Ну, это было ожидаемо. Не можешь устроить персонажам "долго и счастливо" в жизни — пусть у них будет все хорошо после смерти) После Deadly Premonition такая тема почему-то перестала быть для меня табу.
Так что постканон.
— Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий.
М. Булгаков, "Мастер и Маргарита"
Олаф просыпается, дернувшись и сбросив на пол одну из подушек.
Он не торопится открывать глаза и еще какое-то время просто лежит, ощущая, как из тела постепенно уходит сон. Да и тело у него тяжелое, неповоротливое и негибкое, словно после долгой пробежки. Особенно тянет в районе ребер и ниже — тупая, едва ощутимая боль. Наверно, съел вчера что-то не то.
+++В лицо ему бьет яркий солнечный луч, отчего сомкнутые веки немного щиплет. Судя по шуму, окно открыто; на улице надрывается какая-то птица. Почему-то Олафу кажется, что она должна быть настолько мелкой, что сможет поместиться у него в ладони. В детстве он часто ловил таких птиц, подносил к уху и слушал, как бьются их крохотные сердца.
Это было слишком давно.
Открыв слезящиеся глаза, граф (граф?) Олаф без удивления видит высокий потолок. Комната кажется ему смутно знакомой, но очертания предметов все еще нечеткие после сна. Едва он пытается на чем-нибудь сосредоточиться, как обстановка меняется, и ему приходится смаргивать. Однако на одном из портретов, развешанных по стенам, точно изображен отец, и Олаф узнает учебники по сценарному мастерству, кучей сваленные на столе.
По каким-то причинам ему хорошо. Комфортно, спокойно и больше не хочется никуда идти или бежать.
Что-то не так.
Кит тихонько сопит рядом с ним, натянув одеяло до подбородка.
Ее темные волосы ореолом рассыпались по подушкам, дыхание ровное и спокойное. Скосив взгляд на девушку, Олаф неожиданно понимает, что в комнате по-утреннему прохладно, а одеяло у Кит, и он уже слегка мерзнет. Сначала он колеблется, не решаясь протянуть руку: будить Сникет кажется практически святотатством. (К тому же, Кит подобной побудке может не обрадоваться, а в плане боевых навыков она всегда была лучше него.) Но потом Олаф все-таки преодолевает сонную тяжесть, поворачивается на бок и, забравшись под одеяло, обнимает девушку за живот.
Кожа у Сникет горячая, а пальцы Олафа вечно холодные. Кит недовольно и шумно вздыхает, потом накрывает его руку своей — бормочет что-то о ледяных лягушках и страшной мести, когда Олаф не будет ее ожидать. Тот смеется в ответ, пока его голову не пронзает удивительная, болезненная мысль.
Живот. У нее ровный, плоский живот.
Это добавляется ко всем замеченным странностям, и Олаф наконец-то пытается… вспомнить. Так напряженно, что в висках начинает звенеть, а пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Он даже ненароком прихватывает кожу Сникет; тут же спохватывается, впрочем, но Кит все равно оборачивается к нему. Бледная-бледная, она улыбается ему тепло и спокойно, хоть и с печалью. Как будто тоже чувствует что-то эдакое, как будто понимает, что именно с ним — с ними — не так.
Олафу кажется, что он целые годы не видел в ее взгляде столько нежности. А может, и правда не видел.
Его воспоминания смазываются и окончательно исчезают, как дымка над предрассветным океаном.