"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Наконец добралась до обзора на Blasphemous. Какие локации, какой лор! Боссы так вообще отдельный вид искусства (образ каждого, кстати, отсылает на какие-то церковные образы и легенды).
Читала когда-то об еще одной игре, в основу которой положили отсылки ко всякому церковному. Помню, что у нее была очень выразительная, не пиксельная рисовка. И название сложное. Вроде как квест. Ищу...
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Дописала до середины и поняла, что перегорела и дальше писать уже неинтересно. Все как всегда)) Так что пусть держит место, может, когда-нибудь вернусь.
+++Пожалуй, в нем всегда была какая-то безуминка. Та самая страсть, что позволяла полностью отдаваться определенной мысли или идее. И Олаф отдавался, самозабвенно, искренне: работе на Г.П.В., сцене, их с Кит отношениям. Благо, подобное ничуть не пугало Сникет. Даже наоборот, ей казалось, что пока они вместе, на заданиях ли, на учебе или на светских прогулках, мир вертится чуть быстрее и пылает живым, согревающим до кончиков пальцев огнем. Этот огонь, эта безуминка, наверное, и была тем, что вечно притягивало к Олафу людей — всех троих Сникетов, часть волонтеров. Кит уверена, что все началось именно с нее. Ну и, конечно, с того вечера в опере.
Беатрис, сияющая на сцене, Беатрис, крадущая сахарницу, Беатрис и Лемони, держащие в руках дротики с ядом. Лицо Олафа, на котором написаны ужас и растерянность; виноватое и не менее растерянное лицо брата. На какое-то время Кит забывает, что нужно дышать, а потом просто не решает двинуться с места, и в результате все начинают двигаться разом. Олаф, спотыкаясь на каждой ступеньке, кидается вниз, к отцу, Беатрис и Лемони просто сбегают, унося с собой одну из главных тайн Г.П.В. Краем глава Кит еще видит Эсме, которая плачет о неполном сервизе, но вообще мысли Сникет в тот момент заняты совершенно другим. Олаф, который безнадежно, но очень упорно ищет пульс на пока еще теплом запястье отца. Олаф, который тупо, как загипнотизированный, смотрит в пол, пока не приезжает кем-то вызванный коронер. Когда она, мучимая чужой виной, наконец решается тронуть его за плечо — увести подальше отсюда, хоть куда-нибудь, все равно куда, — Олаф оборачивается так резко, что Кит хочется отскочить. Ненависть в его глазах обжигает; Олаф смотрит так, будто видит перед собой совершено другого Сникета, будто бы всеми силами ищет в ее лице черты брата — убийцы. Потом, конечно, его взгляд смягчается, словно б он и сам пугается того, о чем только что думал. Олаф даже улыбается ей, ненатурально и криво, как грустный клоун. Кит замечает, что уголки губ у него подрагивают, и пальцы тоже, и вообще это больше похоже на истерику, а не улыбку. Она держит его так крепко, как только может, и не позволяет смотреть, как полиция забирает тело. Остаток вечера проходит как в дурном сне: разбирательства с прессой, озадаченные и мрачные перешептывания членов Г.П.В. В какой-то момент Олафа отзывает в сторону Эсме — возможно, чтобы принести соболезнования, но получается у нее это не особенно хорошо. Тот возвращается обозленным и приносит с собой вино. Из всех Сникетов на похоронах присутствует только Кит. К тому моменту уже становится известно, что Лемони подался в бега, а Жак все равно не успел бы приехать вовремя. Всю церемонию Олаф держит лицо: как и положено хорошему сыну, скорбит, развлекает гостей и говорит проникновенные речи, да с такой страстью, что в ней можно заподозрить нечто механическое. Лишь иногда он касается руки Кит, словно б пытаясь набраться сил, а когда все заканчивается, уверенно отсылает ее домой — отдыхать после сложного дня. Однако та, почуяв недоброе, спустя пару часов возвращается. Она обнаруживает его в одной из дальних комнат дома, забившимся в угол, как больное животное, и затыкающим себе рот тыльной стороной ладони. Он говорит, что Лемони не виновен. Он говорит, что дротик бросила Беатрис. Он вообще много чего говорит, про Г.П.В., волонтеров и кровавые тайны, и послевкусие от того вечера у Кит остается горько-соленое, с привкусом облегчения. А еще — благодарности, ведь даже в таком состоянии Олаф как-то находит в себе силы, чтобы ее поддержать. Шутит неловко и невпопад, что теперь они оба в каком-то смысле осиротели и тем более должны держаться вместе. Кит соглашается, чувствуя, как печет в уголках глаз: ему никогда не вернуть родителей, а она вряд ли еще раз увидит брата. Хотя ей все равно интересно — противный такой, скребущий интерес, — смотрел бы он на нее так, поддерживал бы, если б клеймо убийцы до сих пор лежало на Лемони. Потом они оба на какое-то время теряют связь с остальными волонтерами, предпочитая тайному обществу общество друг друга. Раздираемое на части Г.П.В., где никто больше не знает, кто друг, а кто враг, — вовсе не то, что нужно, когда хочешь справиться с потерей и скорбью и как-то собрать из кусков прежнюю жизнь. Однако Г.П.В. находит их само.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Села на ночь глядя делать задачки по редактированию. Надолго терпения не хватило Примеры из учебника Голуб — говорят, все было напечатано/издано)
1. На собрании перед своим коллективом Левченко предстал в обнаженном виде, признался в грехах и покаялся. 2. Эти острова, если глянуть на карту, плавают, как клецки... 3. В морозном обличье, как и полагается, набросив на плечи елей пышные шапки, пришел Новый год. 4. Северный олень неприхотлив, не требует ухода и с радостью отдает человеку прекрасное оленье мясо, шкуры, рога. 5. Учащиеся успешно осваивают производственный процесс, учатся управлять станками. Их электронная душа светится мигает, пощелкивает. Впрочем, для ребят, которые здесь работают, эта «душа» не более загадочна, чем для пастуха душа коровы . 6. У розового зрения любви два глаза: глаз радужного мира и глаз глубинного загляда.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Карантин у нас, вроде бы, ослабляют, но неизвестно, надолго ли. Удаленку продлили на весь июнь. Вчера поставила на ноут все нужные программы и стала работать лежа. Это начало концаА еще джинсы, которые всегда были большими, теперь как раз.
Также, кажется, решилась наконец завести второго кота. Пора бы смириться, что если за два года соседства кош не сменила гнев на милость и не стала хоть чуть более ручной, то дальше лучше уже не будет. Любит старых хозяев — и пусть. Заботиться все равно буду, просто перестану лишний раз тянуть руки.
Теперь хочется нормального, ласкового кота, но это тоже та еще лотерея) И как оно будет в бытовом плане, непонятно: теперешняя кошка мне досталась уже взрослой и отлично воспитанной, котят раньше никогда ни к чему не приучала. Но авито мониторю.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Дизайн уровней как еще одна причина любить игры From Software Тут разбираются только последние, известные работы, а мне еще и Куон вспомнился. Какие ж там красивые локации были, хоть и в кровище...
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Ну, это было ожидаемо. Не можешь устроить персонажам "долго и счастливо" в жизни — пусть у них будет все хорошо после смерти) После Deadly Premonition такая тема почему-то перестала быть для меня табу.
Так что постканон.
— Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий.
М. Булгаков, "Мастер и Маргарита"
Олаф просыпается, дернувшись и сбросив на пол одну из подушек.
Он не торопится открывать глаза и еще какое-то время просто лежит, ощущая, как из тела постепенно уходит сон. Да и тело у него тяжелое, неповоротливое и негибкое, словно после долгой пробежки. Особенно тянет в районе ребер и ниже — тупая, едва ощутимая боль. Наверно, съел вчера что-то не то.
+++В лицо ему бьет яркий солнечный луч, отчего сомкнутые веки немного щиплет. Судя по шуму, окно открыто; на улице надрывается какая-то птица. Почему-то Олафу кажется, что она должна быть настолько мелкой, что сможет поместиться у него в ладони. В детстве он часто ловил таких птиц, подносил к уху и слушал, как бьются их крохотные сердца.
Это было слишком давно.
Открыв слезящиеся глаза, граф (граф?) Олаф без удивления видит высокий потолок. Комната кажется ему смутно знакомой, но очертания предметов все еще нечеткие после сна. Едва он пытается на чем-нибудь сосредоточиться, как обстановка меняется, и ему приходится смаргивать. Однако на одном из портретов, развешанных по стенам, точно изображен отец, и Олаф узнает учебники по сценарному мастерству, кучей сваленные на столе.
По каким-то причинам ему хорошо. Комфортно, спокойно и больше не хочется никуда идти или бежать.
Что-то не так.
Кит тихонько сопит рядом с ним, натянув одеяло до подбородка.
Ее темные волосы ореолом рассыпались по подушкам, дыхание ровное и спокойное. Скосив взгляд на девушку, Олаф неожиданно понимает, что в комнате по-утреннему прохладно, а одеяло у Кит, и он уже слегка мерзнет. Сначала он колеблется, не решаясь протянуть руку: будить Сникет кажется практически святотатством. (К тому же, Кит подобной побудке может не обрадоваться, а в плане боевых навыков она всегда была лучше него.) Но потом Олаф все-таки преодолевает сонную тяжесть, поворачивается на бок и, забравшись под одеяло, обнимает девушку за живот.
Кожа у Сникет горячая, а пальцы Олафа вечно холодные. Кит недовольно и шумно вздыхает, потом накрывает его руку своей — бормочет что-то о ледяных лягушках и страшной мести, когда Олаф не будет ее ожидать. Тот смеется в ответ, пока его голову не пронзает удивительная, болезненная мысль.
Живот. У нее ровный, плоский живот.
Это добавляется ко всем замеченным странностям, и Олаф наконец-то пытается… вспомнить. Так напряженно, что в висках начинает звенеть, а пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Он даже ненароком прихватывает кожу Сникет; тут же спохватывается, впрочем, но Кит все равно оборачивается к нему. Бледная-бледная, она улыбается ему тепло и спокойно, хоть и с печалью. Как будто тоже чувствует что-то эдакое, как будто понимает, что именно с ним — с ними — не так.
Олафу кажется, что он целые годы не видел в ее взгляде столько нежности. А может, и правда не видел.
Его воспоминания смазываются и окончательно исчезают, как дымка над предрассветным океаном.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Вообще мне никогда не нравились персонажи-главгады. Да, писать о них иногда было интересно, но чтобы следить за каждым шагом? Радоваться появлению на экране? Пф. А потом посмотрела "Лемони Сникет: 33 несчастья" — который сериал, а не фильм.
И все)
В сериале Олаф гораздо страшнее, чем в фильме. Прям-таки отвратнее, жестче. Ему, по-моему, до самого конца намеренно не дают погладить собаку — совершить хоть один человечный поступок. Постоянно ловила себя на "нетнетнетнетнет", когда по его вине погибал очередной персонаж... Но какая харизма!
+++В финале даже прошибло на слезу. Самая трогательная спойлер!сцена смерти из всех, что я видела.
Когда начинала смотреть сериал, кстати, вообще ничего не ждала, даже хотела бросить, настолько уж он абсурдный: постоянные игры со словами, переодевания, отсылки к чему-то непонятному и проч. Втянулась аккурат после первого сезона (там в конце еще была душевная песня, исполняемая всеми персонажами). Во втором сезоне сериал как раз набрал скорость, а герои начали умирать быстрее, чем в Игре Престолов.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Очтоядописал) Теперь это стопроцентный кроссовер с "Мелкими богами" Пратчетта. И до сих пор — сонгфик на Оргию Праведников.
Так не спи же хоть ты! Прошу, будь здесь И бодрствуй со мной, Не спи, я прошу! (с)
В городе Смерти верят, что все живое в конце концов уходит в пустыню. Поэтому за пределы городских стен стараются не соваться с наступлением ночи, а некоторые начинают сторониться окраин и раньше, едва-едва день переходит к сумеркам. Легенды, слухи передаются из поколения в поколение, их записывают на стенах и даже на партах. (За второе, правда, есть нехилые шансы получить втык от шибусеновских преподавателей, но ради испуганных — и запуганных — лиц новичков можно и расстараться.)
+++Говорят, что барханы вокруг города Смерти за ночь могут измениться так, что кажется, будто владения Шинигами куда-то переместились.
Говорят, что ночами в пустыне болтают, шепчут и плачут разные голоса, а в домах на окраинах им сочувственным воем вторят дети. И те, и те со временем успокаиваются, причем дети всегда стихают вторыми.
А еще говорят, что пустыня защищает Шибусен от чужаков и, не зная, куда смотреть, найти город Смерти среди песков практически невозможно. Разве что позовет Шинигами или повод будет уж очень веский.
Однако в целом с пустыней дружат — как с большим, глупым, в общем-то безобидным, но очень клыкастым животным. Уважают ее по-своему, просто стараются не беспокоить по пустякам.
Загребая ногами песок, Кид, фигурка на фоне барханов, костерит на чем свет стоит ночной холод и истаивающие под ботинками песчаные горы. Чем дальше становятся сверкающие огни города, все эти костяного цвета башни и башенки, тем сильнее ему хочется оглянуться через плечо, постоять, а может, даже вернуться, пока не ушел от дома слишком уж далеко. Но этим он лишь обнажит свою слабость, поэтому нет, нельзя, не сейчас. Стуча зубами — больше, наверное, от волнения, чем от ветра, — мальчик заворачивается в накидку и упрямо бредет в темноту. Надо уйти так далеко, чтобы от города осталась лишь яркая точка в том месте, где сходятся пустыня и небо.
Путь ему освещают одни только звезды.
Самым сложным оказывается найти подходящее место. Дорога Киду знакома, и он практически кожей чувствует, когда нужно остановиться, — а затем, чуть-чуть постояв, начинает бродить кругами, оттягивая момент, ради которого был проделан весь этот долгий унылый путь. В конце концов решает сделать себе послабление: эту ночь Смерть-младший проведет лицом к городу, к свету, не вглядываясь в бесконечно засасывающую темноту. Расстелив на песке какую-то ветошь, он долго ищет нужную позу. Устраивается удобнее, ругая вполголоса набившийся в ботинки и под одежду песок. Вдохнув, позволяет им быть услышанными, а себе — стать Шинигами, пусть еще не совсем настоящим, и вот…
Они вьются вокруг него мошкарой, забиваются в рот и нос, мешают осязать, видеть и даже дышать и говорят-говорят-говорят — о своем одиночестве, о том, чего не успели, о том, что так сильно желается и что более недоступно. От многих не осталось ничего, кроме концентрированных эмоций, мысли, зацикленной самой на себе. Они рыдают, они смеются, они умоляют и просят помнить, и в голове Кида уже не помещаются все имена. Они — лавина, обрушивающаяся на него в такие вот ночи, они — толпа, застрявшая в темноте; пожалуй, их больше, чем песчинок в пустыне Невады. Они знают, кто сегодня пришел в пустыню. Они…
Чувствуя, что щеки подозрительно холодит ветер, а во рту появился привкус железа, Кид выныривает, с усилием отстраняясь от подлинной стороны пустыни. Утираясь, он чувствует, как ткань размазывает по коже влагу. Из носа капает темным.
Город Смерти, далекий и до обидного безразличный, светится как елочная игрушка.
Хорошо, что Кид никогда не берет с собой зеркала.
Он бы, наверное, просто б не вынес вида бесконечно позитивного Шинигами, подглядывающего за ним из комнаты посреди Шибусена. Киду с лихвой хватает моментов с утра, когда отец со всей его неуклюжестью пытается задавать вопросы — что услышал, что понял, кого смог выделить из толпы одинаково серых теней. Разговор под конец всегда сходит на нет: Кид смотрит в пол, Шинигами — в точку поверх его головы. Наверное, просто переживает, а как поправить дело, не знает. Некоторым вещам Кид должен учиться сам.
Там, в темноте, — те, кто по каким-то причинам не смог уйти: испугался, запутался, не решился отправиться в странствие к другому краю пустыни. (Черная, да, на самом деле она всегда была черной: эбонитового цвета небо, такой же песок и полная тишина. Ночь — время, когда обнажается истинная сущность этого места. Кид не особенно понимает сверстников, которые обожают практические занятия вне Шибусена.)
Там, в темноте, — те, кто остался специально, решил присматривать за городом, неся свою службу и после смерти. (Отец говорит, что иногда болтает с парочкой своих бывших Кос. Кид иногда тоже будто бы различает их голоса — теплые и подбадривающие, как искорки, — среди полуночного, стонущего на разные лады гомона.)
Там, в темноте, — боги настолько древние, что уже сами забыли свои имена.
После встречи с ними Кид чувствует себя особенно выжатым. Это как попасть в ментальную мясорубку: эфемерные, носимые всеми ветрами, подобные… штуки выжимают из тебя жизнь, оставляя взамен призрачные воспоминания о других временах, которые были до Шинигами и ведьм. Клочки тумана чуть поплотнее предлагают Киду… ну, всякое, о чем он никогда не рискнет рассказать вслух, и просят в обмен лишь одно — поверить. Сходить туда-не-знаю-куда и вознести на алтарь то-сам-забыл-что. Кид кивает, иногда удивляется кровавости прежних ритуалов и обещает себе завести под них отдельный блокнот.
Он не совсем уверен, как именно это работает; отец говорит, что, пока у бога есть хоть один верующий, который как якорь удерживает его в этом мире, такая вот участь ему не грозит. Потом он всегда отстраняется и замолкает как-то неловко, а Киду становится жутко. (Нет, ну в Шинигами-то верить будут всегда!) В общем, древних, несмотря на их приставучесть, Смерть-младший даже чуть-чуть жалеет: быть забытым, быть брошенным — самая печальная участь для божества.
К нему редко дважды приходят одни и те же боги. Что случается с теми, кто замолкает, думать не хочется.
Тем более, что поводов для раздумий у него и так достаточно.
Отец говорит, что пустыня — его главный друг и ее нужно уметь слушать: выбрать кого-то одного, сосредоточиться на нем и позволить пескам говорить его голосом. Кид старается изо всех сил, но пока ничего не выходит: они отталкивают друг друга, перебивают и каждый раз давят количеством. Кид отбивается, просит их замолчать, заткнуться хоть на минуту, но это как стоять в центре напуганной толпы, размахивая руками и призывая к порядку. А еще Кид немного злится: он не может заставить уйти тех, кто решил остаться по собственной воле; не может за руку перевести на другой край пустыни тех, кто чего-то боится, — на чужой решимости тут не выедешь. Каждая такая вот ночь заставляет его сомневаться в собственной сущности Шинигами, а утром, кое-как размыкая слипающиеся глаза, ловить в голосе отца нотки жалости.
До рассвета остается еще много-много часов. Кид утирает лицо, поплотнее заворачивается в мантию, ощущая, как кожа под ней идет мурашками, и готовиться бдеть.
Кид продолжает ходить в пустыню и много лет спустя, когда ночи в городе Смерти становятся звездными и безлунными — Луны-то больше как бы и нет. Правда, теперь его отлучки не настолько часты и за каждой пристально следят сестры Томпсон. Между бровей Лиз раз залегает тревожная и печальная морщинка, а Патти молчит, теребит в руках какую-то мелочь и становится жутко похожа на недовольную Маку. Кид старается уходить из особняка незаметно и обходными путями, но сестры все равно как-то его находят.
Они никогда не просят, чтоб этот раз был последним. Знают ведь: все, что происходит с миром, можно прочитать по пескам — вечным, глубоким, соединяющим все континенты и времена. Истинный Шинигами должен чувствовать их, иначе он будет недостоин своего поста. Однако в том, как переглядываются сестры, Кид читает немую мольбу… и каждый раз отводит глаза.
Может, Томпсон и подозревают, зачем он все это делает, но в некоторых вопросах они очень тактичны.
Зато теперь Кид говорит с пустыней на равных.
Точнее, пустыня однажды заговорила знакомыми ему голосами, и с тех пор дело пошло гораздо быстрее. Так, на выходе из города Кида каждый раз встречает Би Джей. В шелесте сухой травы — смех, в вихре песка, который поднимает ветер, — шаги. Если закрыть глаза, можно представить, как бывшая Коса Смерти идет рядом и непринужденно болтает о чем-то своем. В основном, конечно, интересуется, как дела у оставшихся в городе, или докладывает о подозрительных колебаниях, которые заставляют барханы дрожать перед новой бедой. А один раз Кида даже попросили о стаканчике кофе. Тогда он принес в пустыню термос и две чашки: одну выпил сам, другую вылил в пески.
Би Джей провожает его, сколько нужно, и старательно отгоняет всех остальных. В первую очередь — Джастина Лоу. Почувствовав его присутствие, Кид морщится и слегка трет виски: голос у предателя хриплый, до сих пор наполненный яростью, и говорит он так же, как раньше, словно жалит словами. Забавно, кстати, что Лоу каким-то образом все же вернулся с Луны — к городу, который он так сильно ненавидел при жизни. Возможно, это брату, погребенному под тоннами Черной крови, надоело слушать настойчивое жужжание под ухом?
Кид ухмыляется, а Би Джей просто стряхивает приставучего духа с себя, как нечто отвратительное и сколькое. С каждым разом голос Лоу становится тише. Кид думает, что однажды ночью Джастин не явится, унесенный ветрами к самому центру пустыни, — окончательно потерявшийся, утонувший в своем безумии. Он не испытывает по этому поводу ничего, кроме смутного сожаления. Злиться не получается. Ну, уже.
Город Смерти вдали переливается разноцветными огоньками, как раньше. Только теперь за мирный сон жителей целиком и полностью отвечает Кид.
Бухнувшись на песок, новый Шинигами этого мира сосредотачивается и, как в детстве, на мгновение становится маячком, свет которого привлекает всех живущих в пустыне. За плечом — тихий вздох: Би Джею не особенно нравится отходить в сторону, позволяя им наваливаться на Кида черной давящей массой. Некоторые просят выслушать, другие — поддерживают, третьи хотят разорвать на мелкие части не только его дух, но и тело. Раньше у Кида в такие моменты вечно заканчивался запас носовых платков; теперь все прекращается, даже не успев как следует разогнаться.
Голоса вдруг перестают его жалить — лишь мечутся и пищат, кто разозленно, кто восторженно, а потом и вовсе умолкают, словно бы выдавленные чем-то большим, чем все они вместе взятые. Кид чувствует себя так, будто его окружают чьи-то громадные, золотого цвета ладони. Вся пустыня постепенно превращается в них, и песок, и небо, и все-все-все, — и ему становится легче, чем когда-либо со дня смерти отца.
Би Джей за его спиной облегченно вздыхает и улыбается, скрестив на груди руки. Похоже, его глаза видят то же, что и глаза Кида.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Не хочется писать тут о болячках, но мб кому-нибудь пригодится. +++ У препарата "Урсосан" (назначают, насколько я поняла, при проблемах с желчным, печенью и пр.) есть не описанная в инструкции побочка — алопеция (читай, облысение). Кого-то проносит, кого-то нет. Меня вот не пронесло) Адово теряла волосы больше месяца и только сегодня догадалась почитать про лекарства, которые пью.
Завтра побегу в аптеку за витаминами и всем прочим, а луковые маски делаю последние две недели, но как-то оно... Пишут, что волосы продолжают лезть и после отмены препарата, настолько это токсичная хрень. Удаленку у нас продлили до конца мая, а там по ситуации. Чувствую, выйду лысой) И полный набор органов, по ходу, сохранить все-таки не получится. Урсосан пить брошу.
Пардон, побочка в списке все-таки есть. Видимо, внесли уже)
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
В мае обещали новый сезон Смешариков. Двадэшных. Радуюсь, как школьница
До сих пор помню серию про удачу и неудачу. Одна из самых душевных, как по мне) Вот дочитаю недочитанное, доиграю недоигранное, и устрою себе мультмарафон.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Кажется, я нашла самую красивую игру за последние... Ай, да меня с Dear Esther ничего так не цепляло. Встречайте — ABZU)
Это как Journey (потому что создатели те же), только под водой. Обрывки лора про потерянную цивилизацию, огромные локации и рыба-рыба-рыба, на которую даже можно медитировать! Однажды я все-таки покатаюсь на большой черепахе...
Если хочется расслабиться после работы и поглазеть на пейзажи — самое то. У меня просто дух захватывает, особенно когда меняется музыка)
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
К вопросу о том, как продуктивно провести карантин. Апд. Теперь тут не только Куон, но и слегка Forbidden Siren. Надо собрать штампы из всех знакомых ужастиков))
Одну из комнат дворца заполняли высокие, объемные деревянные сундуки — не то саркофаги, не то хранилища для продуктов вряд, сверху донизу оплетенные паутиной. Не знаю, почему нельзя было тотчас же прикрыть двери, развернуться и выбрать, к примеру, соседний коридор. Не знаю, зачем вообще мы вошли в эту комнату, что еще хотели узнать об острове, какие соображения — опровергнуть. Идея изначально казалась не слишком хорошей, но не поддаться какому-то сосущему чувству в желудке было просто нельзя. Все сильней убеждаюсь: в таких местах важно даже не то, куда и зачем ты идешь, а то, от чего неосознанно и как можно скорее уносишь ноги. Часть 1Под воздействием общего предвкушающе-пакостного настроения Вален рывком сдвинул крышку с ближайшего короба. С выражением сдержанного отвращения заглянул внутрь. Не меняясь в лице, поднял за шиворот крутившегося у ног Дикена и, немного зловещий на фоне уходящих во тьму хранилищ, махнул рукой. Можно подходить. — Босс, тут дроу, — едва я приблизилась, растерянно прошептал Дикен. Балансируя на краю сундука, придавая себе равновесие крыльями, он весь как-то сжался и будто не мог оторвать взгляда от содержимого. Но спускаться на пол тоже не торопился, видимо, присутствие Валена добавляло ему уверенности. — Дроу спит и… видит длинный-длинный сон. Хороший, наверное. Перед тем как уступить мне место подле сундука, Вален покосился на Дикена странно и даже чуть-чуть с уважением. Всеразличная жуть всегда становилась еще более жуткой, если на нее указывал обычно жизнерадостный кобольд. Витавший в комнате запах заставил порадоваться, что воды реки давным-давно сделали свое грязное дело и прощаться с обедом мне было уже не нужно. Поэтому подходила я подготовленной, в полной уверенности, что ничего хорошего внутри сундука не окажется. И действительно: хорошего — ничего. Ну и плохого, в принципе, ничего тоже. Дроу и дроу. Ну неживой уже пару часов как, ну спокойный-спокойный, даже умиротворенно-возвышенный, что ли. Ну лежит на чем-то… чем-то, сильно напоминающем… А. Так вот на что все так смотрят. *Утроба какая-то. Гадость!* — сплюнул Энсенрик. Вот это, кстати, действительно гадость. Стенки короба покрывало что-то пульсирующее, на вид — крайне склизкое, перемешанное с подозрительного вида сгустками и кусками чего-то желеистого. Дроу утопал во всем этом, как в какой-то купальне. А еще из раздутого живота и груди мертвеца прорывались, слегка подрагивая, паучьи лапы. Натирра, отпрянув, выругалась. В темноте, лишь чуть-чуть разгоняемой синеватым светом светильника (такие для чего-то пристроили над каждым из сундуков), ее лица мне было почти не видно, зато пальцы дроу явно сложились в защитный жест. — Это их колыбели. Дроуков, — тоже шепотом и почти с возмущением произнесла она. — Так не бывает. Неправильно! Что в понимании моей провожатой являлось правильным путем появления гигантских человекоподобных пауков, я спросить не успела, поскольку дальше, примерно в один момент, произошли сразу несколько вещей. Натирра, обойдя Валена (кажется, он уже почти вытряс из волос всю налипшую паутину), решительно направилась к снятой с сундука крышке. Перевернув ее внутренней стороной к свету, дроу приложила руку в перчатке к чему-то, заметному одной только ей, и выразительно оглянулась. — Тут все в царапинах от ногтей. Дикен, пытаясь смотреть одновременно вбок и вперед, в конце концов довертелся и с воплем исчез внутри сундука. В остальных сундуках что-то многообещающе заскрипело.
Одним словом, остров не внушал никакого доверия с того самого мига, как показался из-под воды. В основном потому, что очень уж сильно внешне напоминал здоровенный, притопленный в ядовитой воде могильник, а еще — каменный саркофаг или, допустим, каменное же гнездо. Подступ к нему был усеян скалами; чуть дальше, на суше, они смыкались кольцом, скрывая от посторонних глаз… что-то. Скалы стояли так плотно и изгибались так неестественно, что казалось, будто чьи-то громадные руки скатали камень в подобие шара, нет, купола, и специально оставили среди черной-черной воды. Наверное, так бы изобразил остров кто-то, понятия не имеющий, как на самом деле выглядят острова. Проблемами веяло издалека. Ладно слухи и мрачное лицо Валена, в чьем пересказе мне впервые пришлось услышать о событиях, происходящих в этой части реки, ладно то, что не появляются такие пейзажи ни с того ни с сего за один день (и за два дня не появляются тоже — боюсь представить, сколько нужно стараться, чтобы придать камню подобную форму); первым, чем выдало себя странное островное поселение, были вспышки у самой вершины скал. Гнилушечного цвета дымка вызывала у меня смутное, неутихающее и почему-то очень знакомое чувство тревоги, что собиралась в тугой жуткий узел где-то под ребрами. Артефакт, полезный для войска Провидицы, да? Артефакт такой силы, что сама магия обретает форму и цвет? Мой опыт общения со всякого рода древностями оставлял желать лучшего, и распространяться о нем не хотелось, но ясно было одно: Каваллес вел свою лодку в очень нехорошее место. ...Наверное, это и послужило причиной того состояния, в котором я пребывала, пока остров становился все ближе. Из-за тошноты не особо хотелось двигаться, а некоторая меланхолия не только отбивала желание поддерживать вежливый разговор, но и не позволяла опять и опять разглядывать Каваллеса и его пассажиров. В итоге, оставшись в одиночестве (ну, в той степени, в которой можно найти одиночество на небольшой, растянутой в длину лодке среди подземного-чтобы-его-океана), я, прикрыв глаза, пыталась сосредоточиться на своих ощущениях. Очаг, что еле тлел внутри меня на острове с големами, теперь разгорался сильнее, согревал, придавал вес рукам. Пусть только чуть-чуть, пусть сил не хватало на хоть какую-либо серьезную волшбу, но робкое тепло уже обещало надежду. А вот сознание Энсенрика, сознание внутри сознания, прежде ощущавшееся как часть моего, а теперь — скорее как острый камень в ботинке, было холодным как лед. Трогать оружие не хотелось. Энсенрик в последние дни молчал и, кажется, тоже впадал в какую-то свою, особую меланхолию. Подходящее настроение, кстати, если ты — меч, до берега еще нужно доплыть, а лодка, на которой тебя перевозят, уже какое-то время наполняется ядовитой водой. А, да, пожалуй, с этого и надо было начинать. — Слезь с меня, кобольд, — беззлобно произнес Вален и несколько раз переступил с ноги на ногу; под сапогами возмущенно заойкало и не менее возмущенно захлюпало. С некоторым сомнением посмотрев вниз, тифлинг наткнулся на честный взгляд Дикена, сделал пару шагов по залитому водой днищу лодки, вновь наткнулся на Дикена и далее, кажется, бросил намерение каким-то образом высвободиться. Умный кобольд пристал к Валену еще в тот момент, когда на горизонте обнаружился остров, а лодка вздрогнула, заскрипела и едва не перевернулась. Пока Каваллес шипел вслед скрывающейся в воде силе, а из скарба экстренно извлекалось все, чем можно было вычерпывать воду, Дикен вернул на место проплывавшую мимо лютню, окинул взглядом всех, кто застрял средь реки вместе с ним, выбрал самого рослого и, видно, решил не отходить от него ни на шаг. Расчетливый гад. И ведь почему-то казалось, что в совсем крайнем случае у ящера есть всамделишний шанс посидеть на ручках... Отогнав от себя непрошеное видение, я с трудом сохранила нейтральное выражение лица. В конце концов, плыть оставалось не так-то и много. Если что, можно будет коллективно шагнуть с лодки на скалы — аккурат перед тем, как она вместе с Каваллесом уйдет в воду. Словно в ответ на мои мысли скорбный лодочник оглянулся и что-то вполголоса проворчал, покачиваясь. Когда в лодке проделали брешь, казалось, он словно стал чуть более прозрачным. Призрачным. — Я был готов умереть за Провидицу, но не утонуть по пути на этот проклятый остров. Что-то очень не хочет нашего присутствия. — Сложно сказать, какое настроение нашло на Валена, однако за один раз он сказал больше, чем за все время с тех пор, как мы покинули остров Создателя. Дикен, вздрогнувший на моменте про “утонуть”, пододвинулся к нему еще ближе. Мне почему-то вспомнилось, что до этого кобольд ни разу не плавал на кораблях. — Наша миссия слишком важна, чтобы закончиться так случайно. Мы не утонем. Во всяком случае, не сейчас, — убежденно заметила Натирра. Глаза ее неотрывно следили за островом и даже что-то различали во всей этой темноте. Дроу вновь устроилась на краю лодки — отнюдь не из-за соображений безопасности, скорее, из сильного нежелания намочить сапоги. Нет, конечно, воду можно было вычерпывать, чем и пришлось заниматься немного ранее, однако касаться всей этой мокроты лишний раз не хотелось. Ледяная и масляная. — Причины появления этого острова до конца не известны, — задумчиво продолжила дроу. — Но магия, лежащая в его основе, защищает сама себя. Нам повезло отделаться одной лишь пробоиной. Так значит та жуть и сосредоточенное молчание, опустившиеся на лодку, когда в нее хлынула вода, — это все называется “повезло”? Хотя, если честно, ничто не сближает так, как совместные попытки не утонуть. А какая появляется слаженность в действиях! Вспомнив момент почти-что-крушения, я передернула плечами, пытаясь избавиться от тягостного ощущения. Странно все-таки было думать о том, что помимо опасностей, таящихся на островах, неприятности крылись и в самом плавании сквозь безбрежно-черный подземный океан. За время, проведенное в пути, я как-то привыкла, что Каваллес может отвести практически от любой беды. И кстати, о лодочнике. — Прежде я не подходил столь близко к этому острову. Живущие на нем существа не желают общаться со… мной. — Кажется, с носа лодки послышался смех. Нет, точно смех, просто напоминающий о скрипе могильных плит. — Хотя с вами… со всеми вами, возможно, они говорить захотят. Брошенный на меня взгляд (если по другую сторону этого взгляда вообще сохранились глаза) был не столько неприятным, сколько оценивающим, и выдержать его, не отвернувшись, получилось с некоторым трудом. Что, еще один адепт видений об Избранном? Лучше бы на дорогу… в воду смотрел. А то сопровождающие этого самого Избранного реагируют больно уж специфически — кто-то улыбается очень недобро, а кто-то, наоборот, отчаянно хочет увериться в своих убеждениях. — Авариэли всегда живут достаточно замкнуто. Но обычно их города стоят глубоко в горах и почти недосягаемы для других рас. Так говорила Провидица, возвращаясь из своих странствий по поверхности Торила. — Странное выражение, появившееся на лице Натирры, было не совсем понятным мне, зато, кажется, вполне прозрачным для Валена. Тифлинг, прислушиваясь, даже бросил свои попытки не наступить на Дикена. — Тарина, прежде вы путешествовали и даже когда-то жили в горах. Вам не приходилось встречаться с этими созданиями? — Нет. — Перебрав в памяти самых приметных тварей, крылатых я однозначно не нашла. — И в наших горах, боюсь, авариэли не выжили бы, слишком холодно. — Зато там водились твари мощнее, чем все эти эльфы с крыльями! — заступился за родные пещеры Дикен. — Один только старый Мастер стоил всего этого острова. Но он любил холод. Наверно, даже не смог бы жить в месте южнее, постоянно бы жаловался на жару и ворчал. Лодку снова качнуло. Вместе с ней качнуло Натирру, которую грациозно отбросило от борта; Валена, который с цепом в руках проводил недобрым взглядом что-то змееобразное и блестящее, двигающееся в воде; Каваллеса, что на мгновение даже согнулся, как от физической боли; и меня, по большей части в районе желудка. Завтрак, благо, на провокации уже не поддавался, зато ножны с Энсенриком царапнули борт. Опасно. Надо будет извиниться за неосмотрительность, когда — если — вновь начнем разговаривать. — Хотя в Андердарке тоже интересно, — пробормотал уже в открытую удерживащийся за колено Валена кобольд. С какой-то неестественной, правда, веселостью. — Дикен просто мечтает встретить всех тех существ, о которых читал… Ящер тут же дернулся в сторону — его едва не задело взмахом жесткого кожистого хвоста. Ну, друг, ты сам знал, к кому подмазываешься, вот теперь и отращивай глаза на затылке. — Ты не переживешь встречи и с половиной существ, о которых читал, кобольд. И погибнешь еще быстрее, если встретишься с теми, о ком прежде не слышал. Разумно. И боги, кажется, я ревную. — Дикен прочнее, чем кажется на первый взгляд. И он все это время будет с Боссом! Ага. Опустим только, что Босс встречу с этими тварями точно так же может не пережить. Оценив энтузиазм Дикена, я привычно уже закатила глаза — ощущая, однако, скорее сочувствие со стороны всех собравшихся на борту существ. Каким-то образом кобольд частенько вызывал такую вот реакцию. Правда, по-настоящему это никому никогда не мешало. — Дикен, я провела под землей целую жизнь, но до сих пор не уверена, что видела всех живущих тут тварей. Нам нужно быть осторожнее. — Вряд ли увещевания дроу как-то подействовали на Дикена, однако Натирре это было и не нужно. Она до сих пор размышляла о чем-то своем. — Хотя поверхность, думаю, тоже может преподнести немало сюрпризов. Мне сложно представить, как что-то может годами существовать при ярком свете. — Дроу не любят свет? — получив в ответ кивок, кобольд довольно оскалился. — А-а-а, наверно, поэтому Дикен видел так мало дроу наверху. Только одного, если честно, зато он был хорошим. Еще на поверхности есть полуорки, полуэльфы, полугиены… Он так и застыл с приоткрытой пастью — как будто мысль, пришедшая ему в голову, была слишком важной, чтобы обдумать ее за раз. Встряхнул головой, откладывая все на потом, и, задрав подбородок, оценивающе, снизу-вверх глянул на Валена. Клянусь, наблюдая за этим процессом, тифлинг даже напрягся, но достаточно быстро вернул лицу обычное, чуть брезгливое выражение. — Вален, где обычно обитают такие, как ты? — А потом у него из легких как будто выбили весь воздух. — Андердарк полон и таких существ тоже? Нам нужно готовиться к встрече с кем-то, кто… — Хвост, на который многозначительно покосился Дикен, вновь едва не хлестнул его по макушке. — Не переживай так. Я… не отсюда. А откуда тогда, прости? Нет, серьезно — откуда? Прежде я не задумывалась о том, как вообще под землей мог оказаться тифлинг, а ведь его присутствие здесь было не менее странным, чем присутствие человека. Как будто просмотрела внушительную такую деталь на фоне небольшого количества мелких. Неудивительно, если после такого начинаешь немного пялиться, и даже почти естественно, если выражение лица у тебя становится вопросительным… излишне вопросительным, если точнее. Изо всех сил стараясь смотреть в другую сторону, я обнаружила странную вещь: кроме Валена, чьи рыжие волосы теперь пылали как-то особенно ярко, остановить взгляд было, в общем-то, не на чем. Дикен придерживался ровно того же курса, разве что на сапоги к тифлингу не влез, чтобы стать ближе и выше. Слова в его голове находили одно на другое, почти готовы были вырваться на свободу, а Вален… ну, Вален терпел, отводил взгляд и делал это настолько неловко, что мне вдруг стало стыдно. Пожалуй, таких расспросов не заслужил даже он. — Дикен, не хочешь написать пару строк о нашем крушении, пока лодка на спокойной воде? Забудешь потом ведь. — Кажется, я сбила кобольда с мысли. Нет, точно сбила: оглянувшись, он пару раз с растерянностью моргнул. Ладно, надо использовать приемы потяжелее. — Я бы почитала когда-нибудь про этот случай. Было здорово, не находишь? Пожалуйста. Глядя, как Дикен открывает и закрывает рот, а потом, озадаченно пожав плечами, на весу потрошит сумку, Натирра многозначительно хмыкнула, но промолчала. Хотя в работу ящер втянулся быстро, разве что, судя по дерганым движениям, оставил для себя несколько яростных заметок на полях мятой бумаги. И от Валена не то чтобы до конца отлип — так, отступил на пару шагов, опасаясь, видимо, возвращения тех речных тварей. Сочтя свою миссию выполненной, я отвернулась к воде. Ну, точнее, сперва убедилась, что количество воды на полу все-таки меньше того, при котором лодка может начать тонуть, что пробоина не увеличивается и вычерпывать пока ничего не надо. И только после стала рассматривать громаду странного острова. Близко. Если река не преподнесет больше никаких сюрпризов, вот-вот доплывем. А это значит, что начинается вторая история, и может быть, она будет столь же удачной, как первая, если завести кое-какую традицию… — Эй. — Касаться пальцами рукояти меча было немного нервно. Как будто тянешься к кому-то сквозь пропасть. — Не хочешь дать мне какой-нибудь совет? Сознание внутри оружия заворочалось. Энсенрик просыпался медленно и тяжело; сперва казалось, что он больше не отзовется на мой голос — не из нежелания, но просто из невозможности воспринимать чью-то речь. Но потом, щелчком по носу, в моей голове зазвучал разбуженный, простуженный голос: *Серьезно? Какие такие советы ты хочешь просить у покойника?* — А вдруг подскажешь, как чуть подольше прожить. Пусть даже альтернативно. У тебя вроде внушительный опыт… *У тебя это и так прекрасно получается — жить. Просто постарайся не менять ничего в ближайшее время.* — Договорились. — Нет, все-таки нельзя не спросить — неспокойно. — Могу я рассчитывать на твою помощь? Отвечать меч не стал. Но, раздраженный, он хотя бы более не ощущался мертвым грузом, обычным металлом в ножнах. Рукоять постепенно нагревалась от тепла рук, а сам Энсенрик словно бы вновь наблюдал за всем из-за моего плеча — пусть с неохотой, зато без этого своего ледяного сопротивления. Буду считать согласием. В конце концов, мне очень не хватало его комментариев на протяжении плавания.
— Для починки понадобится… время. Каваллеса качало, от одного взгляда на него меня вновь начинало мутить. Черных, ниспадающих до самой воды одежд хотелось коснуться только затем, чтобы проверить, что пальцы точно не смогут пройти сквозь ткань. Лодочник не стал уходить от реки, замер на берегу истуканом, пугалом, а днище лодки все заливала и заливала вода. Как и чем он собирается ее ремонтировать, спрашивать было как-то неловко. О том, что с лодочником происходит что-то определенно не то, говорить тоже не очень хотелось, хотя все озадаченно косились друг на друга и ждали, кто проболтается первым. Ход в скалах, по всей видимости, ведущий к поселению, выглядел не особо надежным. Остров тоже выглядел так себе. Задрав голову, я все пыталась охватить взглядом скалистые своды, весь купол, но одной пары глаз для этого решительно не хватало. Двойной слой камня, ага? Как будто гранитным колпаком стыдливо прикрыли нечто во всех отношениях неприглядное и опасное. Что до авариэлей — никаких намеков на их присутствие не было. С трудом верилось, что в таком месте может обитать что-то живое. Мне ясно представилось, как расщелина в скалах смыкается, стоит лишь чуть-чуть пройти внутрь нее. Вален, видимо, думающий о том же, провел рукой по обточенным краям камня и результатами остался не очень доволен: отошел на пару шагов назад. Хотя выбора не было, в остальном купол выглядел неприступным. — Воняет. — Дикен тут же сунул нос в темноту. Скривился, обнажив мелкие белые зубы, подобрал крылья ближе к себе. — Как будто что-то умерло, ожило, а потом умерло снова. — Ну вот и проверим, насколько сохранились эти твои авариэли. — Заметив отвращение, с которым переглянулись Натирра и Вален, я спешно прикусила язык. Кое-какие комментарии лучше оставлять при себе… и Энсенрике. Проход был достаточно широким, чтобы свободно могла двигаться целая группа существ, однако мы шли друг за другом, прикрывая спины, чувствуя все усиливающийся запах гадостного. Темнота обволакивала и душила, очень скоро в ушах стало звенеть; идти было трудно — воздух казался до такой степени спертым, что прорываться сквозь него приходилось как сквозь желе. Шуметь старались поменьше, и потому вторым по громкости звуком, после собственного сердцебиения, было дыхание спутников. Мы, не договариваясь, сбились друг к другу, и в конце концов это сыграло злую шутку. Ход неожиданно кончился. Я поняла это уже после того, как пребольно ударилась лбом о доспехи остановившегося тифлинга. Он просто перестал шагать, не подавая никаких знаков, но, приглядевшись, я обнаружила сразу две вещи. Первая — дальше тоннель расширялся, в основном за счет того, что потолок уходил сильно вверх. Второе — в самом начале этого неуютного, зажатого между скалами коридора на камне восседал дроу. Он мало чем отличался от тех, с которыми мне приходилось сталкиваться раньше. Длинноволосый, изящный, в удобных одеждах. Да и сама его поза выглядела показушно удобной, на своем камне он просто-напросто развалился, видимо, уже долго ждал. А еще дроу ухмылялся, молча, без особой угрозы, но с полной самоотдачей. Переводя взгляд с одного лица на другое, он подмечал детали с брезгливостью исследователя. Кажется, увиденное его не очень-то впечатляло. Пару мгновений никто не двигался, ведь это все было просто соревнованием — кто быстрее, кто ловче, кто первым сможет поднять тревогу. Расстояние не позволяло приложить наглеца чем-то тяжелым, а на волшбу нужно время, и дроу это знал. Наконец Натирра не очень вежливо отодвинула меня в сторону, а по ногам Валена, судя по тихой ругани, опять прогулялся кобольд; в тот же момент дроу быстрым, скользким движением сорвался с места и ушел в коридор. Неясно, что догнало его первым — кинжал Натирры или одна из тех мелких, почти безобидных, но очень пакостных вещичек, которыми иногда пользовался Дикен, но лицом вниз эльф упал очень скоро. Правда, перед этим он успел что-то выкрикнуть на своем языке, и Натирра, на ходу извлекая из дернувшегося тела кинжал, крикнула тоже, про засаду, и в другом конце коридора кто-то отозвался насмешливым гулом… Потом было еще много беготни, и крови, и криков. Был целый лагерь дроу, разбитый какое-то время назад и не особенно обжитый. Были сами эльфы, одинаковые и разозленные, как осы, я все пыталась их пересчитать, но сбивалась и начинала сначала. Одна дроу, кстати, выделялась: маленькая, верткая, она носила красные одежды и, обнаружив место, где тихонько пел Дикен, одним лишь пассом руки едва не сделала его на полголовы короче. Впрочем, ей помешала Натирра, а дальше дроу сцепились, как кошки. Мне уже приходилось видеть, как моя провожатая сражается с представителями своего народа, но ненависть и отчаяние, написанные на ее лице в этот раз, заставляли задуматься о чем-то большем, чем просто вопросы веры. На Валене в какой-то момент повисли сразу трое, но все они достаточно быстро распространились по, хм, местности, и кое-где даже живописно свисали. Тех, кто не смог уклониться от лезвия Энсенрика, я почти не запомнила, да и не приглядывалась особенно: слишком увлечена была мыслью о том, как не отстать от движений и воли магического оружия. Мне до сих пор казалось, что в некоторые моменты я просто болтаюсь с другого конца меча, но иногда мы все-таки — наконец-то — действовали в унисон. Дикен скатился мне под ноги неожиданно, но очень целенаправленно, и тут же ткнул лапой куда-то в сторону. Я тоже свалилась, споткнувшись; удачно — магией обожгло только затылок. Наткнулась на очень недобрый взгляд мужчины-дроу, который, чтобы соткать это заклинание, сбросил невидимость и теперь очень-очень жалел, что не выбрал чуть более подходящий момент. С грустью приметила, как вокруг его пальцев пляшут теплые искры. Мне до такого еще ждать и ждать! Впрочем, знания никуда не делись, догадаться, что предпримет в следующий момент неприятель, можно было по выражению губ, по пассам, по тому, как последний вроде бы незаметно коснулся рукой складок одежды. А еще я до сих пор помнила про слепые зоны и то, как искрит в глазах после некоторых заклинаний. Оставалось лишь передать эту мысль напарнику. И кто кого направляет, а? В общем, как и во все ответственные моменты, думалось мне о чем-то совсем постороннем. Рассекая по лагерю, старательно огибая подозрительного вида котомки и горы мусора, я удивлялась, какой же вокруг царит беспорядок, и старалась дышать через раз. К запаху, конечно, можно было привыкнуть, однако в лагере он усилился, а особенно сильно тянуло затхлым из глубины острова. Мне то и дело казалось, что в темноте что-то шевелится (может, поэтому дроу, отлично ориентирующиеся во мраке, осветили лагерь так сильно), но времени, чтобы как следует приглядеться, не было. Слишком много усилий приходилось прикладывать, чтобы на что-нибудь не наткнуться. Если дроу так долго ждали атаки, могли б хоть прибраться, что ли… Впрочем, раскиданный тут и там хлам в чем-то был и полезным: эльфы налетали на него не реже, да с таким отвращением, словно бы сами не понимали, зачем сюда все это принесли. И в целом казалось, что это место им до чертиков надоело. Они, их одежды стали одного цвета с островом, пахли островом, покрылись висящей в воздухе липкой пылью и чуть-чуть вросли в окружающий пейзаж. Дрались эльфы скорее с хаотичным отчаянием, чем с продуманной, просчитанной стратегией. Но об этом — о том, что что-то тут с самого начала пошло неправильно, — я начала задумываться гораздо, гораздо позже. Мои волосы встали дыбом, когда кто-то использовал телепорт. Нет, не просто кто-то: та, с кем сцепилась Натирра, которая теперь, замахнувшись кинжалом, осталась один на один с пустым местом. Оказавшись рядом, я придержала ее за плечо еще до того, как поняла, что именно делаю — слишком свежи были воспоминания о гадостях, которые может оставить после себя телепортация. Но дроу, кажется, ничего не заметила и даже не попыталась сделать что-нибудь нехорошее с протянутой к ней ладонью. Негодование на ее лице сменилось опустошением, она будто обмякла. А лагерь… ну, в этом время пустел. Те, что мог уйти, сбежали таким же образом, и мы вчетвером внезапно остались одни среди тел, крови и мусора. А потом снова оказались не одни. Вален всегда смотрел поверх моей головы, благо, с его ростом это сделать было несложно. Но теперь он смотрел более пристально, заинтересованно, на что-то, находящееся в темноте аккурат у меня за спиной. Не лучшие, на самом-то деле, новости. Натирра, правильно истолковавшая его взгляд, резко обернулась, я сделала то же под ее сдавленный вздох. И оказалась нос к носу со зрителями. Они вышли из глубины острова целой толпой, медленной, бормочущей и пахучей — тени в лохмотьях, но каждая с крыльями. Остановились у самой границы лагеря и, колеблясь, какое-то время смотрели себе под ноги, словно бы свет и притягивал их, и одновременно раздражал чувствительные глаза. Вероятней всего, их привлек шум: до нас, застывших, настороженных, готовых защищать свои жизни так же, как ранее, им дела не было. Эти существа вообще выглядели так, словно ничто их уже заинтересовать не могло. Даже когда они стали разбредаться по лагерю, это было скорее праздным шатанием, чем желанием посмотреть, что же такое выросло под боком у поселения. Один из авариэлей, мужчина, наклонился к телу, лежащему на камнях. Озадаченно коснулся пятна крови, выпрямился, отер пальцы о что-то, бывшее в прошлой жизни, скорее всего, светлой рубахой. Его глаза с некоторым трудом сосредоточились на мне, а на лице заиграла пугающе искренняя улыбка: — Добро пожаловать в Шаори Фелл! Дикен, дернув меня за штаны, выразительно постучал когтем по виску. Меч в моих руках, все это время немой, вдруг задрожал-засмеялся: *А знаешь, я передумал. Вот тебе совет: целься в голову*.
Кто бы ни заявился на остров с авариэлями прежде нас или дроу, советом Энсенрика он определенно воспользовался. В голове у эльфов царил полный бардак. — Прогуляйтесь по улицам, обязательно посетите дворец. Вот увидите, вам понравится в городе, — сказал Скаа, первый встреченный нами авариэль. Его крылья выглядели обдерганными и грязными, из-за чего он напоминал большую больную птицу. Дикен косился на все это дело с жалостью и неодобрением, но, к счастью, пока помалкивал. Спутница Скаа, смотревшая себе под ноги, пробормотала что-то про любовь к темноте и вцепилась в его локоть так, словно боялась упасть. — Как вы тут очутились? И почему? — говорить было сложно. Взгляд Скаа застывал на том, кто имел неосторожность открыть рот, а потом эльф не мигал до тех пор, пока не начинали слезиться глаза. Судя по грязным дорожкам на лицах местных, чрезмерной внимательностью тут страдали многие. — Поселиться на острове было решением королевы Шаори. Самым мудрым из всех, — с чувством произнес эльф. Потом добавил: — Жаль, что сил ей хватило, чтобы перенести только самое необходимое. Но мы решили любить город таким, какой он есть. Здания за его спиной выглядели так, будто их сложили в мешок фокусника, потрясли, а потом просто вывернули на плоскую поверхность. Странные материалы — не камень и не железо, острые грани и непривычная геометрия. Поверх всего этого, особенно на руинах, росли фосфоресцирующие грибы. — А-а-а… вы не пытались вернуться на поверхность? — чувствуя себя очень глупо, все же спросила я. Больно уж не вязался образ эльфов, живущих в горах, с одинаково серыми, дурнопахнущими и откровенно безумными существами из Андердарка. Скаа в ответ просто пожал плечами. — Мы не сможем. — Одно из его крыльев нервно дернулось; казалось, эльф вот-вот подтянет его к себе и начнет копаться в перьях. Брр, как бы вдобавок к Халастеровскому заклятию не заиметь проблем с местными насекомыми. — Это просто никогда не произойдет, и все. Тем дроу, которые проходили до вас, мы тоже об этом сказали, и после этого они перестали общаться с нашим народом. — Ты знаешь, зачем сюда пришли дроу? — неожиданно перехватил инициативу Вален — единственный, чье лицо после знакомства с местным бытом оставалось непроницаемым. — Говорят, они что-то искали на улицах. И до сих пор ищут… большая их часть. Некоторые же выбрали для себя иное занятие. — Ухмылка авариэля была какой-то вымученной, как будто он хотел сказать больше, но забывал, что хотел, на ходу. — А вот что именно они искали… И он погрузился в раздумья. Это был напряженный, тяжелый процесс: Скаа сгорбился, его взгляд застыл где-то в районе ботинок, от которых осталось прискорбно мало подошвы и чересчур много пальцев, рот приоткрылся. Смотреть на это было мучительно — Валена, который уже пожалел о своем вопросе, передернуло, он даже отступил назад, чтобы авариэль думал чуть менее активно. Ну, одно хорошо: если на острове Вальшаресс, значит, тут действительно можно найти что-то полезное. Глядя, как спутница Скаа трясет его, остекленевшего, за плечо, я кивнула Дикену и Натирре. — Думаю, мы разберемся со всем попозже. Сами.
— Они под каким-то заклятием. Все они, целый остров, — неверяще пробормотала Натирра, когда мы наконец отвязались от эльфов и свернули в какой-то проулок. Место выглядело заброшенным, можно было не опасаться лишних ушей. — Я видела таких слуг пару раз: они просто делают то же, что и всегда, не задумываясь над своими действиями. Как мертвецы, вернувшиеся из-за магии. Позади тем временем разворачивалось странное: Дикен, привлеченный безделушками у ног торговца-авариэля, теперь с круглыми глазами пятился, извинялся и в конце концов решил просто сбежать. Вслед ему неслись крики о том, что товары не продаются, а самая большая мечта эльфа — благородная бедность. Пропустив взгрустнувшего кобольда вперед, я задумалась. Город, вывернутый наизнанку, выкрученный до идиотизма, что-то мне очень напоминал. — Тут что-то другое. Крылатые эльфы, которые больше не могут летать, торговец, желающий обеднеть… Во всем этом есть какая-то логика. — Совсем некстати мне вспомнилось, что даже королева авариэлей, бросив свой народ, куда-то сбежала. — Надо разделиться и осмотреть город. Возможно, так мы сможем что-то понять. Натирра вздохнула: ей такой план нравился даже меньше, чем мне. — На острове еще остались дроу Вальшаресс, и они знают о нашем присутствии. Придется действовать очень быстро и незаметно. — Рука ее сама собой легла на кинжал, пальцы забарабанили по ножнам. — Дикен, пойдешь со мной? Мне пригодилась бы твоя помощь. Дикен, шагавший чуть впереди, озадаченно обернулся. Расставаться с ним, впервые за много времени, не очень хотелось, но… — Иди. — Я подтолкнула кобольда в спину меж крыльев, теплых даже под этими каменными сводами. В конце концов, Натирре в спутники нужен кто-то такой же юркий и мелкий. А вот мне теперь придется непросто. — И что же мы ищем? — судя по тону, Валену тоже не особо нравилось происходящее. Но он не спорил, просто выговаривал каждое слово весомо и четко. Представив нашу с ним прогулку по городу, я заранее начала скучать по компании Дикена. —Все, что поможет понять, что произошло с этим городом. Нелогичное. Странное. Вряд ли тифлинга устроил мой ответ, но некоторое время все шли в молчании. Среди строений тем временем начали попадаться относительно целые, а вскоре впереди показалось что-то вроде городской площади. Во всяком случае, света в гроте оказалось больше, чем везде, и авариэлей тоже. Они были ничем не заняты, некоторые смотрели на нас — сквозь нас, — но быстро теряли интерес. Натирра, задрав голову, неожиданно остановилась. — Тот авариэль говорил про дворец. Видите? — она указала рукой куда-то вперед, в темноту, которой заканчивалась площадь. Хорошо, наверное, иметь глаза, которые позволяют видеть без каких-либо источников света. Вален хмыкнул; Дикен проворчал, что с высоты его роста видны только кучи мусора. Которого, кстати, вокруг было действительно много — понятно теперь, откуда притащили весь свой хлам дроу в лагере. — Это самое высокое здание здесь. Сложно описать, но… кажется, будто оно целиком сделано из стекла. Вы не пропустите его, даже если постараетесь. — Натирра, переводя взгляд с одного лица на другое, решила пойти другим путем. На ее губах появилась и тут же исчезла улыбка. — Пусть будет ориентиром. Встретимся там. Дикен виновато оглядывался до тех пор, пока они с Натиррой не скрылись из виду, и почти тут же послышался тонкий треск заклинаний. Навыки дроу и чары кобольда позволяли этим двоим действовать скрытно, куда бы они ни отправились. Нам же с Валеном предстояло осмотреть освещенные части города — те, в которых еще теплилось подобие жизни и в которых вряд ли были бы дроу. Вся грязная и опасная работа досталась кому-то другому… тот еще повод для гордости, на самом деле. Вот так все и разошлись.
Руины-руины-руины. Здания, в которых окна были вместо дверей, а двери располагались на крышах. Остатки пищи, чего-то, из чего не смогли сделать пищу, и, откуда-то, паутина. Авариэли, не пережившие перемещение в Андердарк… а может, просто не приспособившиеся, брошенные на улицах, кое-как прикрытые сверху камнями или вещами из опустевших домов. Наверное, так мог выглядеть в разгар чумы Невервинтер: тела, лежащие прямо на улицах, тела, которых стало так много, что никто уже просто не обращает на них внимания. Очень скоро, заметив что-то подобное, мы с Валеном по негласной договоренности поворачивали в другую сторону. Только один раз не перешли: истощенная авариэль с длинными спутанными волосами пыталась вытащить из дома что-то, похожее на колыбель. Сил ей не хватало, а прямо под окнами уже была сложена куча из прочих вещей. Детских, по большей части. Пока я боролась с приступом дурноты, колыбель, усилиями Валена, уже оказалась на положенном месте. Авариэль, чей взгляд на миг стал чуть более осмысленным, посмотрела на тифлинга, на меня, уселась в дверях и начала подвывать. Более угнетающего зрелища мне в жизни видеть не приходилось. А потому, когда в соседнем здании кто-то вдруг засмеялся-заплакал, я почувствовала острейшее нежелание заходить внутрь. Дом был приметным, длинным, с рисунками на стенах, и этот голос внутри… — Библиотека. — Вален коснулся пальцами разбитой мозаики. И действительно, из цветных стекол было выложено вполне узнаваемое изображение книги. Однако этого тифлингу было мало: он принюхался, вызвав у меня ассоциации с большой собакой. — Здесь жгли бумагу. Словно бы отвечая ему, в библиотеке заплакали еще отчаяннее, с причитаниями, но слов было не разобрать. Решив пройтись вдоль фасада, я поняла, что окна здания чем-то перегородили изнутри. Вернувшись, обнаружила спутника в той же позе — возле дверей, напряженно прислушивающимся, что-то обдумывающим. — Там двое, — сдержанно заметил он. — Второго почти не слышно, он просто ходит. А, нет, теперь не просто. Плач внутри начинал стихать, но на смену ему пришло бормотание — будто кто-то кого-то умоляюще уговаривал. О чем шел разговор, понять было нельзя, но от одних только интонаций становилось не по себе. Как будто наблюдаешь, как происходит что-то плохое, а помочь или вмешаться не можешь. Вален не двигался с места, хотя, вроде, хотел — или вперед, к дверям, или подальше отсюда. Казалось, тифлинг спорит сам с собой, желает что-то сказать, но почему-то не может в моем присутствии. Наконец он сдался. — Кто-то должен был прийти сюда и выяснить, что случилось. Должен был им помочь, — как бы взвешивая каждое слово, не глядя на меня, сказал он. — Лит-Муатар мог проверить слухи об острове раньше, но Провидица говорила, что время еще не пришло. А они умирали запертыми. В его голосе было столько горечи, столько сочувствия, что я даже растерялась. Уж от кого, а от Валена таких слов ждать было странно (тем более в адрес Провидицы, которую ранее от меня всячески оберегали). И это… так трогало. — Мы еще вернемся сюда. Если авариэли вели какие-то хроники, в библиотеке им самое место. — Под испытующим взглядом тифлинга я помялась, подыскивая слова, а потом просто пожала плечами. — Надо идти. В библиотеке снова стал кто-то плакать. А меня начинало грызть любопытство. Не очень естественное, на самом деле, просто мы с Дикеном всегда разговаривали, чтобы отвлечься, и слова отлично разгоняли всякую жуть. Которая с каждым шагом становилась все концентрированнее: стены камня вокруг и над головой, отстраненные лица авариэлей, ощущение, будто еще чуть-чуть, и кто-то обрушит проход к городу, заперев нас со всеми этими бедолагами. В какой-то момент я вляпалась ботинками в лужу чего-то желеистого и бурого, стекающего с потолка, и, сколько бы ни приглядывалась, не смогла понять, что это и откуда. Купол, сковавший крылатых эльфов, стал выглядеть еще более зловещим. Однако Вален, шагающий рядом, казалось, был намерен не разговаривать со мной до самого возвращения в Лит-Муатар. Только кончик хвоста его время от времени дергался, выдавая какие-то размышления. Задавать вопросы о Провидице (и вообще о том, что было до нашего с Дикеном прибытия в город) я не решалась и просто тихо кипела, стараясь не подходить близко к местным: больно уж выразительно чесались встречные эльфы. При взгляде на них зудеть начинало все тело, начиная с макушки и заканчивая халастеровскими отметинами на коже. *Давненько ты не вспоминала о старике. — Голос Энсенрика взрезал тишину так неожиданно, что я вздрогнула и приостановилась. На то, чтобы нагнать тифлинга и снова идти с ним шаг в шаг, ушло некоторое время. Энсенрик разразился глухим, каркающим смешком, затем посерьезнел. — Это место ничего тебе не напоминает?* Еще бы. Спертый воздух, странная архитектура и существа, живущие в условиях, которые совсем для них не подходят. — Подгорье. — Проводив взглядом нескольких авариэлей, сосредоточенно тащивших в темноту что-то длинное, завернутое в грязную ткань, я коснулась наплечника Валена. За этой процессией хотелось последить. — Все такое же дурацкое, только потолки повыше. Ноша авариэлей сопротивлялась, но эльфы были непреклонны. Мы с тифлингом, решительно повернувшим в нужную сторону, следовали за ними в некотором отдалении. Энсенрик, не особо интересуясь происходящим, тем временем продолжал — о своем. *В точку. Как будто и не уходил никуда. Куча чудиков, пыли и паутины, а вокруг происходит всякая гадость*. Пыли и паутины действительно становилось все больше, а света — все меньше. Очередной проулок, в который свернули эльфы, выглядел нежилым, однако в конце, в тупике, возвышалось какое-то строение. Легкое и воздушное, со множеством окон, оно, тем не менее, вызывало озноб. Как будто глядишь в глаза убитого: дом остался, света нет. Храм, да? Мало что может быть более жутким, чем покинутое святилище. Рыжие-рыжие волосы Валена, который с высоты своего роста задевал все, до чего не дотягивались авариэли, в какой-то момент стали совсем седыми и очень липкими. Смотреть на то, с каким отвращением он снимает сначала с лица, а затем и с пальцев слои паутины, почему-то было очень забавно. Думать о том, что я могу выглядеть так же, не хотелось. Касаться рукой волос — тоже. Тем более, что… *Знаешь, если тебе хочется избавиться от меча, сделать это лучше именно здесь, в этом городе. Я даже не замечу разницы.* Тем более, что Энсенрик выбрал самое неподходящее время, чтобы расставить точки над всеми положенными буквами. Тем более, что авариэли нашли наконец тех, кого собирались кормить.
Оно передвигалось на восьми лапах и имело раздутое волосатое брюхо. Кожа его была темно-серой и огрубевшей, как кора дерева; руки, почти человеческие, но нечеловечески мощные, заканчивались когтями. Перебирая лапами (мне ясно представилось негромкое цоканье), оно чинно спустилось с крыши храма и направилось к авариэлям, которые, бросив извивающуюся ношу, теперь отходили спиной вперед. Оно было наполовину пауком и наполовину дроу, и даже сложно сказать, какая из половин вызывала большее отвращение. — Вален, что это? — спросила я после того, как тифлинг, оценив положение, быстро запихнул нас обоих в проем ближайших руин. Кажется, даже вопросительные интонации в моем голосе куда-то потерялись. Верхняя половина существа была оплывшей и очень, гм, раскормленной. Его волосы отросли так сильно, что спадали вплоть до того места, где человеческий торс соединялся с паучьим брюхом. Одежды не было, да и зачем такому вообще что-то прикрывать. — Это дроук. И я не понимаю, откуда он взялся на острове, — сказал Вален, наблюдая, как существо одним ударом лапы добило шевелящийся сверток перед собой. А потом добило еще раз, чтобы наверняка. — Эти твари никогда не живут в одиночку. Если здесь есть один, рядом обязательно будут другие. Авариэли, притащившие жертву, уже брели прочь. Пустые, бессмысленные, едва переставляющие ноги — от их прежней целеустремленности не осталось и следа. Дроук, проводив их внимательным взглядом, наклонился к лежащему на камнях телу и принялся… фу. Я едва сдержала нервный смешок: так вот откуда в городе взялась вся эта паутина. Вален указал на что-то поверх храмовой крыши, и мне пришлось спешно проглотить вопрос о том, откуда берутся полупауки-полудроу. — Смотрите, у него уже есть компания. И точно, есть. К храму спускались еще несколько дроуков — прямо с потолка и по отвесным стенам, в которых и зацепиться-то было не за что. Ноша авариэлей к тому моменту напоминала туго спеленутый белесый кокон, чуть-чуть окровавленный посередине. Один из прибывших дроуков перехватил ее руками и потащил куда-то наверх. Одна мохнатая лапа встала на стену, другая, третья… Этих существ словно бы совсем не тянуло к земле. Можно подумать, обычных дроу было мало — теперь придется иметь дело с восьминогими, которые ходят по потолкам. Переваривая все увиденное, я прислонилась к руинам и мысленно застонала. Ну, или не только мысленно. — Не переносите пауков? — веселье, с которым улыбнулся тифлинг, выглядело напускным, зато особой неприязни в нем, кажется, не было. Отвечать я не стала: волновало другое. — Не такие уж и безумные эти авариэли. Наверняка они кормят дроуков на окраинах, чтобы те пореже приходили в город. Боюсь, если задержимся, можем тоже стать частью этого... всего этого. Мне ясно представилось, как на обратном пути прорываться приходится через толпу крылатых эльфов, желающих притащить своим мучителям пару тел. А еще вспомнилось, что Дикен с Натиррой, скорее всего, таких подробностей об острове пока не знают. — Надеюсь, в том мешке не было наших знакомых, — сказала я, чувствуя, как по спине маршируют мурашки. Судя по тому, как помрачнел и подобрался Вален, его мысли бродили примерно в том же направлении. Поэтому мы как-то синхронно решили, что насмотрелись достаточно и пора бы выдвигаться к дворцу. Когда дроуки ушли в темноту, в храмовых окнах мелькнул и погас свет... Обратно шагать пришлось через весь город, и путь этот был бесконечным. Теперь за усталостью и безумием авариэлей мне мерещилось вполне осознаваемое отчаяние, с каждого угла — оценивающие взгляды в спину. Моя рука то и дело тянулась к мечу Энсенрика, а рука Валена в принципе не сходила с цепа. После той стычки в лагере дроу тифлинг еще не чистил свое оружие, только обтер слегка; удивительно, что с таким количеством крови нас не обнаружили дроуки. И кстати, об оружии. Молчащем оскорбленно, выжидательно и без особого воодушевления. — Энсенрик. — Заставить себя обратиться к мечу было непросто, однако мне хотелось как можно скорее закрыть непростую тему. — Не думай, что я забыла о том, что ты говорил. Хотя на самом деле — забыла, пусть и на время. Но меч, так или иначе, все равно был весь внимание: в висках у меня звенело так сильно, что я, морщась, зажмурилась и помассировала их обеими руками, заслужив косой взгляд от шагающего рядом Валена. Интересно, кстати, как выглядят наши с Энсенриком разговоры со стороны. — Если ты хочешь прекратить наше… сотрудничество, пусть будет так. Когда все закончится, я попробую поискать для тебя нового владельца. — Даже думать о таком было дико, но остановиться я не могла. — Может быть, даже здесь, под землей. Уверена, в Лит-Муатаре буду рады магическому оружию. Энсенрик вздрогнул; дрожь передалась моим пальцам. А может, просто руки отчего-то дрожали. — Но пока ты мне нужен, и не думаю, что в ближайшее время что-то изменится, — закончила я, чувствуя себя как-то неловко. — А со всеми твоими эффектами будем разбираться по мере их появления, ладно? Рукоять меча стала чуть холоднее: неспокойный дух, живущий внутри него, посмеиваясь, отступил куда-то назад. Наверно, это можно было назвать облегчением, причем общим. Меня больше не тянуло утешать, извиняться или заниматься еще чем-нибудь подобным, а значит, можно было с чистой совестью (и некоторым восторгом) рассматривать самое сердце странного островного города.
Как и все здания в Шаори Фелл, дворец был частично разрушен: стали вдвое короче шпили, провалились балконы — прям-таки широченные, как для встреч на открытом воздухе, и с низкими перилами. Наверно, крылатым существам пользоваться такими было бы особо удобно. А еще дворец слегка ушел в камень, как будто упал с большой высоты. Но в целом это было самое сохранившееся здание в городе. И самое симпатичное: Натирра была права, материал, из которого сложили стены, был очень похож на непрозрачное стекло (прислушайся — зазвенит) и светился в пещерной темноте слабым фосфорным цветом. Ассоциации с поганками пришли ко мне сильно позже. Вот откуда взялось то марево над островом, да? Авариэли в эту часть города не забредали, и городской грязи не было, даже воздух слегка очистился. Площадь перед дворцом (я мысленно дорисовала там фонтаны и пару стражников) оказалась абсолютно пуста… В общем, выглядело все это дело настолько же натурально, как детский смех в темноте. Подходить ближе не хотелось до мурашек по коже, поэтому мы с Валеном расположились в руинах чуть поодаль, надеясь, что для Натирры с ее навыками и Дикена с его нюхом найти нас не составит никакого труда. Ждали недолго. — Слишком тихо, — мрачно пробормотал Вален, обозревая пустую площадь. Все еще седоватый от паутины, он старательно не касался волос и брезгливо вздрагивал, когда липкие пряди касались лица. Кто еще здесь боится пауков, ха. — Самое подходящее место, чтобы устроить засаду. Это было за какое-то мгновение до того, как его потянул за штаны Дикен. Не знаю, на что рассчитывал ящер — вероятно, на то, что со мной такие фокусы прокатывали и я даже научилась не подпрыгивать, когда на пустом месте неожиданно возникала клыкастая физиономия. Но в этот раз ему крупно не повезло. Никогда не видела, чтобы человек (ну, на половину человек) так быстро переходил из состояния относительной расслабленности в состояние, когда с жуткой гримасой хватаешь кого-то за шею и прижимаешь к стене с намерением об эту самую стену размазать. Поймав себя на постыдном желании выхватить меч Энсенрика, я дернулась вперед, чтобы защитить кобольда, оттащив от него вот эту разъяренную… штуку. Да, называть так кого-то, кто, пусть и вынужденно, прикрывал тебя в бою, не особенно хорошо. Но в тот момент дружить с Валеном не решился бы даже самый добродетельный жрец, а Дикен уже даже не сопротивлялся — только хрипел да испуганно таращился в лицо тифлинга. Благо, применять силу не пришлось: все закончилось само собой. — Тише вы. Дроу не смогут добраться до нас во сне, если мы перебьем друг друга первыми. — Выскользнув из теней, Натирра недовольно зыркнула на происходящее и успела подхватить лютню Дикена до того, как она выскользнула у него из лап. Двигалась дроу подчеркнуто плавно — черное с белым на фоне разрушенной улицы. А Вален тем временем отдышался, пригляделся и наконец опустил кобольда на землю. Дикен, потирая шею, скользнул мне за спину и стал с обиженным сопением разминать крылья. Тифлинг старался ни на кого не смотреть; черты лица его сгладились и перестали быть какими-то хищными. Зато Натирра выглядела безумно довольной: не торопясь возвращать лютню кобольду, она крутила ее в руках и явно ждала, пока все взгляды обратятся к ней. Ладно, ладно. Давайте дружно сделаем вид, что ничего не произошло. — Отряд Вальшаресс напуган, — удовлетворенно сказала дроу. — Они находятся на острове не так давно, но боятся далеко отходить друг от друга. Многие погибли. Этот город — худшее место, где мой народ мог искать силу. — Дроу ухмыльнулась, но как-то невесело. — Дроуки? — Интересно, голос Валена всегда был таким хриплым? — Мы встретили нескольких на окраине города, авариэли их кормят. Натирра подняла брови и вопросительно посмотрела на меня. После моего кивка поморщилась: наверное, они с Дикеном не раз проходили мимо растерянных и вроде бы безобидных крылатых. — Здесь есть что-то еще. Пока непонятно, что именно, но оно как-то связано с этим местом. С тем, за чем пришла Вальшаресс… и мы. — Неожиданно она наклонилась всем телом, пытаясь найти за мной кобольда. — Дикен, скажи всем то, что сказал мне. А эти двое, кажется, нашли общий язык; во всяком случае, Дикен послушно высунулся из-за моего колена. — Здесь пахнет магией. Странной. Неправильной. Сильнее всего оттуда. — Кобольд указал на дворцовые шпили, напоминавшие с расстояния обломки громадных костей. Ревниво следя за лютней в руках дроу — та болтала ей почти на манер дубины, — он вздохнул и добавил: — Пауками тоже воняет. Значит, вот где гнездо. Можно подумать, этих созданий привлекает магия и все, что с ней связано. — Магия этого места… — Натирра явно хотела что-то добавить, но замолчала, словно не зная, с чего начать. Кажется, они с кобольдом за время разведки тоже насмотрелись всякого. — Вам обязательно нужно будет увидеть ту башню. Башня (что бы это ни значило) и храм. Библиотека. Уже похоже на план. Вот только начать все равно придется с самого неприятного. — Вокруг дворца — дроу? — Похоже, к Валену возвращалось его обычное настроение. Чутье не подвело: Дикен агакнул и закивал так, что у него, казалось, должна была б закружиться голова. Натирра подтвердила его слова, но более сдержанно. — Что-то мне не хочется идти через главную дверь, — выразила общее настроение я. Улыбка Натирры была многообещающей и нисколько не успокаивающей. — А нам и не придется.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
В начальных классах под эту песню стабильно рыдала. Причем даже не понимала, в чем дело, просто включался режим повышенного слезоотделения) Помню, пыталась бороться с этим, но не получалось, злилась ужасно.
А сейчас уже второй день на повторе играет в голове. Вроде держусь