"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Человечище, включившее тему из Mortal Combat на вокзале с очередями 30+ в каждую кассу! Спасибо тебе. Это наверняка сделает все мои будущие выходные. Кстати. Подозреваю, родимый универ снова подкинул подлянку. Ребят, а вы как учитесь -то? 6-8, 10-12 пары есть?
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Эээ... Оно вообще похоже на R? Учусь писать что-то выше PG. Потихоньку так.
Название: Живые Автор: Mad Sleepwalker Фэндом: NWN: Hordes of Underdark Персонажи: Дикен, fem! Гг, Томми Подвисельник - фоном Рейтинг: R Жанры: Ангст, Фэнтези, Ужасы Описание: Приглядитесь к своим персонажам. А что они скажут вам? К вопросу о четвертой стене.
Смерть вообще нельзя с чем-нибудь перепутать. Смерть – это когда тебя будто опускают в кипяток, потом в прорубь, потом снова в кипяток, а после всего швыряют в тягучую красно-желтую смолу и перебирают по суставам и косточкам. Дикен знает о смерти многое, почти все, хоть умирать на деле ему не приходилось. читать дальшеЕще бы: Дикен и Босс всегда ходят по одну сторону с Костлявой, таков уж удел приключенцев. Сами выбрали, сами подписались. Скольких убили в присутствии Дикена? Скольких убил сам кобольд, защищаясь или защищая Босса? Бард не считал и не будет считать. Потому что те, которых убивают, они… того. Пустые. Одинаковые, безликие. Умирают тоже одинаково. И бесследно. После, если вернуться и хорошенько поискать, даже тел не найдешь. Ни тел, ни крови, ни скарба. Халфлинг говорит, что все растаскивают, вылакивают крысы. Не такие, как на поверхности, а огромные и умные, с проплешинами и желтыми гнутыми зубами. Одну, полуживую, Подвисельник как-то подкинул кобольду в вещмешок, и бард долго, долго-долго не мог ее оттуда вытащить. Однако Дикен был отомщен. Умирая, крыса рванула вверх и едва не вцепилась в горло Томми. Клац зубами – и все. Ух, как он ругался! Дикен знает, что крысы однажды придут за ним – или за Боссом, или за Томми – и оттого плохо спит по ночам. Крысы не приходят. Невидимые, они с писком возятся в темных углах и норах Подгорья, обгладывают чьи-то сухие кости, таскают за собой длинные, высохшие от пыли и голода хвосты… Глубоко и далеко. Хорошо. Бард верит и тем самым успокаивает себя: крысы не появляются, потому что Дикен - и Томми, и Босс - живые, все трое. Живые.
Дикен просыпается на чем-то влажном и жестком. Хоть старый Мастер и говорил, что в голове у кобольда пусто, черепушка раскалывается и что-то там, внутри, готово лезть вон прямо из глаз и ушей. Все тело ломит, горит, а пахнет вокруг ужасно. Двигаться кобольду не хочется, и он просто лежит, лениво перебирая лапами. А потом откуда-то сзади подходит Босс, трясет Дикена за плечи и крылья, ставит на ноги - а глаза у нее красные, под стать волосам, усталые и чуточку безумные. Босс, как обычно, просит идти дальше. Нет, даже требует. Дикен делает шаг вперед, потом еще шаг – покорно и быстро, стараясь не шататься, чтобы не пугать девушку лишний раз – и тут же натыкается на чью-то страшную рожу. Ее, несомненно, совсем недавно отделили от тела. Жаль? Не-а. Ни разу. Осматриваясь, бард однако чувствует, что его подташнивает от... всего. И вспоминает. Тупиковый отрезок одного из бесчисленных коридоров Подгорья, куда их с Боссом загнали воюющие твари, обожжен, завален телами и залит кровью. Света много; потрескивая, горят халастеровские факелы, и из-за этого кобольду видно почти все. Вот лежит фея: крылья вырваны, а лицо, некогда очень и очень красивое, исказила предсмертная судорога – губы искусаны, рот приоткрыт. Она… сильно кричала перед тем, как вырубить Томми, да. Вот, чуть дальше, огр – обожжен от и до, и от него отвратительно пахнет жареным. Дикен принюхивается, вспоминая, что не ел со вчерашнего дня; плохеет от этой мысли еще больше, и кобольд торопливо отворачивается, смотрит в другую сторону. Вонь и смрад там стоят колом; фамильяр Босса, большая черная кошка, лакает из подкрашенной лужи и умывается, а в глазах застыл вежливый интерес. Морда, грудь и когти зверюги жирно блестят. Гордо оглядывая коридор, она топорщит усы и тянется покатой головой к рукам хозяйки, ожидая ласки. Босс – перемазанная грязью и пылью – медлит, но чешет ее между ушей, отзывая. Босс неловкая. Рассеянная. Она будто боится прикасаться к пыльным и горячим стенам, дышит часто, тяжело, и мало что видит на пути. В результате запинается о чей-то труп и едва не падает на Томми, но успевает удержаться на ногах. Халфлинг удивленно оглядывается; сидя на полу, он полудремлет-полубодрствует и все трет и трет огрубевшими пальцами шею. Дикену больно на него смотреть. Больно – потому что непонятно. Ведь Дикен почти помнит, помнит в цветах и красках, что Томми задохнулся от волшебной пыльцы… Но полурослик жив, и Дикен жив, и Босс живая. Только прут свой волшебный сжимает так, что пальцы хрустят, и все смотрит куда-то вверх, грозит, шепчет такие проклятия, каких Дикен не слышал даже от старого Мастера в его лучшие дни. А вверху - там только коридоры. Бесконечно серые и одинаковые, они кажутся Дикену нереальными… Как и вообще все. Дикен не пустослов из книжек. Дикен не любит и не умеет правильно думать, но он уверен - и эта уверенность крепнет день ото дня – что так быть не может. Не могут у кобольда вдруг отрасти крылья, не могут быть такие безумные глаза у Босса, не может мертвый халфлинг вдруг ожить и ничего не помнить… только если память его сотрут фатально внимательные Боги. Или сожрут крысы. Богам бард не верит. Крыс боится. Но Босс другая. Смелая. И перед крысами не струсит. Кому, в таком случае, она угрожает? Кого винит? Дикен – тот еще чудик, но ответа у него нет. Уходя, Дикен дыханием разгоняет подступившую темноту и бросает последний взгляд на пол. Из угла скалится отрубленная голова; зелено-серая и вполне довольная, с вывалившимся распухшим языком, она будто подмигивает Дикену уцелевшим глазом, и кобольд понимает – голова не боится, что ее сожрут крысы, даже ждет… И крысы ждут. Одна из них, тощая, серая, тенью проскальзывает мимо барда и принимается точить острое ухо, которое распадается струпьями прямо на глазах. Дикену страшно; кое-как подавив крик, он догоняет халфлинга, шагающего неровно, автоматически, словно кукла. Босс идет впереди – не оглядываясь - и, кажется, время от времени смахивая со щек грязно-соленые слезы. Крысы с веселым писком набрасываются на трупы, лишь стоит всем троим завернуть за угол.
- Босс? – тем же вечером, на привале, зовет девушку Дикен. Ему неловко отрывать ее от работы – мечи сами себя не чистят – но кое-какие вопросы требуют скорейшего разрешения. Босс поднимает брови, когда кобольд садится у нее в ногах. Может, не шибко удобно и крылья под руку лезут, но барду так спокойнее: Босс не огромная, как старый Мастер, клыков у нее нет, но защитить Дикена она сможет. Даже… от крыс. Скрип-скрип-скрип. - Чего тебе? Полурослик, стоя на коленях, раздувает из подгнивших досок и бревен костер и одновременно расчесывает до крови шею, проклиная крохотных насекомых. - Дикен живой? - А? Безуминка в глазах Босса появляется вновь - однако тут же исчезает, и девушка, отложив в сторону меч, отвечает настороженно, устало: - Конечно живой. Почему ты спрашиваешь? Темные, далекие коридоры Подгорья давят своей одинаковостью; писк и хруст в дальних углах стоят невыносимые. И разгорающийся костерок почти не пахнет. Однако есть хочется – чуть-чуть, и это… внушает кобольду некоторую уверенность. - Дикен боится мертвых. - Не стоит. Они не кусаются… хм, по большей-то части. Живых надо бояться, Дикен. Живых. Правильно, живых - мысленно соглашается Дикен. Хотя, как по кобольду, и живые, и мертвые в Подгорье ведут себя одинаково - сражаться приходилось и с теми, и с другими. Вот только вторые плохо пахли. И, в основном, молчали, да. Скрип-скрип-скрип. Вот только… Нет. Об этом лучше не спрашивать. Не думать, не спрашивать и вообще выбросить из головы. Можно даже подзатыльник себе дать. Для верности. Заметив нерешительность кобольда, Босс улыбается – почти шутливо: - И меня тоже испугаешься, вдруг что? Таки ой. Задели тему. Вопрос, который вертится на языке с самого утра, звучит вслух, и Дикен даже пригибается от собственной смелости: - А Босс живая? Глаза девушки вдруг темнеют; отчаяние пополам с растерянным испугом вспыхивают в них мгновенно. Босс подгибает колени и едва не бьет кобольда по спине и шее – размахивается со злостью, с силой. Благо Дикен, прочувствовав, как мышцы под лапой напрягаются, успевает отшатнуться, а магичка – остановиться, так и застыть с вытянутой рукой. После Босс выдыхает, медленно разгибается и, будто ничего не произошло, снова принимается за меч. Скрип - скрип - скрип. - Не неси ерунды.
...Босс смотрит куда-то вправо, за силуэт Томми, за стену и страшные коридоры Подгорья, туда, где шуршат и скребутся невидимые крысы. Темнота колышется, плывет, и Дикен – на самом краю привычной реальности, сквозь веки, сквозь самого себя – видит фигуру в дверном проеме. Она… выглядит недовольной, но до кобольда ясно доносится скрип пера и надоедливый, отчетливый стук. Будто когтями по камню. Разглядеть лучше бард не успевает: Босс притягивает его к себе и с усилием разворачивает острую дворняжью морду в другую сторону. Дикен вырывается, даже прихватывает зубами мягкую руку, подпрыгивает, смаргивает – но тени уже и след простыл. Босс, вытирая кровь о куртку, подносит палец к губам, а глаза у нее неживые и грустные.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Нашла в волосах еще одну седую прядь. Поменьше старой, но заметнее, ибо находится слева и снаружи. Зато теперь я полностью готова к ФБ за Пожирателя - симметрично же) Хотя этим и должно было все закончиться. Слишком много всякой гадости произошло за последний год.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Прошедший день факультета можно с чистой совестью обозвать "Суета вокруг декана". Не, ну серьезно. Официальную часть растянули на три с половиной часа, в течение которых К. вызывали на сцену раз пятнадцать, если не больше. И дохренища сахара, да. Через слово. Неудивительно, что после первых двух часов зал не выдержал и начал потихоньку сваливать. А сессия и сдача курсача все ближе и ближе... Ну как, кааак за него сесть?
Кстати. Товарищи графоманы и не только, кто сегодня писал "Тотальный диктант"?) Как вам?
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
А меня прет по Неверу. Снова.
Автор: Mad Sleepwalker Название: ... Фэндом: NWN: Hordes of Underdark Персонажи: Дикен, fem! Гг, Вален, Натирра - фоном Рейтинг: G Жанры: Джен, Флафф, хедканон Описание: Вечер в лагере глазами кобольда.
Дикену не нравится, когда вокруг галдят, гремят оружием и швыряются пульсарами, потому что в такие моменты Босс начинает ругаться. Босс – герой, Босс сильная, но когда неспокойно ей, неспокойно и верному компаньону. Дикен тревожится за своего Босса и думает, что лучше любить тишину. Да и пишется в ней легче. читать дальшеСпокойно в лагере бывает только ночами. Ну, как ночами – если солнца нет, а вокруг темень и голые камни, время не определишь, сколько не полагайся на собственные часы где-то под ребрами. Однако Дикен и к этому приспособился: когда лапы подкашиваются, глаза слипаются, а леди-дроу с Боссом, будто сговорившись, падают ничком, отказываясь идти дальше, - вот тогда и ночь. По вечерам же в лагере просто тихо. Эльфийка, собрав волосы в высокий хвост, что-то готовит на магическом огне или не мигая смотрит в пламя; от этого красно-оранжевые языки взметаются только выше, и от света у всех начинают слезиться глаза. Тифлинг Вален в такие моменты всегда злится и уходит патрулировать окрестные тоннели, время от времени забирая с собою Босса – тренировать, натаскивать. Если Босс, конечно, не спит без задних ног, не в состоянии привыкнуть к новому режиму, не возится с припасами или не болтает со своим мечом. Только тсс! Говорящий меч – тайна. Как бы. Про оружие, называющее себя Энсенриком, в лагере давно все знают. Знают и помалкивают. Только тифлинг косится неодобрительно и на тренировках впихивает в руки Босса трофейный, эльфийский. А Энсенрик от этого ужасно злится. И выговаривает все первому, кто до него дотронется – или вообще подойдет близко. Вот потому-то вещи Босса стараются обходить стороной. Дикена по вечерам почти не трогают – только если нужно подежурить, но редко – и у него появляется время на книгу. Лежа в укромном месте, кобольд накрывается стащенным когда-то у дроу одеялом, прикрывает глаза, стараясь не уснуть, проматывает события прошедшего дня и пишет-пишет-пишет, пишет, чем придется – и чернилами, которые вечно заканчиваются, и зеленоватой слизью, набранной еще и Подгорье, и чьей-то кровью… Кое-как унимая дрожь в усталых лапах, бард верит, что «Орды Андердарка» обязательно станут хорошей книгой. А даже если и не станут, главное, что Боссу нравится. Вот. И остальным тоже. Не раз и не два дроу, Натирра – каких трудов стоило Дикену запомнить ее имя, кто бы знал! – просила его почитать, и Дикен, а то и Босс зачитывали вслух отрывки из будущей книги – о Подгорье и Уотердипе, о Халастере и о них самих. Дроу улыбалась, Вален трепал кобольда по голове, Босс смеялась в голос, попутно вычеркивая корявости – в такие моменты в лагере становилось по-домашнему уютно, и Дикен был счастлив находиться там, под землей, со всеми ними – и даже тем, рогатым…
Но сегодня в лагере все бегают, все суетятся и покоя даже в помине нет. Хотя нет, не все – только девушки. Дроу греет воду, помешивая в котелке пряно пахнущие травы, Босс копается в рюкзаках и свертках, разбрасывая повсюду какой-то мусор и постоянно роняя дрожащими руками снадобья, а тифлинг тихо-мирно сидит у дальних скал, огрызается и наверняка молится каким-то своим богам о том, чтобы от него, наконец, все отстали. Боги молчат, и молитвы не работают. Может показаться, будто о маленьком Дикене забыли – но все не так, ему-то виднее. Боссу просто некогда, Босс расстроена и напугана, а кобольд под ногами будет только мешать. Дикен поддержит ее потом – и ее, и этого, рогатого, может даже споет что-нибудь… лучше не надо, тогда тифлинг точно уползет отлеживаться куда-нибудь в тоннели. Ищи-свищи его потом. Поэтому Дикен вздыхает, подтягивает к себе склянку с целебным настоем и принимается замазывать совсем свежие ранки и царапины. «Бо-о-ольно», - сам себе жалуется кобольд, так тихо, чтобы не услышали в лагере. Чешуя отходит, обнажая что-то серое с красным, крыло, в котором застрял ядовитый клык, ноет и вырван коготь – барду тоже досталось в бою пару часов назад. С тех пор, как Дикен путешествует с Боссом, это происходит постоянно, и Дикен не обращает на такие мелочи внимания. Босс сильная, а значит, и Дикен тоже будет сильным. Тифлингу же попало втрое больше. Когда из темноты появились дроу с паучьими торсами, он вышел вперед, подставился, дав Боссу, Дикену и На… Натирре время на подготовку – а в результате получил пару синяков и новые дыры-вмятины в броне. Не страшно, не опасно, о чем он и пытался заявить, когда все было кончено. Однако неудачно. Добираясь до лагеря на плечах прекрасных спутниц, мало что можно доказать. Героически сопротивляясь всем попыткам стянуть кольчугу – тоже. Впрочем, раздеть его все равно раздели, еще и в четыре руки. Даже кобольда помогать приперли – наблюдать и предупреждать, если «подопечный» вдруг решит сделать ноги. Так на бедного Дикена смотрели только раз, в пустыне, и тогда они с Боссом чуть не умерли, окаменев под взглядом древней Медузы. Стоит кобольду отвлечься, как Босс с бинтами и прочей атрибутикой в руках уже сидит на коленях перед рогатым и что-то яростно ему выговаривает. Тот закатывает глаза, морщится, отчего-то теряя всю свою грозность; рыжие волосы торчат патлами, но черные, блестящие рога все равно заметны и кажется, будто взгляд девушки то и дело цепляется за них. Наконец Вален сдается… на свою беду. В иной ситуации Дикен бы посмеялся, точно-точно. Но единственное, что он может сделать сейчас - глубоко и искренне посочувствовать. Потому что Босс – плохой лекарь, с какой стороны не глянь. Хоть далеко не новичок, хоть и училась, но привыкнуть не привыкла. Как доходит до дела, у нее вечно трясутся руки и все повязки слетают только так. А теперь Босс еще и краснеет - свет в пещере слабый, но глаза Дикена прекрасно видят в темноте - краснеет густо, не знает, куда деть локти, и ужасно боится подсесть чуть ближе, в результате чего перевязка превращается в сложный неинтересный трюк. Тифлинг тоже хорош. Смотрит вроде как мимо, ругается себе под нос, но стоит Боссу отвернуться – глядит прямо на нее, и морщины между бровей сразу разглаживаются, а лицо становится спокойным-спокойным. Пару раз Вален даже собирается заговорить, будто пытаясь подбодрить девушку, но не знает, как, и сразу замолкает. Дикен не удивляется. Ему с Боссом тоже спокойно – где бы они ни оказались. И мечу тому, Энсенрику. И девушке-дроу. Босс вообще хорошая, даже когда злится.
А особенно хорошо становится тогда, когда Босс прекращает экзекуцию и, умывшись, чтобы согнать с краску, садится рядом с рогатым в темноте - рассказывать истории. Еще один привет из прошлого. Босс говорит негромко, небыстро, чуть растягивая слова. Она нигде этому не училась, Дикен-то знает. Его Босс даже играть толком не умеет – кобольд пытался научить, честно пытался, но так ничего и не вышло. Музыка ей не давалась, только лютню зря пытали. Однако истории – о той, другой жизни, с поверхности – Босс рассказывает на отлично. Потому что скучает, и скучает гораздо сильнее, чем сам Дикен. Но вида не подает. Улыбается даже. Хоть и не так часто, как раньше. Закончив с царапинами, Дикен откладывает в сторону пустую склянку и прислушивается: этим вечером Босс говорит о своей последней зиме – и первой с момента их совместного приключения в летающем городе. Красиво и… холодно. Кобольд никогда не любил снег, уж слишком много его выпадало в предгорьях Хиллтопа. Но от Босса даже само слово звучит волшебно, и все слушают ее с огромным вниманием. Сначала. А потом дружно начинают клевать носом, и Дикен тоже, как бы стыдно от этого ни было. Отыскав глазами кобольда, Босс одобрительно кивает ему, щурясь, – спи. Сама же устраивается дежурить, раскатывает на ладони крошечный шарик огня и вздрагивает, случайно касаясь рукава тифлинга; потом торопливо встает и вытягивает из сумки одеяло, чтобы накрыть мужчину. Тот даже не просыпается. Заметив это, дроу улыбается незаметно и немножко печально и быстро отворачивается к огню. Энсенрик что-то зло ворчит. Сквозь подступающий сон Дикену его едва слышно… «Любовь зла», - почему-то вспоминается кобольду. Заворачиваясь потеплее, он кладет под голову свежеисписанные, но уже просохшие листы. – «А рога все равно козлиные».
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Автор: Mad Sleepwalker Название: Фэндом: Soul Eater Персонажи: сhild! Мария, массовка Жанры: Джен, Повседневность Описание: Дети жестоки. Неоригинально и ничего героического. Начиналось как обоснуй к потерянному глазу по заявке с фикбука, а потом... Херня какая-то вышла, в общем.
- Мьельнир, Мьельнир, где твой глаз? – вопит многоголосая, многорукая толпа вокруг Марии. Кто-то рыдает от восторга, кто-то хватает за волосы, кто-то тянется к сумке, рукавам и полам формы, кто-то становится на цыпочки и пытается достать до лица, чтобы сорвать грубую повязку через лоб и бровь – однако тут же отскакивает, пребольно получив по пальцам. читать дальшеМария терпелива. Очень терпелива. Поэтому молча, с боем продирается по ступеням Академии, раздает подзатыльники, отворачивается, замечая знакомые лица, и изо всех сил старается не краснеть. Поврежденный глаз саднит, слезится от жары; вдобавок, краснеть она таки начинает – краска поднимается рывками, от исцарапанных коленок до кончиков волос, и зрение из-за этого падает самым поганым образом. Здоровому глазу в принципе все равно, что под ногами скользкие каменные ступени и удерживать вертикальное положение в таких условиях проблематично. Но Мария гордая, очень-очень гордая. Потому, даже кубарем свалившись с последних четырех, она не будем шмыгать носом. Только запихнет в сумку рассыпавшиеся книги – вместе с булыжниками и чьей-то так кстати подвернувшейся под руку туфлей – и гордо удалится. Это не бегство. Это… ну, быть может, тактическое отступление. Мария сильная. Правда-правда сильная, шаг не ускорит. И вообще, все эти… эти вокруг ее совершенно не волнуют. А идут ведь. И та, без туфли, с ними. Правда, хромает на обе ноги и личико чуть потекло. Угрожающе машет чем-то. Клещами? Ах да, напарницей. Мастер, значит. Мария отходчивая, отходчивая легко и быстро. Но туфлю не отдаст. Когда откуда-то сбоку вырастает неразлучная парочка с одной-единственной сигаретой на двоих, а те, за спиной, останавливаются, глотая пыль да разбивая носы о затылки впереди стоящих, Мария выдыхает с облегчением. Вроде как повезло. Эти не бросят, не пройдут… наверно. И действительно. Албарн смотрит будто бы с сочувствием, Штейн пожимает плечами, но делает шаг вперед и тихо, тихо-тихо-тихо что-то говорит, по сути ни к кому не обращаясь. В толпе, кажется, перестают дышать; Спирит же лыбится и поднимает большой палец. Что-то вроде «Топай вперед, пока псих не передумал». Сворачивая в тесный проулок, а позже запирая изнутри доисторического вида каморку, Мария думает – показушники. Оба.
По собственным наблюдениям, плакать Мьельнир так и не научилась. Не реветь в полный голос, с подвываниями и всхлипами, а именно плакать – эстетично и аккуратно, как та, без туфли, например. Потому, усевшись сверху на сумку, Мария и не плачет; вместо этого выхватывает первую попавшуюся книжищу и прикусывает уголок. Обложка пахнет чьим-то пролитым чаем и мышами. Мышами сильнее. В подсобке же настолько грязно, что от любого прикосновения на полу и стенах остаются светлые полосы. Отплевавшись, Мьельнир отряхивает юбку и брезгливо поджимает ноги под себя. Красотища. Тот «неуд» по ориентированию на местности был вполне заслуженным – во занесло! Занесло. Влипла по самые уши, нагрубила, ввязалась в драку, а результата никакого. Шум подняли, да и только. Марии противно, горько; ноги устали и не держат, калеченый глаз напоминает о себе резью, а второй, здоровый, побаливает совсем нехорошо. Надо бы посмотреть, что там с ними, да и мазь наложить заодно. Наскоро обтерев руки, она прикасается пальцами к повязке и тут же отдергивает: Марии кажется, будто ткань пропиталась, прилипла - основательно так, крепко - и от омерзения, ужаса у Мьельнир разве что не звенит в ушах. Мария терпеливая, смелая, сильная – пусть будет так, но все же ей до чертиков страшно. Мария не хочет видеть то, что внутри, под накладкой. Мьельнир кажется, будто с тех пор, как левый глаз после травмы вдруг начал заплывать чем-то совсем уж неприятным, прошло от силы пару дней – но местные доктора битый месяц заставляют ее носить повязки и самым мистическим образом испаряются из зоны видимости. Сначала были тканевые, аккуратные, а потом появилась вот эта – уродливая, плотная, через все лицо. Конечно она, как и полагалось, не прилегала и не мешала больше, чем требовалось, но выглядела преотвратно. Авторитета среди потока, впрочем, тоже не добавляла. За дверями кто-то куда-то пронесся – громко, с глуповатым гоготом. Выглянув в окно, Мьельнир пренебрежительно фыркнула. Трусы. Искать ее по-настоящему, так, как учат только в Шибусене, никто и не собирался. Покрутятся пару минут и уйдут. Не рискнут, не свяжутся. Сейчас бы выйти да надрать уродам за… стоп, объясниться как-нибудь мирно, без драк и прочих дуэлевых плюшек - да момент не тот. Светить красными пятнами на лице ей совсем не улыбается. Звонкий, чуть срывающийся от волнения голосок ныне босого Мастера запищал совсем некстати. Одноглазая. Демонический циклоп Мьельнир. Додумались, идиоты. Только не выходить, только не выходить, только не… Мьельнир и сама не поняла, когда успела подскочить, запутаться в собственных ногах, споткнувшись о сумку, и с душой впечатать кулак в стену, почему-то представляя на ее, стены, месте личико той, босой. Доисторического вида лампа накренилась набок. Промасленная, грязная оконная рама страдальчески зазвенела. Кирпичная кладка хрустнула негромко и печально; почти мгновенно, с хрустом, по ней - снаружи, внутри - расползлись паутинки-трещины. Снаружи притихли. Кто-то тихо ойкнул, и, кажется, присел на землю… спустя пару минут проулок опустел. Когда совсем рядом, в шаге, обвалился потолок – потирая ушибленную руку, Мьельнир закашлялась: сверху девушку обдало штукатуркой. Из сумки, полупрозрачная и аккуратная, выкатилась туфля. Выкатилась и развалилась надвое, треснув аккурат у каблука. Упс.
Смех, глуповатый и нервный, определенно лечил – и еще как! Слезы отпустили, дыхание выровнялось, да и глаза уже не жгло как прежде – следовательно, каморка больше не серела и не плыла. Краше от этого она, к сожалению, тоже не становилась. Разве что остатки туфли чуть развлекали интерьер. Но это так, мелочи. Зато посерела книга. И хорошо так посерела, потеками, на отлично сыграв роль носового платка. Обнаружив в нескольких местах вспученные страницы, Мария скрепя сердце затерла их рукавом. Вышло отвратительно. Даже хуже, чем никак. Еще и буквы поплыли. Мда. Вот с этим в библиотеку лучше не возвращаться, иначе не сносить ей головы. Промоют, высушат и снимут – библиотекарь Шибусена никогда не отличался кротким нравом. Если еще и Албан своими долгами нагрузит… а этот ведь нагрузит, точно нагрузит. Тогда вообще хоть стреляйся. Всплакнуть над нелегкой судьбой – даже мысленно – не вышло, и Мария решила пролистать то, из-за чего, собственно, попала сначала в библиотеку Академии, а позже и в неприятности – затертый путеводитель по скандинавской мифологии. Не в добрый час ее потянуло раскапывать историю фамилии, ох не в добрый! Но что-то в этом было. В другое время, в другом месте – не здесь, на под слоем пыли, не в разбитых собственноручно стенах – открыть его она бы, наверно, не решилась. С обложки на Мьельнир смотрели зловещего вида волчара, во… да, восьминогий конь и одноглазый седой старик с воронами на плечах. Один – услужливо подсказала память.
…Мария с упоением читала все, что могла найти. Про девять миров, про Рагнарек, Одина и Фенрира, про Тора и его молот, про Локи, про асов и великанов… А позже карандашом – жирным, раскуроченным – пририсовала к накладке на глаз молнию. Вышло… достаточно мило. Итак, с этого дня она – молот Тора, Мьельнир, достойная своей фамилии. Молот богов – и Коса Смерти в недалеком будущем. Ухмыльнувшись, Мьельнир показала язык своему отражению – то ответило хмурым взглядом, скривилось и ушло куда-то за линию стекла. Пусть только кто-нибудь попробует что-нибудь вякнуть.
Много лет спустя, перебирая старые библиотечные долги, Мария Мьельнир решит, что случайности не случайны. И надвинет на пустую глазницу черно-желтую кожаную накладку.
читать дальшеЭта девчонка, Кайли, была ужасно упрямой, обожала кошек и днями напролет пропадала в библиотеках, забывая про сон и еду. Наткнувшись на нее в темном коридоре, можно было получить острым черным ногтем под ребра… ну, или попасть под тяжелую руку дедули Кондратия – Эдуардо раз попробовал, хватило. А еще она повсюду носила с собой чертову уйму датчиков (угадайте, кому приходилось таскать тяжеленную сумку по аудиториям?) и могла часами болтать с этим маразматиком Спенглером. И при этом у нее был абсолютно счастливый вид!
В общем, Риверу она бесила.
Это была неприязнь на уровне рефлексов. Заучка. Выскочка. Недоделанный гот-кошатник с экзорцистскими замашками. На каждое слово Риверы она находила десяток своих, раз за разом заставляя его чувствовать себя идиотом, и грр… ее привычка лезть в самое пекло сводила его с ума!
Когда на эту дуреху рушились стены и потолки, мотор в груди пропускал удар, а если нападала очередная жуть, Эдуардо мысленно хватался за голову, от души матерился, но все равно шел спасать – хоть из слизких щупалец озверевшего приведения, хоть из лап демона, до этого продрыхшего пару сотен лет в канализации… О-ох, черт, если подумать, за ней он был готов лезть хоть к дьяволу на рога! И лез ведь. И даже не один раз.
Ибо прикосновение, даже случайное, к тощим, обтянутым спецовкой плечам вполне того стоило. Только никому, лады?..
Автор: Mad Sleepwalker Название: С утречком. Фэндом: Extreme Ghostbusters Персонажи: Эдуардо, остальные фоном Описание: Ночной вызов. Вещь, которую, в общем-то, и врагу не пожелаешь...
Отбой. Улица. Мороз. Трещит. Руки. В карманы. Ключи. Таксист – урод. Полночь. Дверь – пинком. Зеркало – стороной. Синяк. Под глазом. Болит. Елка. Пол. Воняет. Колется. Иглы. За шиворот. Рождество? Душ. Зараза! Кухня. Спирт. Газировка. Бинт. Не путать. Минута. До кровати. Тапки. Пол. Синяк. Новый. Спа-а-ать. Одеяло. В клетку. До подбородка. Батареи. Холодные. Счета! Соседи. Мадонна. Громко. Мстят. Сволочи. Менсон – в касетник. Подушка - на голову. До утра. Спа-а-ать.
Телефон. Надрывается. Три ночи. Об стену. Спа-а-ать. Рация. Спенглер. Орет. Вызов. На базу. «&%@$». Проснуться. Не катит. Проснуться. Проснуться. Встать. Чертовы ноги. Встать. Брр. Глаза. Продрать. Надо.
Стиралка. Спецовка. Воняет. Лизун – зеленый гоблин. Зеркало. Ой мама. Расческа. Невестки? Застряла. Кухня. Темно. Наощупь. Чайник. Кофе. Паркет. Веник. В окно. Снег. В шевелюре. Кофе. Кофе. Кофе. Кофе-кофе-кофе.
Улица. Карманы. Пусто. Пешком-пешком-пешком. Мороз. Шарфа. Нет. Серьги. Уши… мерзнут. Перчатки. Где? У таксиста. Склероз. Чертова пурга. Чертов город. Чертов гололед.
Автор: Mad Sleepwalker Название: Who you gonna call, ghostbusters? Фэндом: Extreme Ghostbusters Персонажи: Все "новые" охотники, Игон, Джанин, Лизун - фоном Описание: Любая профессия накладывает отпечаток на характер. А уж если она связана с охотой на нечисть, держись за крышу крепче!
С тех пор как с чьей-то легкой руки Нью-Йорк наполнился нечистью, дежурным воем Экто-1 никого не удивишь. И охотники, и привидения стали неотъемлемой частью жизни горожан. Такой же, как, например, ежемесячные походы к дантисту: неприятно, страшно, но НАДО. Как показало время, сверхъестественные паразиты могли завестись в каждом доме – так зачем же рисковать? С другой стороны, этих самых паразитов теперь мало кто боялся по-настоящему. Нет, конечно, в особо запущенных случаях законы жанра сохранялись: коленки дрожали, волосы седели, а децибелы женских истерик достигали немыслимых значений, но чаще всего последствия встречи с гостями с «Того» света ограничивались парой капель успокоительного и одним-единственным телефонным звонком. А после него под сопровождение фирменной крякалки в дом заявлялась жутковатая на первый взгляд и чудная на второй компания из четырех человек. Бывалые «жертвы» давно и прочно усвоили: парня в инвалидном кресле зовут Гарретт, типа с козлиной бородкой – Эдуардо, нег… хм, пардон, афроамериканца – Роланд, а единственную девушку – Кайли. Студенты, сгибающиеся под тяжестью собственного оборудования - именно они раз за разом отлавливали очередную обнаглевшую «сущность», чтобы чуть позже передраться за право вынести ее в свет. Студенты. Допускающие промахи на ровном месте, кое-как прикрывающие синяки и ссадины и слишком юные, что ли – не ровня предыдущей команде охотников. Тем не менее, им верили. Сначала неохотно, критикуя каждый шаг, потом - в силу привычки. Позвонить и ждать, что с приездом молодежи в спецовках мир кувыркнется обратно с головы на ноги, было куда удобнее, чем решать проблемы самостоятельно. Правда, из-за этого команде не раз приходилось заниматься непотребствами вроде спасения оголодавших кошек и прочей ерундой, но это совсем другая история. И другие деньги, если на то пошло. В общем, за три года, прошедших со дня возвращения Акиры*, Нью-Йорку значительно полегчало. Охотники брали на себя всю ответственность, делали дело и спокойно расходились по домам. Ну, или отбывали досыпать в пожарную часть. Только спокойно ли? Ведь любая работа накладывает отпечаток – в особенности на характер...
В их случае кое-что действительно изменилось. Сны. Ставшая привычной паранормальная повседневность подавала под новым соусом старые, часто невеселые воспоминания, и получившуюся в итоге кашу расхлебывать было не так уж просто. Возможно, поэтому вечный оптимист Гарретт стал реже смеяться и чаще оглядываться по сторонам. Да и со спортом почти завязал. С экстремальным, по крайней мере. Он никому не скажет, что уже которую ночь подряд вздрагивает от недоброго взгляда старины Двутамица**. Чемодан Исполнителя желаний открыт, сам призрак молча, бессмысленно таращится в темноту, а Гарретту как никогда сильно хочется встать, сделать шаг от кровати, пройтись из одного угла комнаты в другой – впервые за последние несколько лет, возможно. Ноги, прежде бестолковые бревна, подчиняются - постепенно, неохотно. Шаг, второй, третий... Потом вдруг отказывают, и Миллер валится на пол под негромкий смех привидения - вместо нижних конечностей у парня две тонкие деревяшки. Но и они долго не живут: рассыпаются в труху, разъедаемые мелкими белесыми жучками. Проснуться в холодном поту, да еще и от собственного крика – малоприятная вещь, уж это Гарретт знает наверняка. Как и то, что все кошмары должны оставаться за стенами пожарной части, ибо охотники, которые выглядят хуже, чем привидения – явление за гранью добра и зла. Поэтому он умывается, завтракает, врубает музыку повеселее и минут через двадцать составляет компанию вечно голодному Лизуну.
На базе все проблемы забываются быстро. То ли атмосфера сказывается, то ли процент эктоплазмы на квадратный метр, то ли присутствие таких же хмурых и сонных друзей – однокашников… на взгляд Гарретта, в последнее время все ходят с постными минами и странно косятся друг на друга. Вот и Роланда эта ерунда зацепила. В части он появился от силы минут двадцать назад и уже успел трижды разругаться с Лизуном, раз пять спуститься в подвал, к хранилищу, и перепроверить всю электронику вплоть до микроволновки. Видать, тоже не спится, – думает Миллер и подводит часы. Семь утра все же. В каком-то смысле Роланду везет больше остальных: уж что-что, а органика с эктоплазмой к нему приходят редко. Гораздо чаще снится сломанный, замерший на месте Мир. По его улочкам и закоулкам, быть может, и приятно было бы прогуляться, если б не одно «Но» - людей-то нет. И живности тоже. Одни закоротившие приборы и запах гари – кошмар любого механика. Но бывают сны и пострашнее: в этом чокнутом, остановившемся мире где-то прячется его младший брат с лицом-коростой. Прячется и отказывается отзываться. Лишь кряхтит и зовет играть на разные голоса. Неудивительно, что после у Джексона дрожат руки и появляется навязчивое желание пробить все и вся. Или запереть брата под кучу замков и честное пионерское. У каждого свои тараканы в голове, - заключает Гарретт и кое-как пробивается к дверям, встречать Кайли. Та выглядит не лучше и не хуже – как обычно. За синими волосами, синей помадой и синими же тенями круги под глазами совсем не кажутся чем-то из ряда вон. Единственное, что удивляет парня - ее манера ходить. Так, с носка на пятку, выверяя каждый шаг, наверняка передвигаются по топям или каким-нибудь жутким проселочным дорогам. Миллеру смешно, но в то же время немного неловко говорить о странной походке напарницы, и он решает промолчать. Мало ли… Может, ей сапоги банально малы, ну? А единственная в команде девушка тем временем уносится на кухню. Судя по убийственному аромату кофе – просыпаться.
Сны Кайли всегда отличались постоянством сюжетов. В младшей школе ей грезился винегрет из старых мультсериалов, дворовых игр и семейных скандалов, в средней – вольные вариации на эзотерическую тематику, в университете… перед поступлением умерла бабушка, и что снилось Гриффин, вполне понятно. Ко всему этому еще можно было привыкнуть. Смириться, не обращать внимания, оставлять утром под подушкой вместе с сонником и мятыми фотографиями. Но те, старые, сны хоть изредка давали девушке передышку. Новые же будто пытались ее доконать. В общем-то, все начиналось вполне невинно. Пожарная станция, утро, вызов, охотники в полном составе, Игон с пробирками, Джанин с телефоном, Лизун с кхм…трехэтажным бутербродом – вполне рабочая ситуация. От этой картинки на душе становилось тепло и легко, будто в летний день: Эдуардо дремал на диване, Роланд вяло переругивался с Гарретом, и Гриффин довольно жмурилась, предвкушая еще одно суматошное дежурство. А потом начиналось что-то невообразимо мерзкое. Из подвала поднималась бабушка Роуз с целым подносом душистых, поджаристых пирогов. Судя по запаху, кисло-сладкому, из детства, с яблоками. Подвоха Кайли в тот момент не чувствовала: все было… нормально, да. Бабушка улыбалась, обнимая ее за плечи, ребята радовались, пирожок хрустел на ладони – всего этого охотнице ощутимо не хватало. Только надкусив выпечку, девушка замечала неладное. На полу, да и под сапогом, что-то шевелилось. Начинка. В какой-то момент джем, попавший на кафель, изменял цвет и расползался по полу мелкими желто-белыми червячками, а Гриффин начинала кашлять и задыхаться, чувствуя, как поперек горла становится что-то чужеродное, юркое, живое… Миг – и черви везде. Слизкая масса валилась из окон, со стен, потолка, пожирала мебель, забиралась под одежду и путалась в волосах. Краем уха Кайли еще слышала чьи-то крики, но сдвинуться с места не могла – то ли от ощущения непривычно холодных, тяжелых ладоней того, что было когда-то ее бабкой, то ли от рвотных спазмов, ломающих все тело. А кожа старушки, лицо тем временем начинали светлеть, распухать, пока, наконец, сквозь поры и порезы не проступали крохотные и тонкие, как нити, опарыши.
По пути к кухне Гриффин старается не думать о содержимом холодильника, запивает минералкой случайно попавшие в поле зрения образцы слизи и внимательно смотрит под ноги – а вдруг?.. Неудивительно, что свое гордое не-одиночество она замечает ровно в тот момент, когда комнату наполняет терпкий, крепкий аромат свежезаваренного кофе. Кайли с недоверием косится на часы и не знает, что настораживает ее больше: превращение Эдуардо, прежде махровой совы, в жаворонка или его непривычная отрешенность. Наверно, все же второе - вставать ни свет ни заря Ривере, как и всей компании, приходилось и раньше. Если подумать, именно его непрерывное бурчание стало своего рода символом ночных выездов. Но лучше уж сонная брань, чем вот это. Эдуардо сидит возле окна, с ногами забравшись на стул, и с каким-то остервенением пялится в потолок. Волосы растрепаны и пестрят кусочками чипсов, форма помята и от него тянет пивом – значит, дежурил в части этой ночью. Весьма продуктивно, надо сказать: после краткой ревизии по полкам Кайли отправляет в корзину целую гору мусора, со вздохом вытряхивает в чашку последний кубик рафинада и только потом начинает беспокоиться по-настоящему, поймав на себе тяжелый, пристальный взгляд Риверы. Вот что недосып делает с людьми. Гриффин нехорошо. Видеть парня таким… безучастным, что ли, ей почему-то жутко и неприятно – нет, уж лучше пусть выпендривается, язвит и доводит до белого каления всех подряд, но только не молчит. Так привычнее. Охотница ёжится, окликает напарника по имени и обещает себе еще раз просмотреть график дежурств: такими темпами в команде может совсем некстати объявиться свободная вакансия. Однако опасения девушки рассеиваются, как только Эдуардо открывает рот. Все становится на свои места, мда. Две-три фразы, и от былого великодушия Кайли не остается и следа: благие намерения охотницы разбиваются вдрызг об очередные нелепые колкости – что-то там про вампиров под кофеином. В результате Гриффин отхлебывает обжигающе-горячий напиток и мчится в лабораторию, от души пнув деревянный стул; выбить его из-под седалища Риверы ей пока не удается - скажем, все впереди. Надо набрать пару фунтов. А какой стимул! Как только девушка исчезает в дверном проеме, Эдуардо хмурится и подвигает ближе к себе чашку с недопитым кофе. Таким вещам пропадать нельзя. Где угодно, но только не в штабе охотников за привидениями с графиком работы от заката до рассвета, от рассвета до заката и далее, и далее, и по той же схеме. Кожа на запястье зудит: следы от ногтей заживают не так быстро, как хотелось бы.
Этот запах, сладковатый, навязчивый, преследует его везде. Риверу мутит, и мутит даже сильнее, чем в тот раз, на утро после грандиозной пья… хм, вечеринки в честь создания новой команды охотников. Хочется спать, колу и на воздух. Особенно на воздух. Парень еще помнит свой последний выезд на природу, в горы. Даже не выезд, а вызов: ловили какую-то страшную дрянь, воскрешавшую покойников. Воздух в той деревеньке оказался прозрачным, пахнущим хвоей и травами, и именно поэтому смрад разоренного местного кладбища была почти не заметен. Потом Эдуардо еще долго не спалось: все мерещились развороченные гробы с упрямо восстающим из них содержимым, и это было куда круче, чем все фильмы о живых мертвецах вместе взятые. Игон, конечно, советовал не принимать все близко к сердцу, но одно дело – наблюдать за происходящим с расстояния доброй сотни миль, а другое – лично, вручную собирать разбухшие тела по всем окрестностям. Мертвые. У Риверы всегда было к ним особое отношение. Как и к смерти вообще. Старуха с косой давно стала чем-то вроде навязчивого бзика, напоминавшего о себе в самый неподходящий момент. Неудивительно, что время от времени ему снились покойники – так, изредка, чтобы не расслаблялся. Мало ли чего насмотришься на вызовах. Но такое количество «своих» мертвецов Ривере не являлось никогда: племянник, успевший обзавестись ощутимым запашком, брат с кровавой дырой у виска, Игон и Жанин, разложившиеся донельзя… Все это привело к вполне объяснимому финалу: находиться в обществе «живых» становилось все сложнее. Извращенный интерес, помноженный на недосып и ударную дозу кофеина, часто брал верх, и парню не оставалось ничего, кроме как наблюдать за напарниками и ждать. Ждать, что Роланд вот-вот останется без носа, Гарретт – без лица, а с Кайли начнет слезать кожа. Главное, чтобы обо всем этом не узнали в команде. Не поймут. Эдуардо копается в карманах и выуживает из самого дальнего пластину непонятного содержания. Потом еще долго возится с краями, пытаясь поддеть плотную бумагу, и, наконец, с мрачноватой улыбкой кладет что-то на стол. Ну уж нет. Только не в психушку. Таблетки с негромким шипением растворяются в остатках кофе.
Несколько параллельных телефонов в таком огромном здании - это удобно, на самом деле. Звонок можно услышать даже в самом дальнем, темном и необитаемом углу пожарной части, а значит, и шансы случайного клиента быть съеденным стремятся к нулю. Ну, или к единице. В конце-концов, охотники – тоже люди и могут банально не успеть, проспать или застрять в пробке. Дружный телефонный рев заставляет Роланда и Эдуардо подскочить, Гарретта – вздрогнуть, а Кайли – отложить фолиант за авторством некого И. Спенглера. Пока Джанин бодро расспрашивает очередного напуганного дядечку, охотники неторопливо, зевая и потягиваясь, собираются в холле пожарной части. Ехать на вызов никому не хочется. Настроение не то, да и начинать день с розысков еще одной, несомненно слизкой гадости – дурной тон. Примета плохая: всю неделю не отмоешься. «Эй, хватит хандрить. Кто, если не мы?» - нарочито весело произносит Кайли, закидывая на спину ловушку. Девушка храбрится, но на душе у нее все равно скребут кошки – и скребут все сильнее по мере приближения к машине. Три года назад все было другим. Или нет, не так. Они были другими. Привидения казались не страшнее монстров из компьютерной игрушки, охота была не в тягость, а груз ответственности перед людьми, городом не висел на шее большущим камнем. Гриффин нервно взвешивает на голой ладони бластер; металл приятно холодит кожу. Все же что-то в этом есть. В охоте. Что-то, что не позволяет уйти даже в самые жуткие минуты… и не позволит, как не крути. «Я все еще люблю свою работу, слышите?» - ворчит Гарретт, поудобнее устраиваясь в «багажнике» бывшего катафалка. В машине жарко и тесно; пахнет бензином, грозой (Еще бы! Четыре мини-реактора в замкнутом пространстве – это не шутки) и чем-то сладким. Чем-то. Не стоило оставлять шоколад под сидением. Зато Лизун не нашел. Тоже плюс. Миллер разминает плечи, ухмыляясь чему-то своему. Адреналин кипит в крови задолго до встречи с неизвестной жутью. Это здорово, хоть и немного пьянит. Риск – дело благородное. А благородный риск – это неплохая зарплата, постоянное движение и куча новых лиц. Что еще нужно для счастья инвалиду-колясочнику? Экто-1 заводится с треском, но движется ровно и бесшумно – ровно до того момента, когда Роланд врубает сирену. Позже он приоткрывает окно и почти любовно проводит рукой по рулю машины. В кармане спецовки шуршит очередное приглашение на работу. Шуршит, однако, недолго – через несколько минут скомканный лист оказывается на проезжей части. Место в команде охотников Джексон вряд ли на что-то променяет. Это… ну, все равно, что бросить ребенка. Шикарного двухтонного ребенка, собранного своими руками практически с нуля. Эдуардо поднимает воротник, убирает руки в карманы и не думает ни о чем – впервые, быть может, дня за три. Прохладный утренний ветер бьет в лицо, над головой завывает сирена, рация что-то бурчит голосом Игона, и все проблемы – даже этот чертов запах – остаются под колесами старушки Экто. А с остальным он справится.
…По улицам Нью – Йорка, распугивая живность, бродяг и попутных водил, несется красно-белый катафалк. Город может спать спокойно.
* Darkness at Noon ** Be Careful What You Wish For
Автор: Mad Sleepwalker Название: Год первый Фэндом: Extreme Ghostbusters Персонажи: Эдуардо/Кайли, одни намеки. Я не оригинальна. Описание: "Их Апокалипсис начался феерично - со взрыва."
«...Апокалипсис сам по себе – явление, в общем-то, избитое, скучное и всегда приводящее к одному и тому же финалу. Еще бы, ждали со средних веков! И даже успели свыкнуться с мыслью, что однажды привычный всем мир возьмет да и схлопнется в результате чего-нибудь из ряда вон выходящего. Цунами, землетрясения, привет с ближайших от Земли орбит… Выбирай - не хочу, вариантов масса. Жаль, что реальность редко соответствует нашим о ней представлениям.»
из личного дневника Кайли Гриффин.
Их Апокалипсис начался феерично - со взрыва. Тихим осенним вечером подвал пожарной части разнесло по кирпичикам, и все пойманное трудом нескольких поколений охотников вырвалось на свободу, разлетевшись по городу ярким фейверком искр. Останки же здания погребли под собой единственного постоянного обитателя - профессор Спенглер ушел вместе с делом всей своей жизни. Правда, тело так и не нашли. Да и не искали, если говорить начистоту. Как ни странно, тогда никто не испугался. Рыдать и убиваться тоже особо не тянуло – даже Жанин сдержалась. Зато все активно пытались что-то делать. Хоть что-то. Роланд прикидывал, сколько ловушек осталось в закромах и складах, Гарретт запасался провизией, Кайли вызванивала старую команду, Эдуардо отсыпался впрок… А потом у эктоплазменного войска объявился вожак, успевший за какие-то пару часов подмять под себя все и вся. Темпус. Вот этот-то момент и можно было бы официально объявить началом конца. Вспышка – и улицы наводнили толпы мелкоуровневых тварей, не опасных поодиночке, но смертоносных в большом количестве. Исчезло электричество, не стало воды, обесценились деньги – неудивительно, что вскоре рухнуло ВСЕ. Люди были не готовы, не знали, как бороться и с чем именно бороться, а охотники оказались бессильны перед обезумевшей от горя и ужаса толпой. Нет, конечно, штаб сопротивления все же был организован. В здание разрушенного аэропорта свезли провизию, генераторы и то, что осталось от протонных блоков. И людей, конечно – они образовали единственный островок жизни на мили призрачного кошмара, благо, пригодился опыт просмотренных фильмов-катастроф. Но момент был упущен. И с этим приходилось мириться.
…Темпус неспешно перестраивал Нью-Йорк по своему вкусу: сооружалось что-то, отдаленно похожее на гнездо с возвышенностью-троном по центру. Небоскребы вокруг падали с оглушительным грохотом – впрочем, не настолько оглушительным, чтобы потревожить сон обитателей убежища, привыкших абсолютно ко всему. Кайли стояла у окна третьего этажа, закутавшись в видавшую виды шаль. Губы девушки беззвучно шевелились: охотница считала фигуры привидений, осаждавших штаб сопротивления. Полупрозрачные и безликие, они бессильно бились о созданный Роландом барьер. Чуть дальше, у ограждений, толпилось то, что раньше было беженцами. Мужчины, женщины, дети, старики – оборванные, безголосые, с бессмысленными глазами. Рабы. Живое мясо, посланное Темпусом на штурм. Против этих работало электричество и банальные заслоны, да и грубая физическая спасала от ненужных расправ. А если кому-то и удалось пройти… его уничтожали, все верно. И сжигали тут же, под оградкой. Как показала практика, справиться с не-мертвыми слугами Темпуса получалось только так. Кто там говорил про зомбо-апокалипсис? Получите, распишитесь. Охотница передернула плечами, ощущая, как по коже вышагивают ряды мурашек. Эта осень выдалась особенно холодной и серой. Порой Кайли казалось, что с ее наступлением все цвета исчезли, смылись, и тогда девушка снова и снова красила волосы. Причем не только в привычный глазу синий. Ввиду ограниченности ресурсов шевелюра Гриффин успела побывать и алой, и морковной, и даже фиолетовой. В последний раз вышло особенно глупо: подойдя к зеркалу, девушка обнаружила в волосах ярко-зеленые пряди. Команда во главе с Лизуном была счастлива. Кайли – не особо. Лизун. Кайли сглотнула – в горле что-то нехорошо, липко свело. Призрак постоянно ошивался где-то в разрушенном городе. Наверняка искал Игона, на что-то надеялся... Маленькое наивное привидение. Смириться с исчезновением Спенглера и старой команды было дьявольски сложно. Даже год спустя. То, что так противно скреблось в горле, перебралось выше и теперь щекотало цепкими лапками глаза. Гриффин перевела взгляд на одно из местных кладбищ – в первые месяцы после дня «X» люди из сопротивления гибли десятками. Вот и пришлось окопаться совсем рядом с базой. Потом кладбище забросили: во время одного из налетов Темпус поднял всех захороненных, и пришлось открывать новый могильник. К рези в глазах добавилась еще и тошнота. Мда. - Вот ты где, – подкравшись сзади, кто-то положил ей руку на плечо. Гриффин дернулась, порываясь отскочить, но после просто пропустила ворчащего гостя к окну. – Вечно ты бродишь по коридорам, ищи-свищи… Эдуардо. Гриффин ничуть не удивилась – слышала, что его группа вернулась из очередной вылазки около часа назад. Парень, потянувшись, уселся на подоконник и принялся дергано стаскивать перчатки. От него несло палеными волосами, дождем, землей и чем-то приторным – верный признак стычки с дурно пахнущей братией Темпуса. - Как рейд? – Кайли спросила первое, что пришло в голову. Лишь бы не молчать. Ривера благодушно оскалился. Шрам, полученный им еще в первые месяцы после восстания Темпуса, подпортил общее впечатление. - Очешуительно. Не поверишь. - На вас напали? – Гриффин коснулась одного из пятен на рукаве парня. Грязь оставила на коже прохладный след. Сжиженная эктоплазма – вот в чем с ног до головы измазался Эдуардо. - Не-а. Мы на них, - с предовольным видом похвастался друг. – Потом, правда, бежать пришлось. Зато нашли еще одну группу беженцев в гипермаркете. Видела бы ты их лица! Ума не приложу, как их до сих пор не сожрали… Эдуардо говорил много, самозабвенно и обо всем сразу – древний, проверенный прием. Когда дело швах, а эмоции так и прут, лучше выговориться сразу, а не ждать, пока они начнут переваривать тебя изнутри. Кайли же слушала вполуха – терпеливо, не перебивая. Сплетни на базе расползались мгновенно, и девушка точно знала: кто-то из группы Эда не вернулся домой. И отчитываться перед семьями погибших придется именно ему – как капитану. Иногда кому-то нужно просто слушать.
Присутствие напарника уже не раздражало – за первый от конца год они стали гораздо ближе. Терпеть такого Эдуардо – резко повзрослевшего, научившегося брать на себя всю ответственность разом, было легче, чем того язвительного типа, который попал в команду охотников по чистой случайности. - Эй, ты меня вообще слушаешь? – вопрос застал Гриффин врасплох. Пока Кайли пыталась вспомнить, о чем шла речь, Ривера успел привстать с подоконника и несколько раз махнуть рукой перед ее лицом. Девушка нахмурилась, поймала ладонь Эдуардо и отвела в сторону. - Что? - Роланд просил прикрыть его на посту. Нужно провести людей через магнитное поле и остальную кучу детекторов. Не смотри так, я - пасс до утра. Подменишь? Торчать с передатчиками и блокаторами до рассвета? Гриффин поежилась. Конечно, разумнее было бы отказаться. Тогда на контроль, скорее всего, отправится Ривера. Либо же Роланд просто плюнет на это неблагодарное дело и оставит беженцев на ночь во дворе, что маловероятно, но возможно: характер Джексона изменился далеко не в лучшую сторону. Свалить все на друга не позволяла совесть. Будить Гарретта – чувство собственного достоинства. Охотница вздохнула, предвкушая бессонную ночь. - Много их? - Человек десять, - прикинул Ривера. Десять человек. Поправка – десять человек, не занесенных ни в один реестр. Десять человек, из-за которых нужно будет чаще выбираться в город за сохранившимися консервами и прочей малосъедобной дрянью. Концентрированная головная боль в количестве десяти единиц. Отвращение к себе накатило горячей волной. Вот до чего она опустилась – видеть в людях не людей, а новые проблемы. Охотники за привидениями. Защитники. Жалкое зрелище. - Подменю, - голос девушки совсем некстати дрогнул, и она торопливо прокашлялась. Эффект оказался обратным – разом навалилось все увиденное, услышанное, невысказанное за год первый, и девушке пришлось прикрыть губы ладонью – чтобы выдать гримасу за зевок. Однако, неудачно. - Ты чего? – насторожился Ривера. - Если не хочешь дежурить, так и скажи, растолкаем Миллера… - заметив опухшие глаза напарницы, парень сконфуженно умолк. Кайли почувствовала, как к лицу прилила кровь. Больше смерти и всего с нею связанного Ривера боялся только женских слез. Как и многие мужчины, в принципе. Неловкая ситуация, ох неловкая… - Плохо? – осторожно поинтересовался Эдуардо. Гриффин кивнула: плохо. Город разрушен, в мире правит осоловевшая орда привидений, а на базе со дня на день закончатся продукты. Еще как плохо. Отвечать девушка не стала – лишь отвернулась и прижала ладони к саднящему горлу, продумывая пути к отступлению. В глаза будто сыпанули песка, а мир куда-то поплыл. Замечательное начало дня. Или конец? А какая, впрочем, разница?..
Ривера поднялся и обнял напарницу за плечи – крепко, так, чтобы не вырвалась. Хотя Гриффин и не особо пыталась: дернулась пару раз, будто для приличия, и затихла. Разревелась в голос уже потом – когда от слабости подогнулись колени, а шею защекотала колкая щетина. Двухдневный рейд давал о себе знать самым неприглядным способом. - Не раскисай. Повоюем еще, - Ривера подцепил пальцем зеленоватую прядь волос и ухмыльнулся: ну наконец-то. Прорвало. Год прошел, скоро второй начнется – давно пора бы. Иногда кто-то обязан это делать. Выбивать из головы всю дурь – во избежание.
...А они еще повоюют. И победят, наверняка победят.
Автор: Mad Sleepwalker Название: Кот Фэндом: Extreme Ghostbusters Персонажи: Эдуардо, Пеган Описание: "В том, что девушка вернется, и вернется очень скоро, никто не сомневался. Были занятия и поинтереснее ненужных сомнений. Кому-то нужно было накормить кота, да."
Кот подвывал пронзительно, жутко, скреб когтями дверь и одновременно пытался достать длиннющей лапой ботинки Риверы - в общем, вел себя так, как и полагается любой другой разумной (уж в чем-чем, а в этом Эдуардо не сомневался), впавшей в истерию живности. Парень чертыхнулся, в третий раз роняя связку на кафельный пол: Гриффин не уточняла, какими именно ключами открываются входные двери, подглядеть за процессом открывания в прошлое посещение квартиры Ривере не удалось, а комбинаторика никогда не являлась его сильной стороной. Да и вскрывать дверь одной рукой, удерживая другой пачки с кошачьим кормом, было, мягко говоря, невесело. Наконец замок поддался. Правда, не в совсем подходящий момент – Эдуардо как раз изо всех сил налег на дверь, споткнулся о кота, потерял равновесие, упустил пакеты с кормом и…
Кому-то нужно накормить кота. Эту мысль, кажется, озвучил Роланд – аккурат под утро, после долгого, нудного, мозговыносительного допроса типа из другого времени, Айзека. Похоже, парень был здорово не в себе: все время сбивался, вздрагивал, заглядывал в глаза, а за бластеры и рукава охотников цеплялся так, будто хотел отхватить себе часть на память. В итоге ничем, кроме мрачного рассказа о самом что ни на есть апокалиптическом будущем, он помочь не смог. Темпус сбежал, разрушив по пути пол подвала, Кайли застряла за много лет вперед, следовательно, перспективы открывались не очень-то радужные… И хорошо, что об ее зверюге вообще вспомнили! Если бы не упаковки сухого корма на кухне пожарной части, этого могло вообще не случиться, и по возвращению Гриффин обнаружила бы дома оголодавшего, обиженного на весь мир питомца. В том, что девушка вернется, и вернется очень скоро, никто не сомневался. Были занятия и поинтереснее ненужных сомнений. Кому-то нужно было накормить кота, да. Кого же постигла эта скорбная участь? А кто вроде как помнил, где находится квартира и вообще был знаком с Пеганом ближе всех?
… - Тупое. Животное. В эти два слова Эдуардо вложил всю бурю эмоций – от нелюбви к семейству кошачьих в целом и до хруста в ключице в частности. Однако, так ничего не добился: то ли к подобного рода высказываниям у кошары был иммунитет, то ли критику от посторонних он принципиально не воспринимал – в общем, мохнатые лапы с острыми когтями остались на месте. То есть непосредственно на груди бравого охотника за привидениями. Глядя на эти лапы, длинные, порядком полинявшие, парень с содроганием вспоминал период, когда они принадлежали ему. О чем думал Пеган – неизвестно. Но судя по пристальному, молчаливому взгляду и узнаванию в глазах мысли кота бродили примерно в том же направлении. - Э… Ну все, хватит. Слезай. Кыш. Попытка стащить кота за шкирку ничем не увенчалась: кошара презрительно зашипел, щелкнул зубами на протянутые к нему пальцы и слез сам, не забыв при этом хлестнуть хвостом по подбородку Риверы. Поистине, животные похожи на своих хозяев. Эдуардо тяжело поднялся с кафельного пола. Спину ломило. Локти тоже. Нет, падать ему приходилось часто – и по долгу профессии, да и вообще. Но одно дело – шарахнуться об какой-нибудь угол, спасаясь от десятка разгневанных упырей, чем растянуться на полу вот так, в обнимку с котом. Позор, да и только.
Вязаные салфетки, пожелтевшие и пропахшие пылью. Фотографии. Магниты на дверце холодильника. И кучи, кучи, кучи книг - на стеллажах, тумбах, подоконниках. Да везде, где только можно! Поистине, квартирка Гриффин – не то место, где время двигалось гигантскими шагами. Ну, или вообще хоть как-то двигалось. Сыпанув коту корма, Ривера сделал единственное, о чем вообще можно было думать на тот момент – отправился исследовать квартиру. Излишней скромностью парень никогда не страдал, а иного шанса попасть в комнату напарницы и не быть забитым до смерти во-о-он тем томом «Демонологии средних веков» могло и не представиться. И, в конце-концов, не безвозмездно же он рисковал жизнью, прикармливая усатую зверюгу? Кстати, о кошках. - Мяу, – требовательно выдал Пеган, забегая вперед, чтобы поймать взгляд Эдуардо. Утробное ворчание в голосе кота сильно смахивало на угрозу. - Отвали, - рассеянно отмахнулся охотник. - Мяу. - Иди уже к своим сухарям. Давай! За пятнадцать минут кот успел достать его так, как не удавалось и иному привидению за всю неделю охоты. Пеган, хвостатый комок нервов, даже не притронулся к корму - зато ходил по пятам, лез под руку и постоянно, надрывно орал. Из-за этого парень чувствовал себя немного не в своей тарелке – в голову лезла отборная перловка из старых телешоу. Вроде тех, в которых кошки все понимали. Или беду чувствовали, на худой конец. - Осторожнее, ты! – охнув, Эдуардо в последний момент поймал фоторамку – кот крайне неудачно попытался влезть на высокую тумбу. Со снимка с укором смотрела Гриффин собственной персоной: синие волосы, яркие тени и форма Охотников за привидениями – фото было сделано не так давно. Будто бы вчера. Или позавчера. Аккурат перед тем, как в подвале пожарной станции объявились целых два экземпляра Темпуса, а сама Кайли получила билет до будущего в один конец. Кот с урчанием поднялся на задние лапы, ткнулся лбом в стекло, а после, не моргая, с немым вопросом уставился на парня. - Нет ее. Нет. Понимаешь? – поспешно объяснился тот. – Попала в передрягу и все такое. Теперь вот ищем… Ищем. Пеган не понимал. Или не хотел понимать - лишь беззвучно открывал и закрывал пасть с белыми клыками и хлестал себя хвостом по отощавшим бокам. Вблизи питомец Кайли смотрелся трагично: паутина на усах, обрывки бумаги и пыль, особенно заметная на черном – вещи, которые несомненно украшают настоящего муж… хм, кота. Но не в таких же количествах! - Не смотри на меня так. Мы сделали все, что смогли. Сегодня всю ночь этого тормознутого Айзека допрашивали… - проявив изрядную ловкость, Эдуардо стянул с кошачьего загривка огрызок жеваной бумаги и помахал им перед носом Пегана. Попятившись, кот чихнул. - Пока ты развлекался, обдирая обои. Всех старушек перебудил, между прочим. А влетело мне! И это было чистой правдой. Ривера поморщился, вспомнив кислое лицо бабули - соседки Гриффин по лестничной клетке. Лысеющий одуванчик, заставшая танцы с бу… ключами и кошачьим кормом под дверью, не только прочитала лекцию о распустившейся молодежи, но и пообещала вызвать полицию в случае чего. Так что по возвращению Кайли придется долго отчитываться – и за аморально долгое отсутствие, и за кошачьи вопли по ночам, и за «ходят тут всякие»… Спохватившись, парень поставил фоторамку обратно на тумбу. Криво, да еще и стеклом к стене. Потом, подумав, развернул в нормальном направлении и глянул на часы – около десяти утра. Наверняка в части уже должны были что-то придумать. Игон – он же гений, ну. - Ладно, - прикинув, сколько придется продираться сквозь пробки до пожарной части, Эдуардо взгрустнул. Вопли приросшего к тумбе кота оптимизма не прибавляли. - Собираешься тут до вечера торчать? Соображай быстрее или вали на кухню. Мне некогда с тобой… Ты что творишь, гад блохастый?! Зубы на пальцах Риверы сомкнулись почти мгновенно – в какой-то момент Пеган поднырнул под локоть охотника, поймал руку того зубами и сразу же отпустил. Хватка у кота была не то, чтобы очень сильной, но все же неприятной. Скажем, хорошо натренированной. Отскочив, Эдуардо с отвращением вытер руку о штаны. Осмотр поврежденной конечности ничего не дал - пара царапин, ничего серьезного. Но в этот раз Пеган его довел. Драконы, клоуны, демонические дома – привык, терпимо, но обнаглевшие коты – финита! - Слюнявое животное. Какого черта, а? – охотник решительно потянулся к коту, намереваясь щелкнуть того по лбу. Но передумал. Пеган не бежал и не прятался – сидел неподвижно, будто изваяние, таращил желто-зеленые глазищи. Молча - наверно, впервые за время появления Риверы. В комнате стало тихо. Где-то за стеной ругались соседи, плакал ребенок, работал телевизор – а в квартире Гриффин пылились ненужные конспекты вперемешку с брошенными кошачьими игрушками. В домах без хозяев всегда так. Эдуардо вдруг пришло в голову, что на месте Пегана он бы вообще свихнулся – безвылазно сидеть в пустой квартире, точно зная, что с единственным близким существом что-то случилось… - Боишься за нее? – Эдуардо протянул к коту руку и осторожно провел по холке. Пеган выгнул спину и довольно замурлыкал. Его поняли, точно поняли, и он, несомненно, этим гордился. - Я тоже. Шерсть была мягкой на ощупь – как и у любого другого холеного, обожаемого кошары. Однако, наводила на крайне неприятные мысли. Например, вместо того, чтобы пытаться связаться с Гриффин, он, Эдуардо, торчал в ее квартире и болтал с ее котом. И кот, похоже, начинал его понимать, а это уже попахивало клиникой. Причем далеко не вет. Охотник рассеянно почесал Пегана за ухом. Нужно было что-то делать. Искать чертову кошатницу, например. А сначала – накормить кота. - Жрать, я так понимаю, ты один не будешь? – Эдуардо поднял кота на вытянутой руке. Хорошо, что вопреки всем стараниям Гриффин, до желанного центнера тот пока не дотянул, да и сопротивляться от возмущения не стал…
Через несколько минут Пегана совсем не вежливо тыкали мордой в миску, а чужой, совершенно чужой человек, от которого едва слышно пахло Хозяйкой, цедил сквозь зубы: - Ешь давай. Пока Кайли не вытащим – я за нее.
Автор: Mad Sleepwalker Название: ... И вместо крови - кофеин Фэндом: Extreme Ghostbusters Персонажи: Эдуардо. Сессионные глюки фоном)
Не сдашь – тебя постигнет кара, Глаза похожи на рубин. Ночь. Комната. Курсач. Запара. И вместо крови – кофеин.
(Кто-то в Интернете)
Любая сессия, как известно, может находиться в двух состояниях: либо до нее куча времени и дел, либо – та-дам! – она, родимая, с ядовитым оскалом стучится в двери, прикрываясь приличия ради набором конспектов. Тех самых - нудных, неразборчивых и, как следствие, упорно проклинаемых всем студенческим братством. Неудивительно, что в этот период кривая предложения по душам в местах отдаленных и жарких бодро движется вправо: порою легче пролить пару капель крови на печать и всю жизнь зубрить демонологию, орошая подоконники святой водой и солью, чем взять и расшифровать свои собственные каракули… Ну да ладно. Не об этом речь. В двери Риверы сессия уже постучалась – нагло, громко и в виде вполне реальной пересдачи, как вариант, даже не одной. Встречать Новый год, напоминая доисторического ящера с нехилым таким хвостом, Эдуардо не хотелось. Не в этот раз. Да и терпеть подколки со стороны команды, успевшей сдать все до праздников и теперь успешно затаривающейся подарками, оказалось чертовски обидно… в общем, парень зубрил. И не просто так, а по старинному, многовековому студенческому рецепту - это когда информация, которую, по идее, нужно было постепенно уложить в голову в течение трех-четырех месяцев, за одну ночь запихивалась в… хм, место, голове диаметрально противоположное. На часах было около трех ночи: минутная стрелка застряла где-то в районе неосвещаемой девятки и наотрез отказывалась двигаться дальше. Свет в квартире Ривера предусмотрительно выключил - соблазнов меньше - и в комнате работала только старая настольная лампа. Она светила тускло, непостоянно, и, в результате, строки прыгали перед глазами:
«Традиционность искусства Гирландайо выявляется в росписи церкви Оньиссанти «Тайная вечеря» (1480). Повторяя композицию, найденную предшественниками, он объединяет фигуры апостолов в группы, сильнее раскрывает конфликтный характер ситуации, уделяет внимание характеристике места действия. Главное…»
Эдуардо, зевнув, провел рукой по лицу – веки отозвались острой пульсирующей болью. Хотелось спать. Жутко. Кофе – четвертая кружка за ночь – больше не спасал, а откуда-то от соседей доносилось бодрое «We wish you a merry Christmas!». Ривера заскрипел зубами: издеваются. Сволочи. С силой отшвырнув карандаш, он пнул письменный стол и уставился в окно – по стеклу уже расползлись ломаные морозные узоры. Где-то там, за ними, на неосвещенной улице с редкими прохожими завывала метель: температура сползла до минусовых неделю назад, и от дырявых рам несло предпраздничным холодом. В этом году их так и не утеплили. Карлос, по праву старшинства, не успел, а Эдуардо попросту поленился - за что, собственно, теперь и расплачивался двумя колючими, неуклюжими свитерами. Парень с затаенной надеждой глянул на оцарапанную панель телефона. Именно в такие моменты обычно звонил Игон; после, на вызовах, мерзнуть не приходилось. Уворачиваться и скакать аки былинный конек-горбунок – да, бывало. Но не околевать же от холода, своими руками сооружая из гранита науки надгробный велосипед! Согласитесь, есть и более приятные способы ухода из жизни… А телефон молчал. И это было закономерно: пару дней назад профессор отправил Эдуардо в отпуск – позволить подопечному вылететь из университета Спенглер не мог хотя бы из принципа. По охоте Ривера не особо скучал, однако мысли, как там справляются – без него-то! – периодически посещали буйную голову претендента на отчисление. Как правило, в самый неподходящий для этого момент. Например, сейчас. В очередной раз пересилив себя, парень с ненавистью вцепился в учебник. Следы ногтей на полях лишь дополнили общую картину вмятин, царапин и подозрительно бурых пятен. Как показалось Эдуардо, один раз фолиантище даже пытались поджечь… впрочем, заслуженно. Проведя пальцем по корешку учебника, Ривера представил, как до него над этой самой книгой страдают как минимум три поколения студентов. Стало чуточку легче.
«Среди других работ Гирландайо выделяется мягкой человечностью и теплотой «Портрет старика с внуком» (Париж, Лувр), где детской наивности и очарованию противостоит угасающая старость, преображенная глубокой нежностью и заботой о ребенке. Боттичелли. Если искусство Гирландайо обнаруживает связь с традицией цельной по мировосприятию живописи начала 15 века, то…»
Дети. Немалая такая часть клиентуры охотников. Маленькие, вредные, вечно во что-то влипающие… Одно неловкое движение, и чертежи с конспектами ровной стопкой полетели на пол; следом отправилась чашка из-под кофе, к счастью, одна их пустых. Взвыв, Ривера бросился все подбирать: нагнулся, осторожно взял в руки мятые листы, уперся лбом об перекладину, моргнул… …и, помянув незлым тихим словом преподавательский состав, выморгнул минуты через четыре. Жалеть себя - упорно, с чувством - было приятно. Определенно. Однако, затягивать Ривера не стал: опыт нашептывал, что так до конца сессии можно и не дотянуть. А ведь старым хрычам из учебки хоть бы хны: стараешься, не досыпаешь, спасаешь город чуть ли не каждодневно - и вот она, благодарность! С этими мыслями Эдуардо схватил первое, что попалось под руку, сильно нажимая на карандаш, прочертил несколько кривых и залюбовался результатами своей работы. Вышло что-то мало вменяемое, рваное, странное и ассиметричное - но желание убивать куда-то пропало… для разгара сессии уже неплохо. …Одна из моделей - викингоподобная мадам средних лет и обширных форм – лукаво подмигнула с разворота учебника; Эдуардо, подумав, вылил остатки кофе в изрядно поувявший фикус, кое-как добрел до раковины и долго, долго держал голову под струями холодной воды.
«Искусство Боттичелли, пронизанное волнующим трепетом личного переживания, значительно перерастает рамки придворной культуры двора Медичи и отражает острые противоречия того времени. Поэтическое очарование его образов, их глубокая одухотворенность…»
Нет. Это выше его сил! Ривера обреченно опустился на стол, сгреб все лишнее в неаккуратную кучу на дальнем краю и вновь взял в руки карандаш – полинявший, порядком искусанный. Затем, помедлив, подтянул к себе лампу, развернул лист и черкнул еще раз. В хаосе линий на бумаге было появилось что-то определенно знакомое. Э… волосы?
«…наиболее прославленные зрелые картины — «Весна» (около 1480) и «Рождение Венеры» (около 1484, обе — Флоренция, Уффици) — навеяны поэзией придворного поэта Медичи А. Полициано и отмечены…»
Вода, солоноватая и прохладная, собиралась аккурат у ворота, превращая мокрую шерсть в орудие пыток; кривые превратились в очертания чьего-то лба. Почему-то нахмуренного. Вечно… вечно, да.
«…Ее лицо с тонкими чертами одухотворено глубокой мыслью; она идет легко и стремительно, рассыпая цветы. В центре композиции мечтательно-грустная Венера, справа от нее ведут хоровод три грации, стоит Меркурий, слева — Флора, спасающаяся от Зефира. Все…»
Пальцы слегка сжимали карандаш, и тот скользил по бумаге будто сам по себе, оставляя полупрозрачные, нечеткие штрихи. Подбородок, губы… В какой-то момент все внимание Риверы (или то, что от него осталось после многочасового бодрствования) переключилось на исписанный лист. Теоретически, учить-то он продолжал. Однако серое вещество не кипело с прежней силой, что не могло не радовать.
«…достигает органичного сочетания чувственной красоты и возвышенной одухотворенности. Усиливая черты декоративности, он вводит условный прием золочения волос богини, переплетающихся в сложный линейный узор. Сверкающее…»
Странным он вышел. Рисунок - даже если не брать во внимание то, что набрасывали его на скорую руку, в три ночи и, вдобавок, лежа. Эдуардо приподнялся на локтях и трезво… практически трезво оценил художество – что-то не то. Ах да. Парень скривился, убрал мокрую челку с переносицы и дорисовал глаза. Теперь то, что на листе, смотрело почти с укором – чуть щурясь, нахмурив брови. Смотрела.
«В 1490-х годах углубляются пессимистические настроения художника, обостряется графическая выразительность и экзальтированность созданных им образов. Смерть…»
Взгляд Риверы выцепил одно-единственное слово. Знакомое, в какой-то степени даже близкое… А-а-а… гори оно синим пламенем! Ножки стула с грохотом оцарапали пол (еще один повод для разборок с соседями – мысленно и почему-то с интонациями Карлоса заметил Эдуардо), книга, мягко прошелестев страницами, приземлилась на подоконник, а Ривера поднялся на ноги и с удовольствием потянулся, запрокинув голову. Хватит. Черт с ним, с экзаменом. Не впервые. Сдаст как-нибудь, вывернется – ну не может препод быть страшнее той же Акиры! Охотник на нечисть он или где?.. Стягивать свитера было сложно. Запихивать под подушку (приметы? Ерунда, конечно!) нехилых размеров книжищу – не легче. Однако управился Эдуардо быстро. Даже посуду сплавить на кухню успел – и стоять бы ей там до второго пришествия, если б не сердобольная невестка и ее пунктик на чистоте. Откуда только прыть взялась? Неудивительно, что о «том самом» листе Ривера вспомнил почти случайно – портрет просто потерялся среди царящего на столе хаоса. Эдуардо поднял лист двумя пальцами, за край, и присмотрелся. Позже - положил обратно. Протер опухшие от недосыпания глаза. Нетвердой рукой развернул лампу вверх – комната приобрела совсем уж дикие очертания. Снова поднял, распрямил гнутые углы, дергано усмехнулся…
…Скомкал и прицельным броском отправил в урну, прежде чем завалиться под одеяло. Последняя мысль была на диво оптимистичной. Опять.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Это стоит дослушать хотя бы до середины, ибо упорото от и до и навевает ассоциации с старыми-жуткими наурными мультфильмами аля Бертон и иже с ним. Под "Труп невесты" идет особенно хорошо.