Оспина/Гаруспик, идея честно взята с феста IPL, но от заявки мало что осталось)
читать дальшеТурнув от дверей вездесущего Спичку, Эспэ-Иун затыкает последние щели в стенах ночлежки и зажигает лампу – та шипит и плюется маслом, порываясь затухнуть, но света вполне хватает. Оспина привыкла к темноте и теням. Только куклам не верит, хоть неживые они и бездушные; потому берет чучело поперек спины и относит к коридор, к выходу. Так спокойнее.
Эспе-Иун не любит, когда глаз больше, чем два.
В комнатке пахнет сырой землей и цветами, которыми устлан весь пол. Горькими, дикими, живыми и свежими – после долгой, затянувшейся осени и незаметной зимы в Город на реке Горхон заявилась весна. Улыбается Ласка, хмурится, поглядывает из окна Мишка, тихо напевает что-то Капелла - по некогда темным, страшным чумным улицам потекли ручьи, унося в землю остатки Песочной грязи, зажурчали подземные воды, вымывая кости покойникам, встряхнулась, зашевелилась Степь, пробуждая от дремы твирь…
Уклад проснулся едва ли не позже всех: терпкий, сладкий запах новой весны совсем недавно взбудоражил чувствительные ноздри одонгов. А это значило, что вот-вот наступит выбранная ночь, зажгутся костры у кургана Раги, прольется бычья кровь да затанцуют невесты, тонкие, гибкие, словно тростинки – и будут танцевать так до самого восхода, чтобы наутро свалиться полуживыми на руки к червям.
При мысли об этом губы степнячки растягиваются в чуть язвительной улыбке: дурочки. Ей никогда не нравилась эта традиция – слишком громко и многолюдно. Однако все течет, все меняется, и этой весной почетным гостем будет молодой менху, Бурах – и Оспина не сможет не прийти.
Эспе-Иун скидывает мешковатую робу на пол, касается ее пальцами ноги, отбрасывая как можно дальше, и разглядывает себя в зеркало при тусклом свете лампы за спиной. Хороша. Пусть кожа не светла, как у Каиной, пусть волосы обрезаны и не пахнут медом, как у Ольгимской, пусть руки не знают колец, а лицо шелков, зато осанка не хуже инквизиторской будет. Статная. Да и живая она, настоящая, в отличие от всех этих… Оспина кривится и будто выплевывается слово – вещей.
Да. Так и есть. Порождение Степи, демон, чума – все лучше, чем марионетка в руках Властей, тупая, преданная кукла, по-собачьи обожающая хозяев, таких далеких и слишком юных, чтобы быть жестокими.
Она, Эспе-Иун, другая. Почти родня Самозванки, степной дух - и может выбирать. Потому сегодня ночью - вопреки всем заветам Уклада! - наденет белое платье до самой земли и отправится к кургану Раги. К менху. К своему менху. Признаваться.
Там же будь, что будет.
… А столичная принцесска пусть и дальше кукует в своей башенке. Авось и ума наберется, горемычная.
Оспина прикрывает глаза, предвкушая жар ночных огней на коже. Сердце заходится, бьется быстрее – и степнячке стыдно в этом признаваться, ой как стыдно, даже себе. Натягивая платье, она неловко, сердито мнет ногами цветы. Огрубевшие стопы от этого пахнут пряно и сладко. Позже женщина вплетает цветы в волосы; стебли не желают держаться, летят обратно на пол – Оспина злится, но не оставляет попыток вернуть их на место.
В любви, как на войне, все средства хороши.