Название: Посиди со мной
Автор: Mad Sleepwalker
Фэндом: Приключения Базза Лайтера из звездной команды
Пэйринг или персонажи: Базз Лайтер, Мира Нова
Рейтинг: G
Жанры: Джен, Ангст, Психология
Предупреждения: OOC
Описание: Эгоизм - вещь, в общем-то, нехорошая. Но даже у самых жестких форм его есть (должны быть) свои причины.
читать дальшеОни меняются по часам и ходят на цыпочках – все трое: неуклюжий, огромный экс-уборщик Бустер, робот ЭксАр, чье чувство юмора давным-давно куда-то подевалось, и Мира Нова, принцесса маленькой и гордой Тангеи. Они двигаются вдоль плинтусов и стараются не попадаться на глаза персоналу больницы. А в перерывах между сменами, при встрече – в коридорах, в палате – смотрят друг на друга тоскливо, непонимающе.
Потому что выжили и целы. Потому что капитан лежит по ту сторону ширмы из пластика и стекла, опутанный проводами, трубками и еще чем-то незримым, в теле. Потому что команда без капитана и не команда вовсе, а так, пшик.
А быть «не-командой» они не привыкли.
Дежурства Новы приходятся на вечер, переходящий в ночь, и Мира боится своих смен. Боится сидеть вот так, один на один, под мерный писк приборов – потому что в такие моменты мир сворачивается, сжимается до одной отдельно взятой палаты и привязчивого: «Справится. Справлюсь».
Боится до холодка по коже и тупой, деревянной тяжести в руках и ногах.
Мира носит наушники с чем-то бодрым и ненавязчивым, одним глазом следит за приборами и постоянно таскает с собою книги. Это была идея Бустера, который, в свою очередь, тоже где-то ее подсмотрел, – читать вслух. Ну, чтобы развлекать Лайтера, если тот вдруг решит проснуться. Идею приняли на ура; даже капитан согласился… якобы. Заочно. Отказались от нее так же быстро: чтение кодексов в исполнении Бустера выглядело жалко, а пыл робота, пару раз пронаблюдавшего за действом со стороны, как-то поутих. У сокомандников, очевидно, были свои способы убить время. В конце концов, можно просто положиться на болтовню.
Мире читать нравилось.
Книги – это хорошо. Полезно и относительно дешево. Да и занять себя хоть на какое-то время можно. И потому тангеанка читала, читала много, про себя или шепотом, подолгу разглядывая одну и ту же страницу; читала все, кроме сопливых дамских романов, ибо от них ощутимо сводило зубы.
Книги помогали отвлечься, забыться – и все равно из палаты она выходила абсолютно вымотанной, с тоскливым, сосущим чувством в груди и запахом лекарств на одежде и в волосах. По сути, ничем сверхсложным тангеанку не нагружали: периодически приходилось бегать по врачам, исполняя поручения или помогая в мелочах, а Лайтер большую часть времени спал – или старательно притворялся, будто чувствуя неловкость подчиненной. Сложно той не было. Было… стыдно, вот как.
Будто бы Мире приходилось видеть что-то слишком интимное, чтобы быть показанным – даже не чужим.
Не близким, нет. Тем, кто чуть ближе чужих.
Базз научил Миру многому – и не мог лежать вот так, среди проводов и трубок, почти не приходя в сознание.
Не мог. Потому-то ей было так муторно и неловко. И стыдно еще, да. За себя, за капитана. За ребят. За то, что приходят, за то, что сидят – и жалостью своей унижают еще больше.
Тонко пискнули электронные часы; цифры на дисплее сложились в нули, зеленые и угловатые. Какая-то часть Миры позорно вздрогнула: все. Через пару минут придет злобная, негуманоидного вида медсестра, и если не убраться сейчас, то проблемы будут… просто будут.
Полночь. Смена закончилась. Домой.
Косясь на капитана, дышащего ровно и глубоко, Мира начинает собираться. Много времени это не занимает: запихнуть в сумку книгу (что-то там про мир, плывущий меж звезд на черепахе и четырех слонах, – странная, но вполне себе занимательна вещь), проглядеть мониторы, зачем-то сбросить в штаб сигнал с коммуникатора – привычный, заученный набор действий. Закончив, Нова как можно тише поднимается на ноги и натягивает форменную куртку.
Было бы неплохо вымыть голову перед сном. Убрать с волос запах палаты и… и того, что лежит по краю ее, опутанное бинтами, накрытое жестким белым одеялом.
Хоть ненадолго. Хоть на полдня.
– Посиди со… мной.
Вернуть на место сердце, съехавшее, судя по ощущениям, куда-то в район аппендикса – пара секунд от силы. Развернуться, сжав руки в кулаки – в карманах, незаметно – не дольше, но сложнее. И неуверенней, если на то пошло.
Задавить волну паники – неосуществимо.
– Ну напугал.
Тангеанка кривит душой – смешно и нелепо. Подобная ерунда не должна пугать космического рейнджера, прошагавшего горящие улицы зурговских городов, ущелья заполненных водою планет и километры городских канализаций. То, что смотрит на Нову сквозь полуопущенные веки – щурясь на свет, часто моргая, – страха не вызывает. Бессилие, стыд, но не страх.
Кажется, снять шоры с лица разрешили совсем недавно.
Не зная, куда деть себя, Мира рассредоточивает взгляд, чтобы смотреть как бы сквозь. Картинка смазывается, веки щиплет неприятно и колко, но легче от этого не становится: Нова все равно видит то, что видит.
И выглядит от этого как-то… глуповато.
– Как ты? – не по уставу, не по правилам. Да и Зург с ними. Все «вы» остались на разбитом, искореженном корабле. Где-то в штабе, где-то на космических тропах. Не здесь, не в палате.
Базз ведь все тот же – что бы там не видели глаза. Пусть осунулся, пусть побледнел, пусть в волосах пробилась седина, а трубки в теле и вовсе никогда никого не красили – тот же.
– Жить буду, – кривит губы в усмешке он. – Что бы ни говорили зеленые.
Гримаса получается настолько неприятной, что Мире хочется отвернуться, выйти, и все внутри нее сворачивается в тугой и скользкий узел.
– Ты скоро встанешь на ноги, – зачем-то говорит тангеанка и сама не верит своим словам.
– Если к этому моменту не… не превращусь в овощ окончательно.
О, снова сорвался. Отвернулся, задышал тяжело и с хрипцой, – и Нове остается лишь ругать себя за неправильно подобранные фразы, за скособоченную позу. Ведь ее капитан не умеет, не будет жаловаться на жизнь, а сарказм ему и вовсе незнаком. Или был незнаком – ровно до попадания в госпиталь.
Мира знает – знает теперь, расспросив ребят, – что говорить вот так, откровенно и о самом больном, Лайтер может только с ней. Это льстит, и беспокоит, и налагает определенные обязательства.
Впрочем, обязательства не настолько давящие, чтобы не выскользнуть из палаты при первой же возможности.
– Что в штабе?
– Небула собирает делегацию. Хотят снова тебя навестить.
– Заверни их куда-нибудь. Еще одной я просто не переживу.
Абсолютно, с Большой Буквы бессмысленный разговор. Не первый, не последний.
Мира отводит глаза и думает о доме, добираться до которого придется в лучшем случае около часа. О медсестре еще. Она должна прийти, непременно должна! Да-да-да, – и вот уже слышны шаги по коридору; тяжелую поступь инопланетянки в прозрачном местами скафандре сопровождает ворчание. Расу эту Мира откровенно недолюбливает, однако теперь готова расцеловать каждый пупырчатый отросток на кистях непонятного, жуткого даже существа.
– Медсестра сейчас зайдет. Мне нужно… – начинает было Нова, уже наблюдая тень инопланетянки сквозь непрозрачную ширму.
Однако Базз обрывает ее одним только взглядом – тяжелым, спокойным, и все слова, что, по идее, нужно бы сказать, вдруг становятся тангеанке поперек горла, а ноги ее будто бы прилипают к полу.
Понял? Подловил?
О, мать Венера, пожалуйста, только не это, пожалуйста, пожалуйста…
– Посиди со мной, – негромко произносит Лайтер, щурясь на свет, на лампы, на фигуру второго пилота своего, и если в первый раз фраза эта звучала как просьба, то теперь – приказ, лишь приказ.
В момент, когда язвительное, зелено-рыжего цвета существо минует дверной проем, Мира успевает шмыгнуть в стену соседней палаты.
Когда стоишь вот так, изо всех сил притворяясь частью больничных перекрытий, существовать сам, в общем-то, перестаешь: растворяешься в проводах и пластике и где-то в глубине души побаиваешься застрять с концами. Ну, или задохнуться, коль уж совсем не повезет. Однако сейчас дыхания Мире хватает… ох, как же некстати.
В носу свербит от пыли, а под ребра упирается что-то острое, на ощупь явно металлическое – второй пилот прижимается к перекрытиям, радуясь, что места для автоматики меж стен оставили достаточно. Слева Мира ограничена соседней палатой, постояльцы которой наверняка уже спят, и будить их, вываливаясь из стены прямо в чью-то койку, – удовольствие ниже среднего; справа, где-то на грани слышимости, топчется медсестра. А можно, можно ведь сбежать! Пройти чуть дальше, до коридора, и…
Тангеанка отметает идею эту как вполне применимую, но чересчур проблемоопасную, и напрягает слух, пытаясь уловить щелчок закрываемой двери. Тут все как во время боя: высунешься раньше времени – получишь ожог такой величины, что мало не покажется… или, с поправкой на обстоятельства, пинок под все филейные.
Бой, да? Реальный бой? И приказы, приказы сверху.
Не думай, не обсуждай, подчиняйся старшим по званию, и Все Будет Хорошо.
А Мира и не думает. Откладывает, отпихивает все нехорошие мысли на потом, однако сердце ее с переменным успехом бухает то в пятках, то в горле, и пить хочется так, что никаких бутылей не хватит.
Дробь по стене – негромко, одними костяшками пальцев – к удивлению самой Новы вызывает у нее лишь немного дерганую улыбку.
Вдох, выдох, шаг вперед.
Плохие новости не заставляют долго себя ждать.
Уходя, медсестра выключила лампы, и теперь палата тонет в полумраке, кое-где нарушаемом работой приборов. Не вся, конечно: свет сохранился в коридорах, за дверями, где-то там, бесконечно далеко… Глаза Миры быстро привыкают к отсутствию освещения, и опуститься аккурат на стул, ничего не сбив, темень не мешает. Однако тут же вскрывается новость куда более неприятная: капитан, за каким-то лядом попросивший – приказавший? заставивший? – напарницу остаться, теперь почему-то ее игнорирует.
И не спит ведь: глаза открыты, и дышит не как спящий, уж кто-кто, а Нова может отличить. Смотрит себе в потолок и смотрит, такой сильный и… беспомощный, и молчать наедине с ним даже тяжелее, чем безрезультатно пытаться подобрать тему для разговора.
Ерзая на стуле, Мира с ужасом чувствует, что краснеет и думает совсем не о том.
Ну почему, почему-почему-почему ночное дежурство взял не Бустер?!
– Базз? – наконец не выдерживает тангеанка. Ей ничуть не нравится нарушать молчание первой, однако что-то подсказывает: чем быстрее начнется импровизированная экзекуция, тем… тем…
Заданный капитаном вопрос ставит Миру в тупик из стыда, волнения и острого осознания того, что думать вот так она не должна. Как угодно, но не так.
– Почему ты приходишь сюда? Бустер и Эксар ошиваются вокруг по своему желанию. Хотя Эксар… в меньшей степени. А ты? – на Миру Лайтер не смотрит – обращается к потолку, к выключенным лампам, и тон у него истинно лекторский. Только голос скачет, от сиплого до непривычно высокого, тонкого. «Как у игрушки-пищалки со сломанным нутром», – мысленно хихикает девушка и тут же содрогается от отвращения к себе.
Больно, как же больно, наверно, ему говорить.
– Небуле всегда нужны люди. Командованию нужны. У тебя есть… должны быть занятия поинтереснее чем … все это, я знаю.
Отвращение в голосе своего капитана Нова узнает на раз. А момент, когда Лайтер поворачивается к ней, пропускает; зато успевает заметить гримасу на лице и то, как сильно врезаются в тело трубки на шее.
– Зачем ты здесь? – смотрит он прямо, требовательно. Мире знаком этот взгляд. По первому боевому заданию своему, по церемонии присяги, на которой, вопреки всем заслугам, ее не раз и не два посетили мысли о возвращении домой.
Зачем? Нет, серьезно, зачем?
Второй пилот молчит, прикусывая губу.
У Новы уже ломит спину и шею. Может, затекли от долгого пребывания в палате, а может, и нервное напряжение сказывается. Совсем как в тот раз, в день, когда рядовое в общем-то дежурство пошло кувырком, когда команду Лайтера разбросало по всему космопорту, а самого Лайтера пришлось несколько часов подряд тащить на себе до ближайшего рабочего корабля. Шипение над ухом тогда уходило в ультразвуковые матерные; анализируя чуть позже, что же такое невероятное придало ей сил, Мира с уверенностью обозначила две вещи: взрыв адреналина в крови и упрямо, каждым ее шагом нарушаемый приказ.
Еще одна причина, по которой следует здесь не быть, спасибо.
– Ты меня вообще слышишь?
Мира слышит. Додумывает, почти видит, как сдержанное нетерпение на лице ее капитана сменяется раздражением, даже гневом, и ловит себя на том, что рассматривает его с каким-то упрямым восторгом – поджатые губы, опухшие веки, – силясь найти черты человека, который с поразительной регулярность вытаскивал вверенные территории из глубокой безнадеги, а в свободное от дежурств время уводил команду в притрассовую забегаловку. Мира считает, что гнев идет ему больше, чем глухая апатия последних дней. Но – опускает подбородок и принимается гипнотизировать колени.
Нужно досчитать до десяти. Потом – отойдет, переболит… ему ведь тоже больно, и страшно, и погано до невозможности. Надо просто ждать. Терпеть, раз уж попалась и уйти никуда не уйдешь. Постараться не ляпнуть что-нибудь опрометчивое…
– Я не хочу тебя больше видеть. Уходи.
…и да, не разреветься тоже.
Миг на осознание – и щеки Миры пылают, как от пощечины, а сама тангеанка чувствует себя так, будто ее окатили водой, непременно холодной, с процентом чего-то скользко-слизкого на дне. Мысли Новы роятся, в голове прямо-таки гудит, но произнести вслух выходит только одно:
– Это нечестно.
Ее капитан снова смотрит в потолок.
А вообще все это напоминает плохую мелодраму.
Боевая подруга у постели командира – сюжет избитый до посинения, но романтикой в этот раз совсем не пахнет. Пахнет лекарствами. Тяжелый, горький, этот дух перебивает все: запах ран, запах больничных стен и простыней, запах железа на пальцах. Мира рассеяно трет переносицу, и железом теперь пахнет лицо. Ей, в общем-то, не свойственно такое острое восприятие. Говорят ведь, что в экстремальных ситуациях обостряются все пять чувств. Хотя лучше б начинали шустрее работать мозги.
Впервые за долгое-долгое время Мира откровенное не знает, что делать. Ей приказано уйти, а значит, делать ноги надо прямо сейчас и со всей доступной вежливостью. Однако один раз слово свое она уже нарушила. Далее – по накатанной.
Он был терпелив с ней все это время, а значит, и она тоже будет стараться.
И Мира начинает думать как ее капитан. Пытается, во всяком случае, напрягая память, силу воли и остатки наглости.
– Сейчас за полночь, на посту дежурит медсестра с щупальцами, и идти к космопорту мне придется сквозь десяток палат, а я сомневаюсь, что сейчас все в них спят. Отбывающий корабль, кстати, будет неплохо виден с сестринского поста. Сорок второй – боевой, и больше всех стоящих здесь посудин раза в четыре. Поверь, персонал сразу поймет, что к чему и кому, и в этом случае влетит тебе, мне и вообще всем. Так что не смей меня отправлять.
Наглости хватает ненадолго, и Мира замолкает, надеясь, что капитан ее прервет. Потому как то, что ей нужно сейчас раскопать… слишком тяжело, вот. Но начало неплохое.
– Я не могла оставить тебя там, даже по приказу, – продолжает второй пилот, подбирая слова так, будто каждое по сути своей является иголкой, – но и не думала, что дойдет до такого. До всего этого.
Конечно, не могла. Конечно, не думала. Точнее, думала, что сопротивляется ее капитан исключительно из нездоровой какой-то гордости, пока воочию не убедилась, что лучше уж раз, навсегда и с честью, чем месяцами и в одуряющей беспомощности. А теперь – раз уж сама сделала Лайтера таким… Зачем она, Мира Нова, здесь?
Только не смотри.
– Мне жаль, ты даже не представляешь, как сильно жаль, что ты в таком состоянии. Но если бы и появился шанс все исправить, я бы не стала ничего менять. Я здесь, потому что мне не стыдно. Просто хочу, чтобы ты знал.
Не совсем то, не совсем так – но выговорилась; и хотя голос, по идее, должен быть металлическим, а не по-девчачьи срывающимся, Мира наконец чувствует себя лучше. Но пот по спине никто не отменял. Как и запоздалое довольно-таки осознание того, как смешно и нескладно звучат все ее откровения. Рейнджер Звездного Командования, мда.
И Базз, отвернувшись, смеется. Смех у него какой-то захлебывающийся, сиплый, но искренний, – в последний раз рейнджер Нова слышала такой много дней назад. Ее капитан вообще редко смеется, а обстоятельства столь бурного проявления эмоций не по кодексу с его стороны, как правило, оставляют желать лучшего. Но сейчас угрозы нет. И враждебности «я-же-сказал-уходи» нет. И вообще, сквозь пальцы, сквозь пелену волнения Мира внезапно видит перед собой не искалеченного, обвиняющего – не обвиняющего? – ее во всех бедах почти-старика, а капитана, с которым бок о бок провела уже с сотню боевых дежурств. Состояние это шаткое и для нее совершенно непонятное. Хотя здесь, наверно, и не нужно ничего понимать.
Второй пилот отрывает пальцы от лица, ощущая, как горит под ними кожа, и испытывая по-настоящему дикое желание умыться. Только сначала нужно дождаться, когда ж пресветлое начальство перестанет хихикать в подушку и переключит свое внимание на нее, Миру Нову.
Так или иначе, ей все же удалось его развлечь.
– Ты снова… меня не слушаешь.
О, переключило. Улыбается даже – если «улыбаться» значит «чуть-чуть приподнять уголки губ».
– Разжалуешь?
Причем сразу в уборщики.
– Ни за что.
***
Если чуть ранее пылающим лицом Миры Новы можно было осветить небольшой поселок на какой-нибудь забытой Альянсом планете, то теперь Мире спокойно. И даже более: теперь, зачарованно слушая голос своего капитана, она ощущает, как боль и протест перетекают сначала в недоумение, а потом в понимание… и попутно клюет носом.
Потому что отсмеявшись, Базз берет ее за руку и принимается объяснять истины прописные настолько, что не знать их позволено лишь кадетам-новичкам: жизнь во всех ее проявлениях – штука ценная; пренебрегать собой, тем самым подставляя под удар кого-то еще, – верх идиотизма, а приказы старших по званию хоть и не обсуждаются, но, с оглядкой на обстоятельства, корректировке подвергаться могут. Последнего пункта нет (не будет, не надо) ни в одном кодексе, и, честно говоря, все это выглядит так, будто кое-то отчаянно пытается оправдать и оправдаться; Мира устраивается удобнее, отбросив идею залезть на стул с ногами, и пытается вспомнить момент, когда двое в темноте поменялись местами, а с ее плеч свалилась самая настоящая гора.
– Значит, тогда ты был не слишком против госпиталя.
– Да.
– И я не… не противна тебе после всего, что случилось.
– У тебя чересчур живое воображение, принцесса.
– Я чуть не свихнулась здесь, знаешь? О чем только ни думала.
Причем «свихнулась» – самое мягкое из слов, что крутятся на языке наследной принцессы Тангеи. Не так давно, во дворце, не приветствовались фразочки и куда легче этой, поэтому Мира автоматически одергивает себя, выпрямляясь, и тут же чувствует, как пальцы Лайтера слегка сжимают ее руку. В другой ситуации второй пилот истолковала бы подобное более чем превратно, однако сейчас объясняет происходящее как всего лишь несказанное «извини». Потому что… ну, этого тоже достаточно.
– Мира, ты поступила правильно, и стыдиться этого не должна, – говорит капитан. Подытоживает, не иначе, потому и по имени зовет. – Все, что произошло… произойдет со мной дальше, касается только меня. Не бери на себя лишнего.
– Нет! – выпаливает тангеанка, и слова, которые она хотела услышать слишком долго, повисают в воздухе поразительно недослушанными. Базз вопросительно поднимает брови, а второй пилот тем временем тараторит на одном дыхании: – Не только. Не только тебя. Никто не должен работать один, помнишь? Или придется вдеть в нос кольцо.
– Эксару? – прячет смешок за кашлем Лайтер. Не слишком удачно, впрочем.
– Эксару, – находится Мира. – Или еще кому-нибудь.
Выдыхает она лишь тогда, когда начальство переводит взгляд на потолок. С некоторым разочарованием выдыхает, надо признаться, – и чувствует себя до неприличия легкой. Внутри будто взорвался шар с чем-то привычным и теплым, от этого хочется говорить, говорить и говорить, по большей части глупости, за которые будет неловко пару часов спустя. В красках представив, чем это может обернуться в будущем, Мира обещает себе соблюдать радиомолчание. Относительное.
В то, что она вот так вот запросто болтается в палате, одна мысль о которой не так давно вызывала легкую панику и средней тяжести головную боль, ей не верится более чем полностью. С другой стороны, если все это было своеобразной проверкой, то она, Мира Нова, ее прошла. А если нет… кажется, они справились с этим вместе.
Это была неописуемо длинная ночь.
И закончится она не менее длинным утренним патрулированием, тащиться на которое девушке не слишком-то хочется: заданный сектор граничит с владениями Гравитины, и кто знает, что в следующий раз выкинет расстроенная Хозяйка массы и далее-далее-далее. Допрос с пристрастием о состоянии и настроениях того самого капитана – здесь только полбеды, потому как доставлять через полгалактики титанических размеров передачки тангеанке совсем не улыбается.
Усталость за все дежурства разом наваливается и подминает под себя, однако второй пилот ухмыляется, прикидывая, на что способна влюбленная инопланетянка и что придется пережить Лайтеру по возращению на пост. Ухмылка получается вымученной, чрезмерно кривой.
– Что такое? – обеспокоенно спрашивает напарницу Базз.
– Просто рада, что все наконец прояснилось, – честно отвечает она.
И принимается думать, как бы потактичнее намекнуть капитану на неумолимые обстоятельства вроде утекающих минут и количества кофеина, которое ей, Нове, придется принять, чтобы быть в форме часов через… мало. Работа мысли аукается тем, что скулы у Миры болезненно сводит от сдерживаемого зевка; раз, другой, третий – на энный она зевает уже неприкрыто, хоть и несколько виновато.
И, в общем-то, даже не удивляется, когда Лайтер со вздохом отправляет ее восвояси:
– Иди спать… рейнджер. Отбой.
Одеваться в темноте – ужасно нелепое занятие. Пусть даже надеть нужно одну лишь куртку; сначала ее необходимо наощупь найти, зачем-то отряхнуть и только потом пропихнуть руки в рукава под бдительным взором начальства. С оглядкой на недосып, Мира проделывает все более-менее ловко… более-менее.
Ей кажется, что Лайтера так и тянет комментировать все ее действия, а сдерживается он только потому, что не хочет тратить силы. Еще она почему-то вспоминает того, другого, из времени, в котором жизнь тангеанской принцессы оборвал космический паразит. Задаваясь вопросом, что и как сильно изменилось в исправленной версии будущего, Мира понимает – ей не слишком хочется знать ответ. Потому что будущее где-то там, через годы и годы изнурительных тренировок и непозволительно опасных патрулей, а прямо сейчас надо думать о несколько иных вещах.
Настоящее оборачивается идеей насколько странной, настолько же логичной.
– Давай помогу заснуть?
Переминаясь с ноги на ногу, Мира вспоминает, при каких обстоятельствах она прежде проделывала то, что собирается сделать сейчас, и успевает фыркнуть до того, как Базз с подозрением меняется в лице.
– Издеваешься?
– Ничуть. Всего-то хочу сделать доброе дело.
И действительно хочет, хоть и знает, какого мнения о тангеанских способностях придерживается капитан. Играть в гляделки в конце концов становится невыносимо, и Нова раздраженно скрещивает руки на груди:
– Да не собираюсь я лезть в твою голову! И уж тем более не буду докладывать Небуле, что ты там думаешь о нем и всей этой затее с посещениями, – резко говорит она и уже спокойнее добавляет: – Ничего такого. Обещаю.
– Так Небула…
Зря, да?
– Ты не хочешь этого знать.
Но так или иначе узнает. И про методы переживающего сверх меры командора, и про категоричное «нет» одного зажатого в угол рейнджера. Главное – чтоб не сейчас и не от нее.
Мира с отчаянием кусает губы. Она не может объяснить, почему осуществить задуманное настолько важно, но и уйти просто так не может тоже. А потому, когда Лайтер вдруг откидывается на подушки и прикрывает глаза, она мешкается…
– Ты обещала. Постарайся не забыть об этом.
И чуть рассеянно тянется к нему. Мда, в прошлый раз получилось ужасно неловко. Повезло, что Базз вообще оставил ее в команде! В общем, причин для ненавязчивой дрожи в пальцах у Новы более чем достаточно, но лишь до того момента, как она кладет руку на лоб капитана, а кисть ее начинает отсвечивать голубым.
Остальное – в основном дело техники. Сперва коснуться чужого сознания, осторожно обходя все щиты и блоки его, затем, сориентировавшись, собрать боль в пульсирующий малиновый ком и задвинуть его глубже, как можно глубже. Не без труда остановить шквал предчувствий и мыслей. Перебороть искушение взглянуть на них хоть одним глазом, – и гнать, гнать от себя ощущение сухой и горячей кожи под пальцами, последнем, о чем вообще можно думать, пытаясь навести порядок в чье-то голове.
Или своей, в которой бушуют ужас, жалость и… что-то, из них вытекающее. Принципиально иное, обещающее, что впредь дежурства – особенно в ночь – будут проходить куда лучше и легче. Глубокое и душное.
– Спокойной ночи, Базз.
Но – именем легионов того самого императора! – с этим Мира будет разбираться в следующий раз.
…А идти к кораблю все равно придется сквозь палаты и перекрытия.