[s51]

Дописала до середины и поняла, что перегорела и дальше писать уже неинтересно. Все как всегда)) Так что пусть держит место, может, когда-нибудь вернусь.

+++

Пожалуй, в нем всегда была какая-то безуминка.
Та самая страсть, что позволяла полностью отдаваться определенной мысли или идее. И Олаф отдавался, самозабвенно, искренне: работе на Г.П.В., сцене, их с Кит отношениям. Благо, подобное ничуть не пугало Сникет. Даже наоборот, ей казалось, что пока они вместе, на заданиях ли, на учебе или на светских прогулках, мир вертится чуть быстрее и пылает живым, согревающим до кончиков пальцев огнем.
Этот огонь, эта безуминка, наверное, и была тем, что вечно притягивало к Олафу людей — всех троих Сникетов, часть волонтеров. Кит уверена, что все началось именно с нее.
Ну и, конечно, с того вечера в опере.

Беатрис, сияющая на сцене, Беатрис, крадущая сахарницу, Беатрис и Лемони, держащие в руках дротики с ядом. Лицо Олафа, на котором написаны ужас и растерянность; виноватое и не менее растерянное лицо брата.
На какое-то время Кит забывает, что нужно дышать, а потом просто не решает двинуться с места, и в результате все начинают двигаться разом. Олаф, спотыкаясь на каждой ступеньке, кидается вниз, к отцу, Беатрис и Лемони просто сбегают, унося с собой одну из главных тайн Г.П.В. Краем глава Кит еще видит Эсме, которая плачет о неполном сервизе, но вообще мысли Сникет в тот момент заняты совершенно другим.
Олаф, который безнадежно, но очень упорно ищет пульс на пока еще теплом запястье отца.
Олаф, который тупо, как загипнотизированный, смотрит в пол, пока не приезжает кем-то вызванный коронер.
Когда она, мучимая чужой виной, наконец решается тронуть его за плечо — увести подальше отсюда, хоть куда-нибудь, все равно куда, — Олаф оборачивается так резко, что Кит хочется отскочить. Ненависть в его глазах обжигает; Олаф смотрит так, будто видит перед собой совершено другого Сникета, будто бы всеми силами ищет в ее лице черты брата — убийцы. Потом, конечно, его взгляд смягчается, словно б он и сам пугается того, о чем только что думал. Олаф даже улыбается ей, ненатурально и криво, как грустный клоун.
Кит замечает, что уголки губ у него подрагивают, и пальцы тоже, и вообще это больше похоже на истерику, а не улыбку. Она держит его так крепко, как только может, и не позволяет смотреть, как полиция забирает тело.
Остаток вечера проходит как в дурном сне: разбирательства с прессой, озадаченные и мрачные перешептывания членов Г.П.В. В какой-то момент Олафа отзывает в сторону Эсме — возможно, чтобы принести соболезнования, но получается у нее это не особенно хорошо. Тот возвращается обозленным и приносит с собой вино.
Из всех Сникетов на похоронах присутствует только Кит.
К тому моменту уже становится известно, что Лемони подался в бега, а Жак все равно не успел бы приехать вовремя. Всю церемонию Олаф держит лицо: как и положено хорошему сыну, скорбит, развлекает гостей и говорит проникновенные речи, да с такой страстью, что в ней можно заподозрить нечто механическое. Лишь иногда он касается руки Кит, словно б пытаясь набраться сил, а когда все заканчивается, уверенно отсылает ее домой — отдыхать после сложного дня. Однако та, почуяв недоброе, спустя пару часов возвращается. Она обнаруживает его в одной из дальних комнат дома, забившимся в угол, как больное животное, и затыкающим себе рот тыльной стороной ладони.
Он говорит, что Лемони не виновен.
Он говорит, что дротик бросила Беатрис.
Он вообще много чего говорит, про Г.П.В., волонтеров и кровавые тайны, и послевкусие от того вечера у Кит остается горько-соленое, с привкусом облегчения. А еще — благодарности, ведь даже в таком состоянии Олаф как-то находит в себе силы, чтобы ее поддержать. Шутит неловко и невпопад, что теперь они оба в каком-то смысле осиротели и тем более должны держаться вместе. Кит соглашается, чувствуя, как печет в уголках глаз: ему никогда не вернуть родителей, а она вряд ли еще раз увидит брата. Хотя ей все равно интересно — противный такой, скребущий интерес, — смотрел бы он на нее так, поддерживал бы, если б клеймо убийцы до сих пор лежало на Лемони.
Потом они оба на какое-то время теряют связь с остальными волонтерами, предпочитая тайному обществу общество друг друга. Раздираемое на части Г.П.В., где никто больше не знает, кто друг, а кто враг, — вовсе не то, что нужно, когда хочешь справиться с потерей и скорбью и как-то собрать из кусков прежнюю жизнь. Однако Г.П.В. находит их само.