этого самого извлечения всем разом поменять пол на прямо противоположный. А коль уж кот отличается от кошки примерно так же, как ворон от вороны, кое для кого процесс этот без последствий не прошел…
В общем, обернулась Блэр котом, решила, что ничего, собственно, сильно не поменялось, и решила больше опыт этот не повторять.
Жизнь шестая была… да, кажется, счастливой. Колдовство перестало быть чем-то запретным, или воздух над Городом дрожать перестал, или старик Шинигами рассыпался в мелкую фарфоровую пыль – не суть важно. Блэр стало спокойно, вот что здесь главное. Здорово, как же здорово оказалось заниматься повседневными кошачьими глупостями, наблюдая, как взрослеют на глазах те, кого кошка-ведьмочка взяла под опеку много дней назад! Но чем старше они становились, тем сильнее скребли на душе Блэр серые гадливые твари. Щекотали, царапали, прикусывали, заставляя вспоминать, что люди умеют стареть, а жизней у них отнюдь не девять...
В то утро, когда квартирка Эвансов окончательно опустела, Блэр вздрогнула во сне, почувствовав, как что-то обрывается под кожей. Махонькое такое. Болючее.
Кошачья преданность – она ведь не хуже собачьей будет.
Жизнь седьмая длилась слишком долго, и Блэр была одна. Нет, встречи на раз, конечно, никто не отменял, да и память у кошек хорошая, а значит, (смутно) знакомые лица на улочках Города вплывали с ритмичным (ненормальным каким-то) постоянством. Но все же – одна. Как прежде, как раньше, в доме, где стены пружинили на ощупь и пахли семенами тыквы. Пока, наконец, не пришла к Шинигами – не как к мальчику, которого знала больше века назад, но к мужчине.
Он был последним из друзей Блэр, и Блэр была последней, кто помнил его ребенком. Идеальный правитель, действительно идеальный, – бессмертный Шинигами, казалось, тоже о ком-то тосковал.
А из одной тоски на двоих могло выйти что-то хорошее.
Жизнь восьмую Блэр разменяла на жизни беззащитных слепых малышей, что не давали спать неделями напролет и пахли одним лишь молоком. Через кровь и слизь, через боль и судороги – созидание противит природе ведьм, но Блэр, в память о девочке-с-черной-кровью, во что бы то ни стало пообещала себе быть хорошей мамой.
Чуть позже к ним пришел Шинигами – то ругался, то смеялся и все твердил что-то про окончательный союз между ведьмами и богами. Что именно, Блэр благополучно прослушала; обнимая лапами котят, она старательно ласкала кучу когтей, хвостов и самой нежной на свете шерстки.
На исходе жизни девятой Блэр завела привычку каждый день таскаться в Шибусен. Ждать.
…Поток студентов давным-давно иссяк; Солнце село, залитая черным Луна в идеале не покажется еще пару веков, а Блэр, дремая, загривком чувствует, что позади кто-то есть. И пусть шаг у него легкий, почти неслышный, шорох одежд и тени выдают гостя с головой. Блэр знает, он вышел из Академии, и потому оглядываться не спешит. Мурлычет только – с удвоенной силой, так громко, что у самой закладывает в ушах, и будто бы утешающе. Блэр знает, как утешать, хоть никогда этому не училась. Наверно, есть что-то такое в крови.
Подойдя вплотную, Кид Шинигами тянет к кошке руку – касается лба, проводит между ушами, зарываясь пальцами в блестящую шерсть. Лицо его скрыто за маской, фарфоровой, нестрашной, как у отца; Блэр поднимается на лапах и, бодая ладонь в тонкой перчатке, чувствует под тканью сухие белые кости.
Название: Один день
Автор: Mad Sleepwalker
Пейринг/Персонажи: Фри/Эрука, фоновые
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: по заявке с Soul Eater Fest: "Фри|Эрука. Попытка начать жизнь заново после победы над Кишином. Неуклюжий совместный быт и попытки разобраться, почему они вообще не пошли каждый своей дорогой".
Примечание: написано по канону манги.
читать дальшеИх утро начинается с изматывающих, часто провальных попыток встать на работу к восьми.
Если большая часть твоей прежней жизни прошла под ухмылкой Луны, подразумевающей шабаши и затяжные прогулки по местам мрачным и непременно лесистым, подъем в шесть-ноль-ноль требует определенных усилий. Не меньших, чем последующая побудка такого же соседа-полуночника, щелкающего зубами в ответ на любые попытки отнять одеяло. И готовка еще. Договориться, кто готовит сегодня, напомнить, кто готовит сегодня, случайно унюхать, что готовится сегодня, не отравиться тем, что приготовлено сегодня… вон оно, стоит себе, побулькивает, травками украшенное. Сбоку зайдешь – вроде съедобно, с другого бока зайдешь – таращится будто, спереди посмотришь – аж в самую душу заглядывает.
Страшное это дело, ведьмак и ведьма в одной квартире. Неестественное, коль уж привыкли по одиночке жить. Оттого и совместный быт колдунье-лягушке Эруке и приговоренному в двух мирах Фри, ныне героям битвы при Луне и новым преподавателям в Шибусене, дается нелегко. Ну… как нелегко. Неуклюжий он очень, шаткий. Точь-в-точь как свежее совсем перемирие.
Фри все не может привыкнуть к постоянному и удивительному не-одиночеству. Их с Фрог квартирка чуть больше камеры, в которой он как-то имя свое потерял; часто, забываясь или напряженно думая, Фри принимается мерить ее шагами, по привычке подволакивая ногу и щурясь на один глаз. Десять в одну сторону, пять в другую; коридор, кухня, ванная. Эрука. Прихорашивается перед зеркалом, шляпу свою дурацкую да блузу оправляет. Даже напевает себе под нос. Подойдешь к ней на полусогнутых, тронешь легонько – ойкнет, подскочит. Улыбаться начнет. В дверях стоять останешься – сама заметит, правда, нескоро. Тут тоже подскочит, глаза округлив. Не ждет будто бы. Будто б боится.
А Эрука и правда побаивается. Не доброжелательного до тошноты Фри – вообще. Нечасто и против воли просыпается в ней что-то такое сморщенное, жалкое, что-то такое… лягушачье, и требует скрыться, спрятаться, влипнуть в тину и не отсвечивать, пока Большой Страшный Кто-нибудь не уберется восвояси. Оттого и замирает Эрука, одежду пальцами мнет и не трястись старается.
В такие моменты Фри думает, что легче было бы бросить все и свалить в пампасы.
Их день начинается с попыток не покалечить ошивающуюся вокруг мелкоту.
Когда ты бывший враг Академии, с недавних пор зачисленный в ее преподавательский штат, шепотки за спиной – явление вполне себе нормальное, хоть и не слишком приятное. Второй шанс, право на искупление, все такое, – остается держать нос по ветру и не слишком переживать, ловя на себе полные ужаса взгляды студентов. Или что потяжелее, если совсем уж не повезет.
Эрука редко выходит из класса, а если выходит, то передвигается нервными перебежками и тут же возвращается, поминая незлым тихим словом ведьму Медузу. Спокойно Фрог бывает только в аудитории, спешно оборудованной под нужды нового преподавателя. Ее место: свет приглушен, окна распахнуты, но от запаха болота и трав – сладковатого, с горечью – с непривычки может и поплохеть. Травы, как основной предмет изучения, везде: на полах и в кипах документов, на столах и в котлах, в волосах и карманах самой Эруки. Колючие, ароматные и непременно у каждой характер свой. Бабушка Мабаа, лишь бы не перепутать!
Едва доставая макушкой до доски, Эрука, яркое пятно за кафедрой, говорит быстро и четко, отчего зудят татуировки в уголках губ и пересыхает во рту; глаза студенток из разных концов аудитории глядят на нее восторженно, без опаски. Девчонки, сплошь девчонки с аккуратным почерком в тетрадях и хаосом в гладко причесанных головках – травоведение начитывается факультативно, и народа приходит немного, однако тех, что есть, Эрука уже знает по именам. Потому как нравится ей это дело. Говори то, что знаешь, делай то, что умеешь, и никаких тебе кишинов с проблемами пополам.
А вчера ее пригласили поприсутствовать на дуэли. Студентки и пригласили, буквально за руку вытащив на одну из смотровых площадок Шибусена; куратор Фрог, круглая, немного неуклюжая Мария, сказала, что это хорошо. Мария вообще много чего говорит. Приходит во время занятий, устраивается за самым дальним столом и вяжет, искоса поглядывая на Эруку, или находит ту уже после пар и тянет в Лоскутную лабораторию, последнее место в мире, где ведьме хотелось бы быть, – и говорит, говорит, говорит. Беременность развязала Мьельнир язык, и хоть в глазах ее – одном-единственном, цвета меда – периодически проскакивает что-то стальное, а за спиной маячит тень Франкена Штейна, Эрука чувствует, что вот-вот повторит судьбу бедной глупой Хроны.
Привязанность – непозволительная роскошь в мире, который меняется каждый день.
Привязанность приносит одни лишь беды.
Мария с улыбкой кладет руку на живот, касаясь его дыханием души, и что-то внутри отвечает ей тем же. Фрог неуютно; радуясь долгожданной паузе (да чтобы она, да так… ну нет!), Эрука отводит взгляд и почему-то вспоминает о Фри.
Здесь, в Шибусене, они видятся не так часто – или из окон, или случайно встречаясь в путаных коридорах. Бессмертный, квадратный, с рельефами мышц, в команду фриков, что натаскивают студентов на реальные бои, он вписался идеально. Да и не только в нее.
Фри думает, что ко всему надо относиться легче. Потому и не гнушается катать на загривке местную малышню – в истинной форме, конечно же. Так и визга побольше, и антураж повеселее.
Эрука при всем желании не может его понять, и от этого ей становится больно. Чуть-чуть.
Их вечер начинается с лихорадочных попыток разобраться в том, кто они и что, собственно, здесь забыли, – и потому дни их в целом зациклены, слеплены в длинное-длинное сплошное сегодня. Это нормально, если уж каждый раз (непременно с наступлением темноты) начинаешь сомневаться в себе как в Положительном Персонаже или где-то в глубине головы боишься, что тот, кто рядом, сомневается в тебе тоже. Подозрения накатывают волнами тоски и воспоминаний, когда не хочется ни слушать, ни говорить. Но и разбредаться по разным углам почему-то не получается.
В вечера особенно ужасные Фри замирает, разглядывая небо пустыни Невады, и низко ворчит, не находя привычного светила. Фигура на фоне засыпающего уже города, чуть сгорбившаяся, с выступающими клыками и красно-белым бельмом ведьмовского глаза, оборотень возвышается над Эрукой и доброй половиной Шибусена и в такие моменты выглядит вполне способным кому-нибудь что-нибудь оторвать. Исчезновение Луны его здорово раздражает. Ну что может быть гаже, чем раз в месяц чувствовать себя волосатым через край, но не иметь возможность вылить свои, гм, претензии в традиционный вой-на-луну?
Может, ее и не видно, но она точно где-то там. Луна. Масляное пятно, которое будто засасывает свет ближайших звезд, она висит над Шибусеном, и от того, что на ней закопано, того, с чем, возможно, еще придется столкнуться, у Эруки по спине ползут мурашки размером с паука. Черная луна – это и напоминание о талантливой ведьме, под началом которой когда-то встретились Фри и Эрука Фрог, и укор им обоим. Еще один среди прочих.
Глядя на Луну – точнее, место, где она может располагаться, – Эрука представляет, каково по своей воле сражаться на «правильной» стороне. Не по принуждению бога-в-маске, не под пристальным взглядом старухи Мабаа – а просто так, из личных соображений. И тут же одергивает себя, даже думать старается тише. Ведь в длинных своих кошмарах Фрог до сих пор чувствует под кожей змей. Много, тонких и скользких. А луна в этих снах оборачивается желтым глазом ведьмы, которая может однажды вернуться и разрушить все… да, определенно может. Один раз такое уже случилось, с Хроной, и больше всего на свете Эрука боится повторения. Слишком слабая ведь. Слишком лягушка. Припугни хорошенько – следом пойдет, все равно, за кем.
В нехороших снах Фри, кстати, тоже мелькает Луна – скалится с неба, наливается красным. И мир ей в тон наливается красным. Только платье у Эруки в белый горох, и сама Фрог бледна как утопленник. Дрожит, пятится и в него, Фри, шляпой тычет. Будто б не узнает. Боится будто бы.
Но пока Луна – всего лишь Луна. Всего лишь черное пятно на картах неба, и потому Фри, не перекидываясь, кладет на плечо Эруке когтистую лапу, а ведьма в ответ прижимается к теплому боку и фыркает, потому что шерсть щекочет шею и лезет в нос. Все равно, что обнимать большую собаку. Только псиной почти не пахнет и слюней меньше в разы.
Отщепенцам во все времена было удобнее держаться вместе. И спокойнее так, и легче, и в прошлое-будущее-настоящее свое можно заглядывать не боясь, что тебя не поймут. А если даже не поймут, ворошить больное все равно не станут – ровно до тех пор, пока не позволишь сам.
…Страшное это дело, ведьмак и ведьма в одной квартире. Неуклюжее и дико неестественное. Но обнадеживающее: раз уж друг с другом ужиться смогли, то и остальное как-нибудь пересилят.
Они же вместе.
@темы:
Soul Eater,
фанфикшен