Речь по-прежнему о даме в левом нижнем углу.
В деревне Свободных, на проверку оказавшейся жутковатым вампирским логовом, дыхание у Дикена замирает два раза.
В первый раз — когда Босс соглашается на жертвоприношение, и ее, не сопротивляющуюся, безоружную, замаскированную под местную жительницу, уводят куда-то вглубь храма. Потом, с молчаливого согласия публики, Дикену с Валеном тоже приходится прорубать себе дорогу вовнутрь. Впрочем, вскоре согласие местных становится уже не совсем молчаливым (особенно сильно кобольду запоминается мелкий, ловкий бургомистр, с обезьяньим проворством откручивающий голову одному из храмовых стражников). В общем, они все делают вовремя: успевают прийти как раз перед тем, как из Босс начинают вытаскивать кости.
+++К моменту их прибытия та выглядит менее покорной, более растрепанной и очень-очень довольной компанией компаньонов. Один из сопровождавших ее стражей красуется свежими подпалинами на одежде, а у второго, бледнолицего, лысого, на скуле расплывается хороший синяк. Оба монаха при виде гостей синхронно оскаливаются, демонстрируя налитые красным губы, удлинившиеся клыки и недобрые намерения. Пока рогатый, недолго думая, бросается на выручку к Босс (на ее месте Дикен, честно говоря, начал бы бежать в обратную сторону), кобольд торопливо копается в рюкзаке. Давным-давно он запасся флакончиками с освященной водой из храмов поверхности, и, кажется, настала пора пустить их в дело.
Во второй раз воздух застревает у Дикена в горле, когда они спускаются к подземному уровню храма. Лабиринт коридоров и комнат занимает столько же места, как, наверное, все поселение, а может, и больше. К тому моменту кобольду кажется, что деревня Свободных уже ничем не сможет его удивить. Они ломали столы и стулья, спешно делая колья, которые можно вбить в тела живых мертвецов. Они нос к носу встретились с громадными костяными големами, которые весело потрескивали и шипели, когда кобольд, перепугавшись, обжег их огненным дыханием. Они с Босс и тифлингом нашли, кажется, сотню тел самых разных созданий… почему-то Дикену очень хотелось, чтоб хоть одно из них было живым. Однако все, что они пока делали, — прикрывали глаза тем, кто не выдержал пыток, сжимали зубы и двигались дальше.
Когда в одной из комнат они обнаруживают жуткого вида лабораторию с подозрительными механизмами, а еще прикованное к полу тело, Дикен первым бросается к пленнику. А потом понимает, что это пленница, что на ее руке бьется ниточка пульса, а за плечами обвисли грязные крылья.
Кобольд и раньше встречал крылатых, как он сам, существ — да тех же авариэлей, заброшенных под землю волей сумасшедшего Халастера. Но в этот раз все в нем говорит, что пленница не отсюда, что ей не место под землей, среди грязи и трубок, кажется, выкачивающих кровь. Пытаясь разбудить девушку, Дикен рассматривает тайком белую кожу и светлые, хоть и спутанные волосы. Он никогда раньше не видел выходцев с Верхних планов — дэвов, и, наверное, это одно из самых красивых созданий, которых ему приходилось встречать в своих путешествиях.
Однако особенно долго спасенной кобольд не любуется: понимает как-то вдруг, что к нему со всех сторон уже спешат старые знакомые, здоровенные костяные големы. Эти выглядят посвежее прежних, вон, даже мясо кое-где не отпало, отчего костяшки смотрятся так, будто обзавелись мышцами и прочими потрохами. Босс что-то кричит и жестикулирует, словно пытается кого-то раздавить свободной рукой. Вален как раз замахивается своим смертоносным цепом — и Дикену не остается ничего, кроме как наклониться над пленницей, заслонить ее, расправив собственные крылья. В этот момент ему как никогда сильно хочется, чтобы они были мощными, кожистыми, драконьими, но уж что есть, то есть.
Пока Босс с рогатым в четыре руки перерабатывают костяшек в костяной прах, Дикен сидит возле пленницы и не позволяет никому подходить слишком близко.
Болтает в основном, а еще пытается распутать присосавшиеся к ее рукам и ногам трубки — однако машина, к которой они ведут, начинает страшно гудеть, и кобольд торопливо бросает эту затею. Дэва то следит за его действиями сквозь ресницы, то болезненно жмурится, и щеки ее становятся мокрыми от слез, то решительно пытается приподняться, свести глаза к носу и рассмотреть, наконец, Дикена во всех подробностях. (В этот момент Дикен улыбается самой дружелюбной своей улыбкой, и пусть Босс говорит, будто в ней многовато зубов.)
Сухие губы девушки шепчут что-то про обман зрения и большущую глупость — ту самую, благодаря которой бедолаге сначала не повезло оказаться в руках культистов, а потом, видимо, перед смертью, вообразить в роли спасителя такое странное существо. Дикен важно кивает ее словам: быть болтливой галлюцинацией ему не впервой. Вален по первому времени тоже после пробуждения каждый раз тер глаза, а после ничего, привык. Вот только кобольд жалеет, что не взял с собой фляжку с водой: она бедному созданию нужна больше, чем вся его болтовня. Хотя, конечно, на самом деле дэву было б неплохо еще отмыть и как следует накормить…
Когда последний голем превращается в кучку костей и пепла, Босс с рогатым, тяжело дышащие, опирающиеся друг на друга, наконец тоже добираются до начерченного на полу круга и странной машины. Босс, прежде расслабленная, становится очень серьезной. Окинув взглядом баллоны, наполненные тягучим и красным, она отодвигает Дикена в сторону и наклоняется над крылатой пленницей — говорит с ней терпеливо и даже ласково, а сама тем временем начинает осторожно расшатывать острые наконечники трубок. Дэва оказывается против: выгибается и кричит что есть сил (ввалившиеся щеки, тонкие запястья, а еще ребра, которые можно пересчитать даже сквозь одежду, — да откуда вообще в ней столько сил?). Дикену смотреть на такое тоже не очень нравится, вот только на его плечо опускается тяжелая, будто из камня, ладонь.
Задирая голову, он видит Валена, который не решается подходить близко к пленнице — мало ли что та себе вообразит, одного кобольда с нее пока будет достаточно. Вот только выражение лица у тифлинга настолько странное, что в другой ситуации Дикен даже бы начал хихикать: кто-то, кто носит рога и хвост, встретился с кем-то, у кого есть грязно-белые крылья. Дикен какое-то время размышляет на эту тему и почти решает внести сценку в будущую книгу — если они все, конечно, выживут, когда найдут таинственного, дремлющего в подземельях Викстру. Но тут Босс поднимается на ноги: приходит к тому же выводу, что и кобольд чуть раньше. Трубки нельзя вырывать, пока работает механизм.
Конечно, вампирские отпрыски не горят желанием добровольно рассказывать, где найти выключатель. Конечно, на то, чтобы разобраться с загадкой, нужно много времени, остро заточенных колышков и рассыпанного по дну саркофагов сероватого праха.
Вот только дэва, встретив впервые за много времени кого-то, кто не хочет нацедить из нее склянку крови, очень просит не оставлять ее в одиночестве. Дикен даже не знает, как так получается, что они остаются вдвоем: может, вызвался сам, а может, подтолкнул в спину Вален — ну, кто проблему нашел, тому с ней и разбираться. Гулкая, темная комната смердит пропеченными големами, а за стенами ходят еще неизвестно какие твари; кобольд переживает, вернется ли с победой Босс (конечно вернется, но попереживать все-таки стоит), и не меньше переживает за пленницу. Укрытая снятым с одного из культистов плащом, теперь она вроде как приободрилась и не против с кем-нибудь поболтать.
Они даже успевают чуть-чуть познакомиться.
Правда, приходится не обращать внимания на механизм, который понемногу высасывает из девушки кровь, а также на звуки борьбы в стороне, куда ушли Босс с рогатым. Дэва — она долго думает, как бы назвать себя так, чтобы у Дикена не вытек мозг из ушей, — представляется Лавоэрой. И, отдышавшись, рассказывает, что начальство послало ее в этот мир, чтобы найти кого-то, кто жестоко обманывается, но сам об этом не знает. Кого-то, кто думает, что делает благо, но на самом деле все его поступки направляет злобная воля. Только вот на полпути к адресату ее угораздило заинтересоваться происходящими в этой части Андердарка событиями, ну и…
Виноватый взгляд Лавоэры, брошенный в потолок, явно уходит куда-то к небу верхнего мира. Дикен подозревает, что это задание было первым, раз дэва расстраивается настолько, чтобы делиться бедами с кобольдом. О своем начальстве та говорит с таким страхом и благоговением, что кобольду сразу вспоминается его служение у старого, толстого и капризного Тимофаррара. Да, страшно работать на силу, которая в разы больше тебя, и еще страшнее, выполняя ее поручения, ошибаться.
Так что Дикен рассказывает о том, как ему доверили могущественный артефакт, а он умудрился его поломать. И о том, как из него тоже однажды пытались нацедить крови — чувствовал же, что нельзя останавливаться на ночь у того очкастого чудака со странно блестящими глазами, однако в верхнем мире не так уж много людей, которые хорошо относятся к кобольдам. Чуть подумав, Дикен рассказывает про доброту Босс, а потом и про то, как они попали под землю. (Вот тут бы ему задуматься, какого рода сила с самого начала направляет их шаги, но его мысли тогда текут совсем в другом направлении.)
В общем, развлечь Лавоэру у него получается, хоть и не сразу. Она заворожено слушает его болтовню и даже смеется, когда Дикен описывает встречу аж с двумя Халастерами. Правда, смех у нее немного болезненный: так смеются, когда думают, что еще чуть, и умрут, а потом оказывается, что для этого еще слишком рано. От каждого движения девушки трубки, подобно змеям, въедаются в ее кожу; она лишь вздрагивает и хмурится, но просит Дикена рассказать еще что-нибудь или тихо рассказывает сама.
Когда Босс с рогатым все-таки возвращаются, они выглядят еще более уставшими и с ног до головы перемазанными чем-то непотребным. У Валена рассечена бровь, и он, сердито смахивая со лба намокшие волосы, размазывает красное по лицу и рукам. Босс потирает шею и вслух радуется, что одета в куртку с плотным высоким воротником — говорит даже, что будет выбирать такие же до конца жизни, иначе обзавелась бы клыками и видела б рассветы исключительно на картинках. Рычаг от машины, который они приносят с собой как трофей, тоже перемазан в гадостном. Дикену кажется, что кто-то совсем недавно получил им по голове, однако своих свойств железка не потеряла.
Лавоэра всхлипывает в кулак, когда машина перестает работать, и баюкает ребра, когда из нее осторожно вытаскивают кучу острых штуковин. Только крылья у девушки чуть подрагивают — Дикен держит их, чтобы перья не лезли Босс под руки и в лицо. А когда все заканчивается, когда дэва, опираясь на руку Босс, сначала встает, а потом складывает ладони в молитвенном жесте, кобольд едва справляется с откуда-то навалившейся на него радостью и восторгом.
Первое, что делает исцелившаяся, но все еще болезненно бледная Лавоэра, — решительно пристает к Босс и Валену с намерением исцелить и их тоже.
Босс сдается довольно быстро. Просто соглашается на уговоры — наверное, больше чтобы дэва наконец замолчала, а не из острой необходимости затянуть синяки и порезы. А вот тифлинг, каменея, сначала просто отказывается, а потом еще и пятится от окутанной сиянием аккуратной ладошки. Кажется, ему абсолютно не хочется подпускать что-то подобное близко к лицу, а может, он не уверен, как отреагирует на такое его кровь. Хотя в конце концов Лавоэра добивается своего, и Дикен, про себя, впрочем, называет это величайшим событием в истории Верхних и Нижних планов.
Босс берет с нее обещание прийти в город Провидицы, когда настанет время оборонять его от сил Вальшаресс. Это напоминает Дикену о том отчаянном положении, в котором они оказались. Просить помощи у хорошенькой леди-дэва кажется ему просто нечестным, да и что она вообще сможет сделать против бесчисленной орды дроу? Впрочем, кобольд меняет свое мнение, когда та, будто вспомнив что-то очень и очень важное, вдруг шагает куда-то в сторону — и они все, настороженно оглядываясь, следуют за ней.
Прогулка заканчивается около хитро замаскированного тайника культистов. Лавоэра увлеченно копается в нем какое-то время, а потом извлекает на свет булаву, которая сделала б честь Валенову цепу. Сам тифлинг, кажется, впервые смотрит на дэву с некоторым уважением, а Босс будто бы соотносит размеры девушки с размерами булавы и чувствует, что в этом уравнении потерялась какая-то очень важная цифра. А может, раздумывает над тем, не пригодится ли им поддержка еще и в схватке с таинственным Викстрой. Но, наверно, подмечает, что Лавоэру на особенно крутых поворотах заносит чуть в сторону, а глаза ее до сих пор подернуты дымкой пережитой боли и унижения; запускает руку в волосы, хмыкает и решает отпустить дэву с миром.
В общем, вот так вот они и прощаются. Лавоэра клятвенно обещает вернуться и просит сообщить ей, если вдруг кто-то из них троих встретит подозрительного человека, которого ведет злая воля. И сама говорит, что будет искать его, пока окончательно не восстановится. Уверенности в ее голосе так мало, что Дикен даже не знает, чья миссия закончится раньше, ее или их. Но, во всяком случае — эту мысль он думает осторожно, пробует на вкус, как плоский соленый камешек, — во всяком случае, будет здорово увидеть дэву опять.
Напоследок Лавоэра благодарит Дикена отдельно — опускается на корточки и гладит по голове (жестом, который раньше позволяла себе разве что Босс, но в намерениях Лавоэры нет ничего оскорбительного). Косится на лютню, которую не разглядела сначала. Говорит, что, когда они встретятся в следующий раз, она обязательно попросит Дикена что-нибудь для нее сыграть. Дикен отводит глаза и, смущенный, старается стать как можно меньше. В конце концов, сделал он не так много…
Это смущение не покидает его, даже когда они уходят далеко-далеко от деревни Свободных (которые теперь становятся по-настоящему свободными, хоть и ценой того, что Викстра в какой-то момент едва не перекусывает Дикена пополам). А вскоре в песнях кобольда появляются девушки с крыльями и остро заточенными булавами.
Жаль, что такая музыка может понравиться разве что старому Мастеру, который всегда был крайне неравнодушен к определенным сторонам человеческого искусства. (Помнится, Босс он встретил настолько оценивающим взглядом, что та потом осторожно интересовалась у кобольда, не страдает ли старый дракон косоглазием.) А вот теперешние компаньоны кобольда от такой музыки не в восторге. И иллитиды, к которым они отправляются сразу после встречи с вампирами, тоже не в состоянии оценить новые песни Дикена. Но это, отчасти, на руку: как минимум пара шупальцеголовых, побыв чуть-чуть возле его мечущихся в поисках рифмы мозгов, потом застыли столбами и долго думали о чем-то своем. И серо-зеленые отростки на лицах их при этом так странно еще подергивались, буэ.
Дикен и сам не особенно понимает, откуда в нем берутся такие ноты. Просто, когда он стоит на посту, таращась в темноту в ожидании какого-нибудь чудовища, его мысли сами собой возвращаются к вампирскому логову и мягким перышкам дэвы. Когда засыпает и глядит в потолок — думает, достигла ли Лавоэра своей цели и вернулась ли к суровому, требовательному начальству. Дикен даже начинает понимать Валена, который однажды пожаловался, что кобольдова музыка застревает у него в голове, и ничем ее оттуда не выкуришь. Лапы ящера помнят тяжелый, теплый вес крыльев дэвы, и ее решительность, и звонкий голос, и…
Ох, кажется, Дикен попал в беду.
Босс с рогатым беспомощно переглядываются, пока Дикен мурлыкает в нос очередной мотивчик и даже переворачивает свою рукопись боком, чтоб записать на полях особо интересную, но не относящуюся к приключениям рифму. А если кобольд куда-то уходит, при его возвращении в лагере повисает многозначительная, напряженная тишина. В конце концов, что-то подозревая, он притворяется спящим — хочет послушать, о чем таком важном во время дежурств болтают компаньоны. Ничего важного не выслушивает, на самом деле, один только обмен странными, обрывочными фразами, в которых больше неловкого молчания, чем собственно слов.
Дикен уже начинает по-настоящему засыпать, когда спутники неожиданно нащупывают тему для разговора: вспоминают о музыке кобольда, о его последних песнях и настроениях. Босс говорит, что это самое милое, что она когда-либо слышала от Дикена, и сердце кобольда заходится от восторга. Вален (даже с закрытыми глазами Дикен может представить его хмурое лицо) говорит, что это все как-то не очень здорово. Точнее, за свою жизнь он видел много нездоровых вещей, но эта — самая нездоровая, и вообще, существо, которое могло бы понравиться Дикену, должно напоминать мешок с картошкой.
В ту ночь Дикен еще долго лежит без сна, чувствуя, как в голове крутятся острые шестеренки.
Нет, конечно, он и раньше подозревал, что происходящее имеет какое-то отношение к процессу появления новых кобольдов. Помнится, старый Мастер даже как-то пытался поговорить с ним на эту тему, но, посмотрев в честные, заинтересованные глаза подопечного, сдался, махнул рукой-лапой и вручил тому очередной том очередных приключений очередных великих героев. А с кобольдами из племени Дикен не так чтобы очень часто общался. Если подумать, он всегда больше тянулся к людям…
У старого Мастера, когда он прикидывался человеком, тоже были какие-то интрижки с людьми.
Дикен хихикает в одеяло, то ли от облегчения, то ли от некоторого замешательства, а еще — радости и легкого чувства вины. Не особенно понимая, что делать со свалившимися на него откровениями, он обещает себе подумать о них как-нибудь позже, а пока — просто наслаждаться теплыми волнами вдохновения и ждать следующей встречи с небесной девой. В конце концов, проблемы нужно решать по мере их поступления, а эта самая встреча, учитывая их с Босс образ жизни, вполне может и не состояться.
Лавоэра приходит, наверное, в самый темный для Лит-Муатара час.
Войска Вальшаресс уже уверенно маршируют к городу, который весь как-то съеживается в ожидании атаки. Верхушка местных дроу грызется между собой с новыми силами, обычные воины пропадают на тренировках, а компаньоны Дикена стараются не отходить далеко друг от друга и, в попытках успеть все и везде, практически перестают спать. Кобольд тоже чувствует себя очень тревожно: постоянно прислушивается к чему-то, чего-то ждет — с некоторым волнением, конечно, но надежды в его ожидании все-таки больше.
Благодаря этой тревоге он, услышав странное бульканье, одним из первых обнаруживает, что Темная река вдруг пришла в движение и из нее колоннами поднимаются големы. Металлические гиганты, прошагавшие сквозь ядовитую воду, чтобы выполнить свое обещание, еще долго бередят воображение кобольда. Он крутится около сил подкрепления, лезет под ноги, расспрашивает о том, что увидели големы на дне страшной реки, — и, когда все воины как один поворачивают голову в сторону чего-то, происходящего в городе, вприпрыжку несется к центру событий.
Кажется, Лавоэра умудряется собрать вокруг себя практически все оружие в городе. Дроу, сорвавшиеся с полигонов, окружают ее, но хотя бы не атакуют: наверное, Босс успела предупредить, что к финальному поединку с силами Вальшаресс в город может подтянуться еще кое-кто. Лавоэра тоже замахиваться своей булавой не спешит — разглядывает темнокожее окружение с интересом и совсем без смущения, разве что хмурится, когда смотрит на храм паучьей богини Лолт. Легкие, как будто сплетенные из концентрированного света доспехи ее выглядят в этом темном месте совсем чужеродно, зато последствия плена, кажется, сошли на нет.
Заметив поверх голов дроу Дикена, дэва (все эльфы как один не достают ей даже до плеч) радостно машет ему рукой. Ужом проскальзывая между заметно расслабившимися воинами, кобольд тоже радостно приветствует старую знакомую, пусть сердце его при этом и трепыхается где-то в горле. А уж провожая ее в штаб командования, он вообще раздувается от гордости и слегка свысока посматривает на расступающихся перед ними озадаченных эльфов.
Больше всех появлению Лавоэры радуется Провидица.
Дикену эта странная дроу в белых одеждах иногда напоминает ребенка — по-своему мудрого, способного одним прикосновением выбивать дурь из всяких опасных тварей, но все же очень-очень наивного и излишне доверчивого. Видно, поэтому, едва кобольд и дэва показываются в дверях, Провидица тут же подхватывает несколько ошарашенную Лавоэру под руку и уводит вглубь храма. Наверное, хотят обсуждать какие-то божественные дела, все-таки Лавоэре до богов чуть поближе, чем всем им из темного Андердарка. Спутники Дикена же на появление дэвы реагируют чуть посдержаннее: Босс с облегчением, но все же слегка встревоженно улыбается, а Вален еще в самом начале закатывает глаза и старается смотреть в другую сторону. Не рвется выставить крылатую из города, и то плюс.
Проводив взглядом Провидицу, Босс говорит, что последние деньки перед атакой на город у всех у них пройдут весело. Дикен чувствует в этом вопрос, на который он пока не может дать ответ, но все равно отстраненно кивает.
Теперь у него, по крайней мере, появляется причина сидеть на этих длинных, наполненных легкой паникой собраниях, в ходе которых Вален и еще какой-то капитан дроу рассказывают, как им всем не умереть во время нашествия Вальшаресс. Просто каждый раз после этих собраний он отправляется показывать Лавоэре город: дэва хочет хотя бы чуть-чуть ориентироваться на улицах, которые придется защищать, а кобольд оказывается единственным, у кого в эти мрачные дни нет занятия. Дикен не помнит, кто именно подкинул эту идею, — может, дэва, может, Босс, которая под конец таких вот собраний вечно клевала носом, прикрывшись крыльями верного компаньона, а может, он сам, в припадке несвойственной ему решимости; но, в общем, это оказывается очень кстати.
В основном они просто бродят по улицам, как два привидения: от приросшего к Черной реке Каваллеса, который, завидев дэву, каждый раз начинает бодро отшвартовывать свою лодку, к жизнерадостному кузнецу-дроу, который чрезвычайно интересуется булавой Лавоэры; от тренировочных площадок на окраинах города к главной площади с парой таверн и очень грустными торговцами-эльфами. Больше в Лит-Муатаре смотреть особенно не на что, город и в лучшие времена был не особо веселым местом. Так что Дикен забивает время болтовней.
Сам не понимает, в какой момент из него начинает сыпаться столько подробностей, да и зачем, не особенно понимает тоже. Просто держать рот закрытым, когда рядом шагает крылатая спутница, оказывается невозможно, а еще ему слишком нравится говорить с Лавоэрой вот так, когда из нее не выкачивают кровищу (а Босс с Валеном не рискуют умереть где-то в соседней комнате).
Они с дэвой будто обмениваются историями: пока кобольд перебирает в памяти байки из их с Босс приключений, Лавоэра рассказывает о невероятных местах, в которых ей приходилось бывать, и битвах, в которых приходилось участвовать. (В основном в роли госпитальера, правда, но Дикен считает, что это тоже здорово: от него самого пациенты вечно сбегают, даже с переломанными конечностями.) Пока Дикен перебирает струны, жутко переживая, что голос сорвется в самый неподходящий момент, дэва внимательно слушает, улыбается и даже сама пытается подпевать. На ее родине ценятся хорошие барды и песни; какое-то время эта мысль крутится в голове кобольда, а потом он усилием воли задвигает ее подальше.
Благодаря таким вот беседам кобольд, кажется, успевает набрать вдохновения — и материалов — на десяток книг вперед. А Лавоэре как будто становится легче. Веселее.
Иногда Дикен замечает, как она смотрит вверх, поводит крыльями и, задумавшись, начинает выглядеть немножко несчастной. Вряд ли ее поиски человека, ведомого злобной волей, проходят сильно успешно. Кобольд даже думает проверить на злую избранность Босс — нет-нет, никто из них не сомневается в даре Провидицы, просто тогда у Лавоэры будет какое-то занятие, — но почему-то не решается об этом сказать.
Он вообще о многом не решается рассказать. Несмотря на всю его болтливость, самое важное, самое нужное так и остается замолчанным: застревает в горле, обидно горчит на языке. Но, наверное, так и нужно: до старого Мастера с его красноречием Дикену далеко, а портить только-только зарождающуюся дружбу всякими неожиданными признаниями ему не хочется.
Когда Лавоэра спрашивает, могут ли крылья Дикена держать его в воздухе, то точно не имеет в виду ничего плохого, это всего лишь интерес одного крылатого существа к другому. А когда дэва, не успев выслушать торопливые оправдания кобольда, предлагает как-нибудь полетать вместе, то тоже говорит это без всяких задних мыслей — просто потому, что по-другому не может.
Идея, появившаяся в голове Дикена в этот момент, одновременно смущает, вдохновляет и навевает странную грусть.
Избегать друзей, когда на носу финальная схватка с очень вредным и очень коварным злом, идея откровенно плохая. Однако Дикен занимается именно этим: старается не попадаться лишний раз на глаза Босс, уныло смотрит себе под ноги, если та вдруг пытается с ним заговорить, а в комнату, отведенную под его нужды и находящуюся недалеко от комнат друзей, пробирается осторожно и еле-еле удерживается, чтобы не прикрыться каким-нибудь заклинанием.
Дилемма, которую решает Дикен, висит над ним словно грозовое облако и в конце концов даже привлекает внимание Валена. Чрезвычайно занятой воин находит время, чтобы выловить кобольда в коридоре, пока тот, озираясь, крадется к себе. Несколько кислое выражение лица тифлинга наводит на мысли, что того скорее попросили прийти сюда, чем если бы это было его собственным решением, и вообще он с большей охотой пошел бы на бой с каким-нибудь чудищем. Однако неожиданно Вален оказывается именно тем существом, которое Дикен раз видеть больше всего на свете.
Вопрос, который его мучает, ящер выпаливает еще до того, как стоящий перед ним воин успевает открыть рот. Можно ли бросить того, кому верен, ради того, кто тебе очень-очень нравится? Нет, естественно, не сейчас, когда Дикен так нужен этому человеку, но потом, когда все закончится, наладится и даже отчасти забудется. Не в самый ответственный и важный момент. Потом…
Тифлинг, несколько обескураженный порывистостью Дикена и масштабом проблемы, чуть-чуть молчит и перебирает в памяти какие-то свои вопросы — наверно, такие же непростые. (Переминающемуся с лапы на лапу кобольду вспоминается признание Босс, что Вален хотел оставить Провидицу и отправиться путешествовать по поверхности вместе с ними.) Но в конце концов тот, растеряв половину своей суровости, как-то неловко отвечает, что можно. И мастерски уворачивается, когда Дикен бросается его благодарить.
Аккурат перед наступлением Вальшаресс на Лит-Муатар Дикен предлагает Лавоэре помощь в ее затянувшихся поисках.
Потом он искренне верит, что именно удивленное и немного легкомысленное согласие дэвы приносит ему удачу в том бою. Шутка ли, в битве за Лит-Муатар погибает много хороших воинов, однако выживает один маленький бард. Да еще и выживает почти в одиночку: сначала Дикен видит, как мелькает совсем рядом сияющая булава Лавоэры, слышит, как кричит, нет, скорее рычит рогатый, как одной рукой колдует, а другой — дерется Босс, а затем его неожиданно относит куда-то в сторону. Со всех сторон в это время лезут чужие дроу, иллитиды и еще целая куча вредных созданий, при виде которых еще недавно Дикен бы струсил. Но теперь он старается не отставать от друзей.
Происходящее вдохновляет его настолько, что Дикена буквально распирает от чувств, и он ощущает себя, ну, большим драконом, чем когда-либо. Даже скалит зубы и старается выглядеть так же грозно, как старый Мастер (пока тот окончательно не растолстел); крылья его при этом наливаются тяжестью и горят, но это скорее приятно, чем больно. Дикен должен быть сильным, чтобы сопровождать Лавоэру — ведь, в отличие от Босс, та вряд ли станет терпеть рядом с собой кого-то, кто не может за себя постоять. Чтобы написать новую книгу, теперь уже о его собственных приключениях, кобольду потребуется очень-очень много мужества.
Они в конце концов побеждают, и дроу бегут, и к Лит-Муатару подтягиваются свежие силы: новости по Андердарку разносятся так же быстро, как по поверхности, а у Вальшаресс находится много недоброжелателей. Дикен и понять-то не успевает, когда все настолько сильно меняется. Еще вчера зловещая матрона пыталась выцарапать их из города, а теперь уже союзные силы готовятся штурмовать ее крепость.
Так что настроения в рядах воинов царят самые радостные. Правда, Дикена все равно запихивают в самую середину, а чтобы ему было не скучно, приставляют в компанию Лавоэру, правда, какую-то хмурую и часто касающуюся висков. Босс с Валеном еще какое-то время стоят рядом с ним и дают последние указания, как правило, начинающиеся со строгих «не». Потом уходят вперед: Вален хочет сказать пару слов войскам, а Босс просто старается в последнее время держаться поближе к нему. (Когда Дикен признался, что хочет путешествовать с Лавоэрой, Босс выглядела грустной, но не удивленной. Она сказала, что очень гордится им и что он может уйти когда пожелает — всегда-всегда мог.)
Обещая друзьям особенно не геройствовать, не пропадать из поля зрения дэвы и не лезть под ноги к големам, Дикен даже не представляет, как скоро все пойдет не так.
Беда начинается с шепотка, проносящегося по рядам воинов. Тревога расходится по ополчению, тревога и страшное непонимание; где-то спереди кто-то громко, с надрывом вскрикивает. Каким-то задним умом кобольд понимает, что то был голос Провидицы, а сам в это время снизу-вверх таращится на Лавоэру, больно сжимающую его плечо. Охнув, дэва закрывает рукой рот, глаза ее испуганно округляются, крылья повисают за спиной двумя грязными тряпками.
Желудок Дикена сначала ухает куда-то в пятки, а потом пытается выбраться через рот.
Темнота отступает, оставляя после себя чувство смутной печали и непривычную легкость.
В ушах Дикена отдаленно стучат барабаны боя, на языке едва-едва, но все-таки ощущается привкус крови, а лапы до сих пор хотят куда-то (или от кого-то) бежать. Ему кажется, что струны лютни порвались, а еще он только что потерял нечто ужасно важное… там, в другом месте. Зато сейчас Дикен лениво, тяжело просыпается: ворочается с боку на бок, потягивается, с удовольствием ощущая, что у него наконец-таки ничего не болит — даже кончик хвоста, оттоптанный неповоротливым Тимофарраром. Кобольда заботливо уложили на мягкое и укрыли таким же мягким; пахнет вокруг очень здорово, но непривычно. Вряд ли нос Дикена когда-либо вообще сталкивался с подобными запахами.
В конце концов ящер открывает глаза. Глаз. Один. А затем распахивает второй и с открытым ртом садится на своем лежаке.
Вокруг него много света и много дэвов, все как один с белыми крыльями, белой кожей и белыми волосами. Они занимаются своими делами — хлопочут вокруг, утешая каких-то странных, растерянных существ; некоторые крылатые косятся на Дикена с интересом и даже симпатией. Наконец к кобольду бросается один жутко знакомый дэв, в котором тот не сразу, но узнает Лавоэру (все-таки доспехи ей идут больше, чем платье, ниспадающее почти до пят). Сев рядом, она просит прощения, плачет и пытается обниматься одновременно.
Белые перышки дэвы щекочут нос; Дикен сначала пытается отбиваться, правда, скорей от смущения, но быстро бросает эту затею и бревнышком замирает в руках Лавоэры. Сквозь слезы и всхлипы та рассказывает, что провалила свое задание, что ее обманули так же, как и Провидицу, так же, как Босс. Что она постаралась спасти на том поле всех, кого смогла, — а вот Дикена не успела. Но вместо этого привела его сюда, в свой дом.
Пейзаж за плечом дэвы, там, за окнами, меняется каждое мгновение, как в добром сне.
Лавоэра говорит, что Дикен может навсегда остаться среди дэвов: играть и петь для них, утешать тех, кому это нужно. Лавоэра говорит, что теперь Дикен может помогать ей и путешествовать с ней, спасая целые миры.
Дикен медленно-медленно спрашивает, куда делись Босс и рогатый.
Отстранившись от него, но все-таки продолжая касаться крыльев кобольда своими, Лавоэра грустно улыбается и начинает чертить круг прямо на полу. Дикен даже немного пугается этой ее улыбки: как-то неожиданно и впервые осознает, сколь много лет может быть этой посланнице небес. (И она что, только что пыталась задурить ему голову?) А затем пугается еще больше, когда видит сквозь начерченный круг какое-то темное, жуткое и холодное место, холодное настолько, что чешуйки на его спине становятся дыбом.
В нос кобольда ударяет запах гари, большущих злых тварей и духов Босс. А вот и сама Босс, какая-то маленькая и совсем беззащитная. С ней говорит высокая и костлявая фигура в черном балахоне…
Переборов желание нырнуть в темный проем на полу (все равно только расшибет нос о камни), Дикен еще какое-то время наблюдает, как двигаются внизу фигурки Босс и того, второго. Тоненький голос, будто не принадлежащий ему, шепчет, что Босс может справиться и сама, а здесь Дикен будет в безопасности, при деле и… ну, с Лавоэрой, о которой не может перестать думать с момента их первой встречи.
Дэва не сводит с него внимательных и печальных глаз. Как будто заранее знает, что он сейчас скажет и какой путь решит прошагать.
Дикен делает выбор.