[s51]

Вместо предисловия

Прослушать или скачать Когда пройдет боль бесплатно на Простоплеер
Самая длинная история не-о-том.
Очень хотелось дописать это до Нового года, но что-то пошло не так. Или именно так, поскольку без внезапной поддержки с фикбука я бы, наверно, не дописала это никогда. Так здорово)
Оно - постканон "Чистилища", самый прямой и со всеми отсюда вытекающими. Главгероиня - родом из "Теней Андертайда", предыстория, соответственно, сюжетная. Стихи в начале и в конце принадлежат автору Ра Пира, исходник - здесь.
Тут могут быть проблемы с местоимениями. Тут есть проблемы с местоимениями, о да.

По сюжету: на острове Создателя Энсенрик говорит, что уже стирается с меча...
А вообще мне просто хотелось посмотреть на Валена в Хиллтопе.

Меня ковали тебе в защиту –
Я щит, я меч. Я король, я свита.
Клянусь – чужаки будут разбиты,
Их флаги белые наспех сшиты.

Они вошли в Хиллтоп ночью, во вьюгу настолько суровую, что занесенные снегом указатели удалось разглядеть лишь приблизившись к ним вплотную. Лошади их, приземистые, по-северному мохноногие, фыркали на валы из льда вдоль расчищенной колеи, но упрямо тащились вперед, чуя тепло. Сами же всадники ехали молча, лишь иногда меняя позу, чтоб сбросить сугробы на плечах и одежде вообще; освещавший их путь пульсар еле тлел и скорее слепил, нежели помогал разбирать дорогу.
Погруженная в ночь деревня дружелюбной не выглядела. Жмущиеся к земле дома, беснующиеся собаки, редкие огни в сторожках – Хиллтоп стоял на возвышенности, и, миновав подъем, Вален наконец почувствовал себя лучше. Нет, холод его не брал, а если и брал, то в степени меньшей, чем спутницу, – которой, впрочем, погода была и привычна, и не так уж страшна после долгих дней в Кании. Скорее, мужчину радовало, что закончился лес и больше не придется мучать лошадей тяжелой дорогой.
Ободрив лошадь – та, почуяв нечистую кровь, уже привычно шарахнулась в сторону – Вален вытряхнул из-за ворота снег; ровно столько же сразу набилось обратно. Выдвигаться в Хиллтоп вот так, на ночь глядя, было откровенно плохой идеей, и он, пожалуй, понимал это с самого начала. Переночевать в отстроенном Бламбурге и добираться до поместья днем – вот что разумно. Вот что было задумано ранее. Но после спутница вдруг сорвалась в темноту, и Вален, не раздумывая, пошел следом.
Наблюдать, поддерживать, защищать, если нужно. В вопросах доверия-и-недоверия ему не было равных.
Вален и сейчас наблюдал за ней. Закутанная в ткани и мех так, что видно одни лишь глаза, она давным-давно позволила своему коню идти самостоятельно, с чем тот, зная дорогу не хуже хозяйки, неплохо справлялся. Уздечка свободно лежала в ее руке; другая рука, в толстой негнущейся перчатке, сжимала ножны меча. Старого, скорее трофейного, нежели действительно нужного в бою, – спутница носила его еще со времен совместных с Валеном странствий по Андердарку. Меч всегда был при ней, это не обсуждалось и не оспаривалось. Однако в том, с какой осторожностью она обращалась с ним в последнее время, крылось что-то такое…
Заметив внимание Валена, девушка махнула ему, зябко дернув плечами. Под покрытым инеем шарфом она наверняка улыбалась: нити мимических морщин, умный смешливый прищур – глаза тифлинга прекрасно видели все это сквозь ветер и колючий нелипкий снег. Видели они и нечто другое.
Дом Дрогана Дрогансона, насупившийся из-под крыши, нависал над Хиллтопом, и черные окна-дыры его болезненно гармонировали с настроениями самой известной ученицы отважного дварфа.

Дорога утомила их, но не настолько, чтоб не хватило сил отдать лошадей кому-нибудь из местных и пройти часть пути пешком; поместье встретило их темнотой, по-настоящему непроглядной на фоне окружающих здание сугробов. Двери поддались со скрипом, а воздух внутри был теплым, с запахом древесины и чего-то прелого. Так мог пахнуть лишь воздух, которым уже давным-давно никто не дышал...
Очутившись в безразмерном на первый взгляд холле, двое, с некоторым трудом отыскав друг друга во мраке, решили хоть немного этот самый мрак разогнать. Решение заночевать здесь же – не разжигая, впрочем, камин, поскольку на это ушел бы остаток ночи, – пришло чуть погодя. И нет, они почти не устали; просто дорога брала свое и перепад от пронизывающего холода к относительному теплу оказался неожиданно резким.
В сполохах огоньков – красно-желтых, неярких – холл, наконец, приобрел границы и стены; свет выхватывал отдельные предметы обстановки и казалось, что время совсем не коснулось их. Последнее, кстати, Валена абсолютно не удивляло. Расставляя по залу цветные камни и свечи, он заметил, что на полу и поверхностях, для сохранности накрытых чехлами, не скопилась даже пыль. Прямоугольная чистая комната – она была очень на руку, ведь спать на голом полу, в темноте, задыхаясь от каменной крошки и поминутно подскакивая, уже когда-то пришлось, и повторять подобный опыт тифлинг пока не рвался. Однако он, опыт этот, когда-то свел его с Избранной города Лит-Муатара, а значит, по умолчанию был не таким уж плохим.
Хотя насчет пола Вален погорячился, и сильно: оставив Валена на первом этаже, спутница отправилась на второй – за одеялами. Замирая, тифлинг мог слышать ее шаги. Осторожный перестук то прерывался, то становился чаще и оказывал воздействие самое тревожное. Там, наверху, были лишь темнота и сквозняки… а воспитанница давным-давно покойного дварфа, казалось, тянула время, чтобы подольше побыть наедине с собой.
Потому что здесь, внизу, остался меч, который она не спускала с рук с того самого момента, как решила пересечь полконтинента ради деревушки в Серебряных пределах.
Потому что меч откровенно разглядывал Валена, и игнорировать это становилось все сложнее.
Нет, конечно, в положенном смысле глаз у оружия не было, – но поразительно, насколько угрожающей может выглядеть украшенная рукоять! Точнее – могла. В лучшие времена, годы назад, когда против троих стояли целые орды Андердарка. Теперь же меч – стремительно темнеющее, несмотря на чистку, лезвие и мутный красный камень в перекрестье – производил впечатление чего-то очень… больного. И брошенного, раз уж единственное, чего его удостоили, это подпирать заплечный мешок обладательницы. Одним своим присутствием трофей из Подгорья навевал тупую безысходную тоску.
Вален знал о магическом оружии не так много, однако факт, что спутница путешествует с чем-то подобным столько лет подряд, заставлял тифлинга с болезненной подозрительностью отслеживать любые мелочи в ее поведении. То, что он видел, понемногу начинало пугать.
Шаги по лестнице и придушенный чуть-чуть голос возвестили о возвращении девушки; тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, Вален принял из ее рук объемную кипу одеял. Ткань была светлой, чистой и пахла морозом, но не сыростью. От спутницы некстати тянуло железом и кровью; где-то поранив тыльную сторону руки, она, морщась, отерла ладонь о штаны. В идеале – скрытно, но тифлинг жест заметил. Быстрый и печальный взгляд, брошенный воспитанницей Дрогана на ножны, – тоже.
Чуть позже она прижмется к Валену во сне, обнимая, не то бездумно, не то в самом деле продрогнув, и что-то внутри него вновь удивится: нет, он действительно ей не противен, несмотря на самое прямое родство с танар’ри. Холодные пальцы, холодные скулы и кончик носа тоже холодный – честно говоря, все это заставляет мужчину чувствовать себя чудной и ну просто убийственно опасной… грелкой; мысль смешит, но от нее же почему-то становится спокойнее.

Ближе к утру Вален твердо решил для себя, что поместье – кому бы оно ни принадлежало ранее и кто бы в нем ранее ни жил – для живых больше не предназначено. А еще – что здесь водятся привидения… если, конечно, фантомов, рождаемых памятью, можно к таковым приравнять. Попутно Вален вспомнил, что у достаточно старых стен часто появляется душа, а дома, чьи обитатели умеют колдовать, рано или поздно пропитываются магией до отказа. Короче, Валену, прошедшему все ужасы Кровавой войны и лично присутствовавшему при падении Мефистофеля, впервые за долгое-долгое время стало как-то не по себе.
Да и неудивительно. Словно отзываясь на его настроения, поместье Дрогана шуршало шажками невидимых мелких тварей, давило тенями из углов и скрипело в стекла и крышу отросшими ветвями деревьев, что при теперешнем освещении напоминали чьи-то тощие лапы. Ход вещей в пустом доме соблюдался годами, а двое прибывших нарушили что-то очень… тонкое; поэтому ночь – остаток ночи – Вален спал плохо, урывками, то слушая беспокойное дыхание спутницы, то глядя в потолок. А потом наступил рассвет, и тифлинг, перекусив, отправился исследовать дом, – переборов желание отпихнуть, отбросить подальше от спутницы проклятый меч, не касаясь при этом его руками.
Вален упустил момент, когда девушка переложила ножны ближе к себе, но, кажется, понял, откуда в его снах взялся этот надорванный, захлебывающийся шепот. Однако трогать ножны не стал. Не смог.
Утро принесло в холл чуть больше света. Снаружи уже не мело и не выло, сквозь мутные стекла небо было нереально голубым, и, в общем-то, закономерно, что мужчину тянуло на улицу. Сухой воздух поместья ему как минимум надоел. Однако распахнуть дверь наружу означало окончательно разбудить спутницу, для которой ночь тоже прошла нелегко, – раз, напустить в зал холода и долго, усердно расчищать заносы под дверями – два, столкнуться нос к носу с местными – три. Последнее нервировало более всего. Глухие деревушки никогда не были подходящим местом для кого-то вроде Валена.
По этажам, два их, его вел интерес. Подпалины и трещины на стенах, царапины от когтей и чего– то метательного, целые связки амулетов и пахучие травы под самым потолком; даже полки стеллажей с пожелтевшими, чуть потрескивающими фолиантами могли раскрыть некоторые стороны прошлого спутницы. Кто ее вырастил? Кто был ей родным, пока не упал Андертайд?
Ответы – все, абсолютно все, – были известны Валену с самого начала, что утешало. Благодаря долгим, изматывающе нудным вечерам и дежурствам он заочно знал каждый угол поместья и мог представить постояльцев, просто напрягая память. Комната, где до сих пор пахло мускусом, а книги о героях и приключениях были разбросаны абы как, наверняка принадлежала тому зазнавшемуся полуорку; в комнате аккуратной и чистой до зуда жила девчонка-паладин, младшая из всех; в комнате с ловушкой на первой же половице обитала угрюмая дварфка, а последняя комната, опустошенная ровно настолько, чтобы предположить быстрые, абсолютно хаотичные сборы в дорогу, принадлежала той-что-вернулась-из-Кании (и-далее-по-регалиям).
Стоя перед единственной закрытой дверью в конце коридора – богатой, отделанной железом и рунами – Вален поймал себя на желании обогреть это место, да так, чтоб от жара трещали стены и парили бревна. Слишком уж ледяной на ощупь казалась та дверь. Слишком уж пристально присматривалось к нему что-то из зеркал…
Окрик с первого этажа пришелся весьма кстати.
Обнаружив спутницу в холле – уже одетую и во всеоружии – тифлинг не удивился. Не удивился и тогда, когда она, протянув ему цеп, предложила немного погулять.

Полуслепая белая волчица обнюхала его руку, сопя и чихая, но не стала ворчать; хозяин лавки, травник Фалар, кивнул Валену как старому знакомому и без вопросов взял плату за постой лошадей. При этом взгляд лекаря куда дольше нужного задержался на темных, лакированных будто рогах гостя – вчера, в темноте да спросонья, они не так сильно бросались в глаза; в итоге уходил гость торопливо и немного по-крабьи. Похоже, меньше всего на свете ему хотелось, чтоб кто-то с таким же вниманием пялился на его за… гм, спину.
Вскоре внимания стало столько, что к нему волей-неволей пришлось привыкнуть.
День выдался хорошим, по-настоящему хорошим: удивительно чистое небо с низко стоящим солнцем, почти полное отсутствие ветра и терпимый мороз; вполне естественно, что местные высыпали на улицу. Кто-то приводил в порядок дворы и крыши, кто-то старательно откапывал проходы к амбарам и загонам с животными, кто-то шатался по соседям, а закутанные до идеально круглого состояния дети развлекались в снегу. Хиллтоп был селением до безобразия маленьким и новые лица в нем появлялись редко, что влекло ряд определенного рода проблем…
Спутница кивала и улыбалась, улыбалась и кивала и снова улыбалась до тех пор, пока улыбка ее не начала неуловимо напоминать оскал; Вален шел позади, всем сердцем жалея, что рядом нет того болтливого кобольда. Она – с мечом и язычками пламени в голых ладонях, пламени безобидного, но восхищающего малышню и отгоняющего настороженных взрослых, он – с цепом наперевес и хвостом, который уже (о боги!) пострадал от ласк особо приставучих детей, этот – крылатый и с мелкими белыми клыками в несколько рядов. Вот было бы зрелище! А так знай себе вышагивай, гордо, ровно и с каменным лицом, и старайся не смотреть по сторонам. Но себя рассмотреть позволь, да во всех подробностях. И на место местных встань, чтоб желания убивать поубавилось – хоть какое-разнообразие средь леса и снегов.
Полный негодования вопль раздался сразу после того, как деревня скрылась из виду.
Треснув кулаком по ближайшей сосне, спутница взвыла, счесав о кору костяшки пальцев, и прислонилась к дереву, пряча лицо. Дыхание ее было шумным, тяжелым; снег с верхушки падал целыми хлопьями, путаясь в волосах, часть таяла на коже и сразу же замерзала. От девушки несло виной и смущением, они же намекали, что двигаться вперед та пока не собирается. Не может, не хочет, стыдясь того, что произошло и что еще только может произойти... Мягко отстранив ее от дерева, Вален развернулся и теперь пошел первым. Благо, местность выглядела знакомой.
Они шли тем же путем, что и вчера – но теперь, в свете дня, дорога преобразилась. Сам лес вокруг преобразился, и тифлинг почему-то ясно вспомнил свои первые впечатления от поверхности. Преимущественно шумовые: в первый момент ему показалось, что здесь, наверху, поет, посвистывает и стрекочет вообще все, что умеет дышать. Звуки тогда обрушились на него лавиной, ошеломляя, простреливая в висках, – но здесь, в лесах Хиллтопа, стояла тишина. Пронзительная такая, звенящая, когда единственным источником шума являешься ты сам, а единственным звуком – хруст снега под подошвами сапог. Было во всем этом что-то медитативное. Пока не замерзнешь слишком сильно, во всяком случае.
Со времен кражи артефактов в предгорьях стало гораздо спокойнее, что избавило от необходимости оглядываться на каждый треск, однако на то, чтобы мерзнуть, времени все равно не оставалось. Слишком много мест нужно было посетить. Слишком многое вспомнить. Эльфийский склеп, например, защищенный магией такой силы, что от резных камней по периметру до сих пор вставали волосы дыбом. Или умело замаскированную дыру в земле, из которой, щелкнув зубами на воспитанницу Дрогана, выглянул кобольд. Написанное на длинной морде узнавание вторило девушке – там, под землей, действительно жил белый дракон Тимофаррар, старый Мастер и самая прямая родня смертоносной Викстре. А средь замерзших ручьев до сих пор бродил олень с ветвистыми целебными рогами, чьи копыта едва-едва касались льда. Полупрозрачный, но будто бы реальный.
Они шли долго, шли медленно, нечищеными дорогами и дикими тропами, большую часть которых наверняка забыли даже звери. Тифлинг чувствовал себя глупо, через раз проваливаясь по пояс в снег; спутница двигалась легко, пружинящим шагом – и говорила-говорила-говорила. То в голос, то шепотом, то проглатывая окончания фраз, то срываясь на кашель и хрип – и хорошо, если хоть в половине случаев она обращалась к Валену. Ох, нет, эти слова предназначались не ему. Не ему – тому, другому, для которого что-то значили посиневшие от холода пальцы на рукояти и ласковая дробь по самому краю клинка. Тому, чье незримое присутствие так настойчиво гнало девушку вперед, тому, чье время, похоже, было на исходе…
Ревность обжигала и злила, по большей части идиотской своей беспомощностью. Взгляд спутницы все чаще становился отсутствующим, и Валену хотелось одернуть ее, окрикнуть, встряхнуть за плечи, хоть так напомнив о своем присутствии, – что, в общем-то, и произошло бы, если б не ее беззвучное, одними губами, «пожалуйста». И глубокие тени под глазами. И общее ощущение, что спутница валится с ног, держась пока на чистом энтузиазме и его, Валена, локте, который так не хочет отпускать.
Они гуляли до тех пор, пока не поднялся ветер, а солнце не стало огромным и красным – к непогоде. Они гуляли до самого вечера, а вечерело в предгорьях рано; наконец, сбившись на полушаге, девушка вздрогнула, огляделась, вцепившись в ножны, и потянула Валена обратно в поместье. Домой, домой.

Камин был старым, камин был в нагаре, и камин не хотел разгораться, сколько бы тифлинг с ним не возился. Огонь тлел и тух; позже не желал уходить по трубам дым, и Вален пережил несколько невероятно интересных мгновений, продираясь к дверям и окнам сквозь едкое серое марево. Когда же – методом проб и ошибок – разжечь пламя получилось, все стало только хуже, ведь именно физическая работа позволяла не-думать. Отключи голову, займи чем-нибудь руки, и тогда окружать тебя будут вещи простые и понятные.
Простого и понятного в поместье Дрогана становилось все меньше; за точку отсчета Вален принял момент, когда спутница нетвердым шагом ушла наверх, попросив не беспокоить себя какое-то время. Время… этим вечером время ощущалось уж слишком растяжимым, но мужчина ждал. Ждал упрямо, с некоторым беспокойством наблюдая, что метет за окнами с удвоенной силой. Ждал терпеливо, отметая предчувствия дурного, – но в конце концов поднялся тоже, ступая осторожно, будто в доме лежит умирающий, и стараясь ничем не выдавать свое присутствие. Подобная предосторожность претила всему его существу, но напрасной не была.
Дверь на втором этаже, ту, последнюю, открыли недавно и отнюдь не ключами. Аккуратно убранная кровать, стол с кипой документов и карт, шкафы и приборы, в назначении которых непосвященный не разобрался бы при всем желании, – обстановка выдавала в комнате рабочий кабинет, совмещенный со спальней. Бросалось в глаза, что хранили его куда бережнее прочих помещений; честно говоря, еще с момента прибытия тифлинг предполагал найти спутницу здесь. Раньше или позже, но здесь, в кресле старого хозяина поместья и настроении самом траурном.
Истершиеся ножны она кое-как закрепила на стене, среди прочих трофеев, а меч до сих пор лежал у нее на коленях – окончательно поблекший, пустой. Фигурка девушки, всхлипывая, сложилась пополам…
После краткой борьбы с собой Вален тихо ушел.
Пожалуй, однажды она расскажет ему историю, достойную отдельной главы в книге того маленького кобольда. А пока он просто даст ей время для скорби.

– Кто он?
– Его звали Энсенрик. Энсенрик Серый. Маг и приключенец… был, пока не убили в Подгорье. Потом был привязан к мечу. Потом попал ко мне.
– Он любил тебя?
– Теперь я об этом знаю.
…
– Прости меня. Я… хочу уехать отсюда.

Меня ковали, как символ жизни,
Меня ковали из хладной стали,
Только сегодня я буду лишним –
Твои враги умирать устали.