"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Все-таки решила уйти с английского. Хотела продержаться хотя бы до марта, но это уже сюр какой-то, бешусь каждый раз, когда прихожу на занятие)
Я поломалась в тот момент, когда урок, запланированный на вечер 30 декабря, отменился примерно за час до начала. А мне пришлось перестраивать планы, чтобы на него попасть. Позже выяснилось, что преподаватель отменила ЗАПЛАНИРОВАННОЕ И ОГОВОРЕННОЕ ЗАРАНЕЕ занятие, потому что она — младшая в своей семье и обязательно должна заниматься приготовлением салатов... И она даже не постеснялась мне про это рассказать
длинноеНе говоря уже о том, что ДЗ периодически присылается за несколько часов до занятия — за три часа, даже за час. И ладно, если у меня есть время, чтобы его выполнить, а если нет? В понедельник таким вот образом пришла домашка, включающая написание эссе (по которому потом не было обратной связи). Если честно, я даже не уверена, проверяет ли препод мои ДЗ или просто отмечает как выполненные на платформе. Сегодня как раз будет предпоследний урок, и я хочу начать его с вопросов о текущих домашках, попрошу фидбэк на них. Там как раз еще одно эссе и записанные в аудио ответы на вопросы. Ненавижу, НЕНАВИЖУ ставить людей в неловкое положение, но чувствую, что сейчас это сделать нужно. В конце концов, об аудио-ответах я узнала сегодня в два часа ночи, потому что в эти самые чертовы два часа ночи преподаватель добавила их в мое ДЗ... Бесилась я от этого примерно до четырех утра, но аудио записала.
И самое противное — я этой девушке-преподавателю искренне сочувствую. Кажется, она очень сильно перегружена учениками, ей сложно справляться с такой нагрузкой, да и опыта в этом не слишком много. Ну и в целом жизнь в Кыргызстане — не сахар, ага. Возможно, я ее единственный взрослый ученик, и она искренне считает, что все нормально... Делится всяким личным во время уроков. А когда я напишу администратору о том, что ухожу, меня с большой вероятностью спросят, в чем причина, потому что я в неплохих отношениях с директором этой языковой школы. Я не хочу, чтобы у преподавателя были проблемы, но и брать всю ответственность за уход на себя не хочу тоже. Фиг его знает, как объясняться.
Я даже не знаю, когда об уходе своем написать! То ли до последнего урока, чтобы иметь возможность нормально, ммм, закончить отношения, то ли уже после — чтобы уйти по-английски и избежать неловкого разговора. В обоих же случаях пожалею...
Вот же ж глупая голова — вечно сочувствую всем, кроме себя.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Ну все, я достигла достаточного уровня дзена, чтобы писать приквелы к собственным обливионовским фанфикам 14-летней давности Хотя, вообще, связь тут слабая, просто главгероиня та же. И у нее тоже есть метла)) А дракона пока что нет, но скоро будет.
Показалось странным, что, хотя события основной кампании и Дрожащих Островов могут происходить параллельно, ни Мартин, ни Шеогорат не комментируют метания ГГ между ними. Захотелось поглядеть, как бы это могло выглядеть. Ну и потом добавилась еще кучка посторонних тем.
Посвящается лучшей хорошей девочке Дрожащих Островов!) И тому моду, который позволяет сделать ее бессмертной и вытащить в Сиродил.
Про МартинаМартину не нравится, что Айна якшается с каким-то даэдрическим принцем, — можно подумать, им мало проблем доставляют те даэдра, которых ведет Мерунес Дагон. Мартин целыми днями расшифровывает Мистериум Заркса; по ночам — тоже, и, погруженный в даэдрические письмена, настолько боится потерять мысль, что редко прерывается на обед. Но даже так он находит и силы, и время, чтобы поворчать на Героиню Кватча, когда замечает, что та снова посещала Дрожащие Острова. Яркий цветок, прикрепленный к волосам, или на одежду, или на вещи; новые перчатки необычного цвета, словно бы сделанные из кусочков янтаря; запах нездешних специй. Даже Клинки, приветствуя уставшую редгардку в Храме Повелителя Облаков, не замечают таких мелочей, — но Мартин замечает. Он никогда не рассказывает о той части своей биографии, которая связана с даэдрической магией, не рассказывает, даже если очень просить. Но Айне кажется, что после тех событий будущий император чует все, что связано с даэдра, ну… почти как собака. И ее, Айны, появление тоже каким-то образом чует. Предчувствует, прислушивается, присматривается через окно, почти не покидая прочных, но удушающих храмовых стен. Клинки уже потеряли одного императора и ужасно не желают потерять второго, поэтому Мартину не позволяют разгуливать по промороженным окрестностям Брумы — пусть даже это и пошло бы ему на пользу. Даже во внутренний дворик храма последний Септим, как правило, выходит в компании кого-нибудь из Клинков, смущенно шагающих сбоку или где-нибудь позади. Но не тогда, когда заявляется Айна, — потому что ее визиты предсказать сложно и, когда Мартин сначала задумчиво смотрит на двери, а потом решительно откладывает Заркс, Клинков может не оказаться рядом. Так что он частенько выходит встречать ее сам. Сперва — у лестницы за воротами храма: раскрасневшуюся, запыхавшуюся, проклинающую все на свете и в особенности Клинков, которые построили свой оплот так высоко в горах. Потом — на площадке почти у самого храма, стучащую зубами от холода, с перчатками, которые примерзли к черенку летающей метлы. Необычное средство передвижения, которым пользуется девушка, удивляло всех только первое время, а теперь примелькалось в этих краях. Да и задравшего голову Мартина больше волнует не происхождение странной метлы (ничем даэдрическим от нее, впрочем, не пахнет), а неизменно потрепанный вид Героини Кватча, которая бесшумно касается сапогами храмовых плит. Первые пару мгновений она кривится, расцепляя по одному окоченевшие пальцы, и силится поизящнее слезть с метлы. А потом, как и всегда, дружески улыбается Мартину — пусть даже губы еле двигаются от холода, а под глазами залегли усталые многодневные тени. Прежде всех расспросов, Мартин уводит ее отогреваться внутрь храма. Он так и носит колючую монашескую мантию — может даже, ту самую, которую носил в Кватче, — и отказывается одеваться во что-то, соответствующее его новому статусу. О своем статусе он забывает и во время визитов Айны — ничем другим та не может объяснить его неугасающее стремление обогреть, поддержать, помочь. Сменить повязку на мокнущем ожоге, вынесенном из закрытых позавчера врат Обливиона. Посоветовать отлежаться хотя бы день, потому что рубец от даэдрического оружия с тех пор воспалился и выглядит как-то скверно... Айна с готовностью приняла бы помощь от брата Мартина, скромного служителя часовни в Кватче, или от просто Мартина, своего нового друга, вместе с которым они вляпались в премерзейшую даэдрическую историю. Но от мысли, что следы ее местами болезненных приключений сочувственно и внимательно осматривает Мартин Септим, она неудержимо начинает краснеть. Ей доставалось не так уж много доброты раньше, особенно от обитателей богатых районов Имперского города, да и существа, которых она встречает на своем теперешнем пути, редко бывают приятными. Впрочем, ее смущение мешало бы больше, если бы Мартин попутно не заваливал ее вопросами. Айне кажется, что в словах последнего Септима то и дело сквозит тоска. Тоска того, кого заперли, сначала в осажденном, брошенном всеми богами Кватче, а потом — в Храме Повелителя Облаков, надежном, конечно, но оторванном от остальной империи. Тревога — тоже сквозит, в синих-синих понимающих глазах Мартина ее столько, что иногда редгардка не выдерживает и смотрит куда-нибудь в сторону. Чтобы не вспоминать, что такие же глаза были у покойного Уриэля Септима, в основном; остальные причины Айна старается не подкармливать и вообще гнать от себя подальше. Чтобы не плодить вокруг персоны будущего императора сомнительные слухи. Чтобы потом, когда все закончится, было не так… обидно и больно. Но Мартин — вот он, сейчас, с ней. Откровенно рад хоть на время остаться без пригляда скромно удалившегося Бауруса и, кажется, не видел новых лиц целое тысячелетие. Развлечь его Айне хочется совершенно искренне, поэтому она отвечает на все-все вопросы, о делах и не только. А потом, частенько с чашкой чего-нибудь горячего в руках, усаживается поближе к камину и просто начинает болтать. О людях, которые встретила в Сиродиле, и о чудесах, которые видела в айлейдских руинах. Об ужасах, которые происходят в Обливионе, и о том, что научилась ходить так бесшумно, что умудряется собирать прямо под носом скампов побеги кровавой травы. Она даже признается, что почти накопила на скромный домик в своем любимом Чейдинхоле. Зелья у нее получаются все лучше и лучше — в те редкие моменты передышки, когда появляется время что-то сварить. И покупают зелья у нее тоже охотнее. Ингредиенты, собранные на Дрожащих Островах, так хорошо ложатся в руку, что, чтобы собрать побольше, ей пришлось навесить на метлу дополнительную сумку… Услышав усталый и раздраженный вздох своего собеседника, редгардка прерывает сама себя, да так резко, что даже закашливается. Но поздно: Мартин хмурится и скрещивает руки на груди, приобретая при этом чуть более царственный, чем обычно, вид. Мартин говорит ей то же, что и всегда: что даэдра опасны, а даэдрические принцы и тех опасней в десятки раз. Что принцы ведут свою игру, и смертным не дано понять ее правила. Что последствия службы на даэдра могут быть ужасными, или непредсказуемыми, или ужасными и непредсказуемыми вместе. Голос у последнего Септима немного дрожит, и смотрит он слегка внутрь себя — словно бы пересматривая заново картины, о которых обычно всем сердцем желает забыть. Айна как можно легкомысленнее заявляет, что им сейчас нужна любая помощь, которую получится отыскать. Да и вообще, чтобы победить даэдра, неплохо было бы заручиться поддержкой другого даэдра, а Шеогорат, пусть и безумец, но все же лучше, чем какой-нибудь изворотливый Клавикус Вайл. К тому же его желание спасти свое царство выглядит достаточно искренним. А оружие, благословенное им, бывает полезным: например, из того здоровенного дреморы-генерала в одной из Сигильских башен получилась крайне симпатичная, пусть и удивленная, овца… Айна не рассказывает о том, что прекратила свои эксперименты с Ваббаджеком после того, как случайно превратила крысу в даэдрота и потом еле удрала от нее по узким пещерным коридорам. Это не та история, о которой нужно докладывать Мартину: он и так не верит, что из ее службы на Шеогората может выйти что-нибудь хорошее. Мартин и так тревожится за нее и выглядит виноватым каждый раз, когда отправляет с заданием в какие-нибудь руины, или катакомбы с культистами, или прочие сомнительные места. Ему ни к чему знать, что Дрожащие Острова иногда пугают Айну посильнее, чем владения Мерунеса Дагона. Когда Айна собирается покидать Храм Повелителя Облаков, Мартин всегда предлагает ее проводить. Внутренний дворик Храма в любое время суток полон Клинков, поэтому тут трудно остаться с кем-нибудь наедине — за тобой всегда следят чьи-нибудь глаза. Айна не может понять, раздражает ее это или же радует; подхватывая в руки прислоненную к стене магическую метлу (теперь, после пары неприятных инцидентов, Клинки перестали путать ее с садовым инвентарем), редгардка встряхивает головой, пытаясь вытрясти из нее разную сентиментальную чепуху. Ей нужно настроиться, чтобы совладать со своим уникальным, хм, инструментом. Ведь ветра вокруг Брумы такие сильные, а горы — такие высокие... На всякий случай она шепчет заклинание защиты, потом еще и еще одно. Прерывается, только когда замечает печальную улыбку наблюдающего за ней последнего Септима. Дожидаясь, пока редгардка закончит, он ставит локти на ограждения, отделяющие Храм от пропасти ниже него. Мартин ежится в своей монашеской робе; из его рта вырывается пар, а на волосы и задранные плечи ложатся крохотные снежинки. Вот так, пусть даже в окружении целого ордена Клинков, он выглядит настолько одиноким, что у Айны внутри все сжимается от стыда и вины. За то, что она всегда уходит так спешно, оставляя друга наедине с книгой, которая пытается читать его в ответ. За то, что не может вызволить его из этих проклятых гор. Но когда-нибудь — обязательно; ей хочется пообещать это Мартину, поклясться, что сделает все, чтобы помочь ему стать императором. Но она, как и много раз до этого, проглатывает неуклюжие слова сочувствия. И, вместо прощания, хлопает друга по плечу, то ли подбадривая, а то ли стряхивая налипший снег. Айна говорит, что ждет не дождется, когда они с Мартином смогут вместе разобраться со всеми этими даэдра. А потом, быть может, она проводит его к парочке симпатичных мест, где снега и гор поменьше, чем в Бруме. Ведь будущий император должен знать, чем живет его империя, м? Мартин ухмыляется ей, обнадеженно, но как-то криво. Как будто искренне хочет поверить в ее слова, но не получается. Как будто знает наперед что-то тягостное, но не может пока понять, что именно.
Шеогорат слишком занят грядущим наступлением сил Порядка, чтобы заметить, что в Тамриэль вторглось воинство Мерунеса Дагона. Но, тем не менее, ему не нравится, что Айна якшается с последним из Септимов и вообще проводит время где-то помимо Дрожащих Островов. Он ворчит, бубнит, рявкает, что на Острова вообще-то надвигается Серый Марш и что ему стоило найти менее занятого спасителя для своих владений. Что Айне понадобится дополнительная пара рук, как у Дагона, если она хочет вовремя разобраться со всеми делами сразу, и что, может, еще не поздно попробовать поискать нового кандидата на ее место. Вертикальные зрачки даэдра сужаются и расширяются, пока он бормочет то угрозы, то жалобы. Пальцы играют с тростью, на конце которой закреплено нечто влажное и пытающееся моргать. Айна несколько отстраненно думает о том, что, по слухам, тех, кто раздражал или огорчал Безумного бога, больше никогда не видели живыми. А потом вспоминает о Холме самоубийц и скорбных фигурах, являющихся на нем по ночам. Интересно, может ли считаться самоубийством взболтнуть в лицо Шеогорату то, что ему не понравится? Интересно, он действительно отправляет в долгий, красивый полет со шмякательным финалом тех, кто его разозлил? Хаскилл, как и всегда застывший около трона, посылает ей предупредительный взгляд. Айне кажется, что он настолько же рационален, насколько безумен его господин. Идеально рационален, пугающе рационален, настолько, что это, должно быть, даже мучительно. И костюм на нем правда сидит получше, чем на собаке; Айна пару мгновений наблюдает, как на лысине одетого с иголочки камердинера пляшут отблески огней Мании и Деменции, а потом чуть-чуть прощается с жизнью и решается возразить. Она дипломатично указывает Шеогорату на то, что, если Мерунес Дагон добьется своего, вряд ли в Тамриэле останется много выживших смертных. И вряд ли принц разрушения остановится только на одном материке — а все это означает, что, когда теперешние жители Дрожащих Островов по каким-то причинам вымрут, прийти новым будет попросту неоткуда. Править таким вот царством будет довольно скучно, не так ли? Поэтому в интересах Шеогората позволить ей помогать Мартину Септиму столько, сколько потребуется. Шеогорат цыкает, развалившись на своем троне, и не сводит с гостьи угрожающе суженных, почти что кошачьих глаз. Редгардка радуется, что находится достаточно далеко, чтобы до нее нельзя было достать замахом трости, и мысленно готовится потерять ощущение пола под ногами. Но в конце концов ее чокнутый наниматель всхахатывает, пряча лицо в ладони, и отпускает ее прогоняющим жестом. Наблюдающий это Хаскилл поднимает бровь, но ничего не говорит. Напоследок Шеогорат шипящим шепотом обещает переломать ей ребра, если она слишком долго проторчит у этого своего Септима. Айна, откланявшись, ловит себя на мысли, что уже почти научилась без страха поворачиваться к даэдра спиной.
Впрочем, Врата Обливиона, открывающиеся по всему Сиродилу, со временем проникают и в бушующий, нестабильный, похожий на штормовое море разум Шеогората. Айна понимает это, когда в одну из следующих встреч тот, не позволив ей сказать и двух слов, обрушивается на нее с раздраженной длиннющей тирадой. Про то, что Врат становится слишком много; про то, что становится так же много абсолютно свихнувшихся просителей, которым место — в его, Шеогоратовом, царстве. Но Дрожащие Острова — не безразмерные, и разместить всех зараз не так просто. Хаскилл тонет в скучной административной работе, подыскивая жилье для новых жителей Островов. Еще немного, и вместе с ним в этой скуке утонет и сам Шеогорат. А скука — прямой путь к Порядку, а еще больше Порядка — последнее, что им сейчас нужно, и так ведь хватает этих мерзких кристаллов, прорастающих повсюду, даже в его собственном дворце. Айна слушает и кивает, кивает и слушает, забывая попутно, о чем вообще хотела отчитаться Безумному богу. Перед ее глазами всплывают руины разоренного Кватча, а еще мелкие деревеньки, возле которых разверзлись огненные Врата — которые было некому закрывать. Выжившие после нашествия даэдра жители ей вспоминаются тоже. Далеко не все из них сохранили здравый рассудок; теперь, увидев обе стороны Дрожащих Островов, Айна понимает, что именно блестело в глазах некоторых жителей Кватча, запертых вместе с Мартином в той часовне. Те, кто потерял дом. Те, кто потерял близких. Те, кто больше не мог справляться с атмосферой последних времен, нависших над Тамриэлем, — все они могли найти на Дрожащих Островах утешение и надежду. И хотя бы ради этого стоило побороться за пестрое царство Шеогората. Оно было по-своему милосердно к тем, кто в него попадал, и именно этим так нравилось Айне, — хотя от своего нанимателя она подобные помыслы тщательно скрывала. Ей не хотелось знать, о чем думал Безумный бог, раз за разом пересобирая уничтоженные Острова. Не хотелось знать, воссоздавал ли тот с лихорадочной упертостью яркую выпуклую картину, в которую успел вложить много сил, или просто искал компании, которая бы его поняла. Впрочем, правдивы могли быть оба варианта. Да и сам Шеогорат, казалось, не всегда мог угнаться за собственными мотивами. Когда развалившийся на троне даэдра замолкает и начинает буравить редгардку взглядом, положив голову на сжатый кулак, Айна вздрагивает и торопливо обещает поскорей разобраться с проблемой Обливиона. Но потом честность в ней берет верх над осторожностью, и она поправляет сама себя, обещая, по крайней мере, хотя бы закрыть побольше этих проклятых Врат. Ведь до Амулета королей еще так далеко. Ведь, чтобы открыть портал в Рай Каморана, нужно пройти через практически невозможное, может быть, даже рискнуть Брумой… Шеогорат тычет в гостью своей тростью так радостно, словно бы ее осунувшееся, озадаченное лицо вдруг навело его на хорошую мысль. Шеогорат говорит, что, когда придет время, Айне больше подойдет корона Мании, а не Деменции. Потому что, чтобы раз за разом нырять в огненные порталы, ведущие в Мертвые земли, нужно быть отмеченным благословением более цветастой части Дрожащих Островов. Не говоря уже о том, что параноидальные и сверхосторожные жители Деменции вряд ли решились бы взглянуть на город с той высоты, с которой на него обычно смотрит Айна. Хаскилл де уже устал принимать жалобы горожан Крусибла, паникующих каждый раз, когда над их головами проносится метла с вцепившейся в нее редгардской девицей. От новостей о своем грядущем герцогстве Айна растерянно моргает несколько раз и чувствует, как у нее подгибаются колени. Шеогорат рассуждает об этом вполне уверенно — да и с него станется. Самой же редгардке совершенно не хочется бороться за корону ни с параноидальной Сил, ни с Тейдоном, взгляд которого или наркотически затуманен, или отвратительно сален. Не говоря уже о том, что ей столь же сильно не хочется выполнять обязанности кого-нибудь из них. В этом случае она просто чокнется от усталости — если, конечно, Мартин не узнает об ее новой должности раньше и не запрет отлеживаться в Храме Повелителя Облаков.
Корона Мании в конце концов действительно оказывается на голове Айны. На время. Она настолько же неудобна, несколько нелепа на вид, и редгардка со всем почтением отдает ее в руки золотых святых. А корона Деменции так и лежит в тронном зале и, по всей видимости, примеривается всеми придворными, которые успевают до нее дотянуться, пока не видят темные соблазнители. Но Айне нет дела до чужого Двора — она и с условно своим-то разбираться не успевает, благо, все заботы взял на себя чуть-чуть приунывший Хаскилл. Иногда редгардка задается вопросом, чем вообще занимались герцоги, если их Дворы отлично работают и без них. Но потом жрецы Порядка устраивают новое наступление, и у Айны просто не остается времени, чтобы раздумывать над вертикалями власти Дрожащих Островов. Атаки Порядка на разные части Островов отбивать пока удается, и, кажется, дела идут даже лучше, чем ожидал ее даэдрический покровитель. Во всяком случае, в этот раз все проходит иначе, и Серый Марш напоминает Серое Спотыкание на каждой из более-менее крупных деревушек. Пусть даже ради этого Айне, мечущейся между отрядами соблазнителей и святых, приходится сжимать зубы и жертвовать сном. Выполняя поручения Мартина, она и так привыкла спать в сомнительных местах — но прежде ей не приходилось задремывать на дворцовых подоконниках или заботливо подставленных наплечниках своих даэдрических компаньонов. И все было бы терпимо, если б Шеогорат не начал так вдруг и некстати разгуливать по дворцу. А потом и по городу; но прогуливающимся во дворце Нью-Шеота редгардка застает его чаще. И вид его безумное величество при этом имеет сосредоточенный, задумчивый и немного прощательный. Сосредоточенность и задумчивость сочетаются с Шеогоратом примерно так же, как помидоры душ сочетаются с сыром-косичкой, и от необходимости разговаривать с таким Шеогоратом у Айны бегут мурашки по позвоночнику. Так что во время своих визитов во дворец Нью-Шеота она предпочитает сначала разыскать Хаскилла, уточнить, находится ли его хозяин в том самом настроении, и уже потом отправляться на встречу. Впрочем, даэдрический принц каждый раз приветствует ее приближение так, словно доказывает, что кое-кто тут совершенно не сходит с ума наоборот. Ядовито, или саркастично, или почти-что-радостно комментирует последние победы аурил и мазкен под ее командованием; раздает указания так, будто в его голове есть план, расписанный на много шагов вперед. Ну или, в приливе чувств, угрожает пробить голову редгардки тростью, чтобы посмотреть на секрет всех успехов. Учитывая моргающую штуковину в набалдашнике трости, "посмотреть" звучит особенно многообещающе и реалистично. Проводить военные советы на открытом воздухе оказывается даже весело — пусть Айна теперь и старательнее, чем обычно, держится на расстоянии замаха трости. Дела принимают действительно скверный оборот, когда Шеогорат начинает бродить по дворцу — прощаться с дворцом, — оставляя символ своей власти над Островами бессмысленно пылиться в покинутом тронном зале.
Приближаясь к Нью-Шеоту, отогреваясь в лучах поднимающегося солнца, Айна щурится и зевает так, будто вот-вот вывихнет себе челюсть. Предвкушая возможность наконец-то отмыться и хоть немного поспать — желательно там, где ее не найдут ни придворные, ни Шеогорат, которому концепция сна в целом не слишком понятна, — она то и дело теряет концентрацию. А руки ее из-за этого теряют хватку, после чего магическая метла под ней проваливается вниз и в сторону. Редгардка чуть панически вскрикивает — но только после того, как выравнивает метлу. Этого хватает на какое-то время, чтобы проснуться, но вскоре усталость снова берет свое. Правда, больше, чем за себя, Айна боится за алхимические ингредиенты, рассованные по всем карманам и подсумкам. Даже терпеливые и привыкшие к чудачествам подопечных мазкен выглядели удивленно, когда ставленница лорда Шеогората начала охотиться за редкими травами прямо на поле брани. Впрочем, к тому моменту войска Порядка были разбиты и отброшены еще с одной стороны Деменции, а позволить пропасть и без того потоптанным травам было нельзя… Айна провела в туманной серо-зеленой Деменции достаточно времени, чтобы один только взгляд вдаль, на яркую растительность и цветные строения Мании, поднимал ей настроение. И, пожалуй, заставлял с некоторой тревогой вспоминать о почти столь же ярких красках Сиродила. В последний раз, когда она посещала Храм Повелителя Облаков — чтобы оставить весточку о себе и узнать, что ситуация с Вратами хотя бы не стала хуже, — ей так и не удалось искренне объясниться с Мартином. Он был слишком занят подготовкой к переговорам с графиней Брумы, а Айне было слишком неспокойно смотреть ему в глаза. Мартин точно не одобрил бы то, во что Айну собирался вовлечь Шеогорат. Если вообще не пришел бы в ужас от таких перспектив. Но, если это поможет вышвырнуть войска Дагона туда, откуда они явились — если поможет возвести последнего Септима на трон, — Айна была готова подменить Шеогората на его посту. Что бы это ни значило на самом деле. Остро-серые, высоченные, блестящие на солнце кристаллы Порядка, проросшие во дворце Нью-Шеота, служат не менее хорошим ориентиром, чем шпили дворцовых башен. Затаившись за одним из шпилей, Айна, придерживая метлу, осторожно осматривает разделенный напополам дворцовый двор и достаточно быстро находит то, что найти не хотела бы. Фигура, состоящая из фиолетового, черного и седого, неподвижно обозревает с верхнего дворцового яруса ярусы нижние. У ее ног, требуя внимания, крутится нечто костлявое; Айна вздыхает, чувствуя, как отступает из-за нехороших предчувствий сон, и решает спешиться в закрытом от всех глаз внутреннем дворике Мании. Во всяком случае, так она успевает хотя бы умыться по пути — прежде чем заглянуть в тронный зал, чтобы поздороваться с Хаскиллом. И уже по выражению лица камердинера понимает, что произошло нечто скорбное. Хаскилл приветствует ее сдержанным кивком — а затем взглядом указывает на пустующий трон Безумного бога. Трость, которую тот редко когда выпускал из рук, одиноко и брошено лежит на каменных подлокотниках. Редгардка подходит к трону медленно-медленно, даже не понимая до конца, от чего ее прошибает этим вот чувством неправильности происходящего, ужасом и ощущением пусть не слишком болезненной, но все же потери. Замурованный в набалдашнике трости глаз косится на нее, но как-то безразлично, да и вообще выглядит усохшим и мутным. Не реагируя на предупреждающий жест Хаскилла, Айна перехватывает трость — за середину, на всякий случай, — и быстрым шагом выходит из тронного зала.
Возможно, за такое неуважение к даэдрическим регалиям Шеогорат наделает из ее внутренностей прыгалок, как обещал. Но, в конце концов, именно Айне — вроде как — однажды предстоит выполнять его обязанности на Дрожащих Островах, и хотя бы поэтому можно рассчитывать на снисхождение. Ну… наверное; редгардка не совсем понимает, чего хочет добиться и что вообще делает, поэтому шаг ее то сам собой замедляется, то ускоряется. Благо, идти недолго, и ей просто не хватает времени, чтобы передумать. Трость, или посох, или чем бы там ни была любимая игрушка Безумного бога, не желает находиться в чужих руках и, словно масляная, пытается выскользнуть на пол. Ладонь тянет и покалывает под перчаткой, как от чего-то ядовитого или шипастого. Мазкен и аурил, патрулирующие свои части двора, провожают редгардку взглядами — а потом смотрят друг на друга, и не с обычным презрением, а с одним и тем же немым вопросом. Шеогорат поглаживает пальцами выступающие голые позвонки на загривке обесшкуренной гончей и не обращает на Айну никакого внимания — даже несмотря на то, что та специально топает громче обычного. А вот гончая свою обожаемую хозяйку узнает и срывается с места, мотыляя хвостом так сильно, что Айна начинает переживать, что он у бедного создания снова отвалится. Ей стоило насторожиться, когда один из горожан в Крусибле пообещал подарить ей свою бывшую собаку. Но даже бывшая собака оставалась собакой: ходила следом за редгардкой, преданно заглядывая в глаза своими пустыми глазницами на голом черепе, требовала ласки, обтираясь сухими белыми ребрами о ноги Айны… Как бы там ни было, редгардка не хотела, чтобы это существо умерло снова, сопровождая ее в какой-нибудь из корневых нор, поэтому гончая в конце концов поселилась во дворце Нью-Шеота. Шеогорат, кажется, был в восторге. Хаскилл — не очень, и Айна потом какое-то время старалась не смотреть ему в глаза. Гончая с разбега ставит лапы на грудь хозяйки; желтые клыки на собачьей морде, лишенной плоти и шкуры, радостно щелкают у подбородка редгардки. Айна, покачнувшись, свободной рукой осторожно поглаживает нежить за тем, что раньше было ушами. Благо, на ощупь гончая — шершавая и сухая, нет, подсушенная на воздухе Мании и Деменции, и уже почти ничем не пахнет. Да и чувство омерзения, прежде накатывающее на Айну при взгляде на гончую, давным-давно куда-то пропало. Шеогорат наконец обращает внимание на то, что происходит у него за спиной, и оборачивается. В его глазах — тот же мертвый серый блеск, что и на кристаллах, проросших сквозь дворцовую землю. Да и вообще он неожиданно кажется выше ростом, сильно выше, очень-очень сильно. Впрочем, когда редгардка несколько раз моргает, ощущая, как протестуют против увиденного глазные яблоки, все становится так, как было. За исключением того, что брови Безумного бога несколько хмуро сходятся на переносице, когда он видит, что именно Айна держит в руке. Шеогорат наклоняет голову набок, испытывающе, выжидательно, очень… по-шеогоратовски. Редгардка чувствует, что вероятность создания новых прыгалок повышается с каждым мгновением, поэтому торопливо отпихивает гончую и преодолевает оставшееся расстояние. Трость она возвращает молча и настойчиво — хотелось бы еще сказать, что твердой рукой, но нет, рука у нее дрожит. Дрожит все то время, пока даэдрический принц разглядывает Айну непонимающе и вопросительно — так, будто пытается осознать, кто она и зачем хочет всучить ему эту длинную моргающую штуковину. Но трость он в конце концов принимает. Лихо, с наслаждением ставит на ладонь, а потом упирает острым концом в землю и складывает руки поверх закругленной части. Айна выдыхает, ощущая, как облегчение делает все ее тело тяжелым и слабым. Еще немного времени у них все-таки есть.
Гончая с намеком пытается пропихнуть свою заострившуюся морду в поджатую ладонь Айны. Та сдается практически сразу же. Рассеянно почесывая костлявый собачий нос, редгардка вдруг вспоминает, как в детстве безумно хотела собаку, — похоже, Дрожащие Острова взяли да и осуществили это ее забытое желание. Правда, в несколько извращенной форме, как и всегда. А еще Айна не совсем понимает, что делать дальше. Со всем почтением откланяться, позволив Шеогорату еще немного позаниматься тем, чем он занимался до ее прихода? Задать вопросы о прибытии Большого Джи и услышать ответы, которые ей, скорее всего, не понравятся? Не получая никаких указаний от своего даэдрического покровителя, Айна неловко топчется рядом с ним, смотрит в ту же самую сторону, что и — неотрывно, завороженно — он. В конце концов, виды на Манию и Деменцию из дворца открываются преотличные. А ведь она впервые подошла к Шеогорату так близко, настолько близко, что может почувствовать исходящий от него запах острого и муторно-сладкого. И сочувствует она ему почти как человеку. Хотя Мартин точно бы не одобрил это ее желание размышлять о даэдрических принцах по человеческим меркам… Шеогорат неожиданно говорит, чтобы редгардка не привязывалась сильно к этому своему Септиму. Не своим голосом говорит — но в то же время и своим тоже. Айна знает эти интонации и подскакивает больше от них, чем от того, что в ее голову, кажется, бесцеремонно влезли. Она уже слышала эти серые, лишенные эмоций нотки в голосе Шеогората — в те моменты, которые он называл моментами просветления и после которых еще какое-то время бессильно бесился. Но все же то, как пальцы Безумного бога поглаживают трость, заставляет редгардку оставаться на месте. А не ретироваться подальше, оттаскивая вслед за собой разомлевшую от ласки гончую. Шеогорат говорит, что Мартину Септиму предстоит пройти через то же, через что уже начала проходить Айна, — только с ним все пройдет гораздо, гораздо быстрее. Говорит бесстрастно и отстраненно, как по писаному, как будто где-то в его голове есть книга, в которую он в это время заглядывает. Желтые глаза даэдра не мигая смотрят туда, где сходятся вместе Мания и Деменция. Обесшкуренная гончая, почуяв неладное, прижимается боком к хозяйской ноге и тихонько скулит. Айна не уверена, чье именно предостережение выслушивает, Джиггалага или Шеогората — может, обоих сразу, — но это и не особо важно. Получить подобные наставления что от принца Порядка, что от Безумного бога одинаково неприятно и одинаково ерошит волосы на затылке. Да и с понятностью в обоих случаях выходит беда. Но уточнять Айна ничего не будет, опасаясь раскачать маятник в голове даэдра не в ту сторону. В конце концов, Мартину предстоит стать императором и отвечать за Тамриэль так же, как Айна будет (о боги!) отвечать за Дрожащие Острова. В конце концов, когда Мартин займет свой пост, они вряд ли смогут видеться так же часто, как сейчас. И никто не позволит ему ни встречать ее на пороге, ни осматривать ее раны… Хорошо, что Шеогорат заканчивает пророчествовать так же резко, как и начал. Замолкает на полуслове, затем произносит еще несколько слов, но немо, беззвучно; касается пальцами горла и губ, будто пытаясь догнать все то, что наговорил. Стряхивает оцепенение, да и вообще брезгливо отряхивается, словно стараясь смахнуть с мантии невидимые частицы Порядка. А потом зыркает на настороженную редгардку так, что та сразу же отступает на несколько шагов, возвращая нанимателю все положенное свободное пространство. Желтые глаза даэдра с вертикальным зрачком какое-то время изучают лицо Айны. Ну и, по ощущениям, не только лицо, в затылке у нее тоже сразу же начинает гореть и чесаться. Перестает, когда Шеогорат кивает сам себе и ухмыляется собственным мыслям. Жестом подозвав обесшкуренную гончую, он несколько раз проводит по ее ребрам свободной от трости рукой. Шеогорат — совершенно обыденно, как будто ничего не произошло, — предлагает Айне исследовать одну из дальних корневых нор Мании. Мол, то, что она найдет на дне, поможет ей не только быстрее передвигаться без этой дурацкой метлы, но и послужит утешением в достаточно скором будущем. В том, как Безумный бог не бросается оскорблениями и не обещает различных членовредительств — даже в лицо ей не смотрит, все еще занимаясь гончей, — Айне мерещится благодарность… или даже сочувствие. Последнее пугает настолько сильно, что редгардка сразу же выбрасывает эту глупость из головы. Но в корневую нору, заинтригованная, обещает обязательно заглянуть.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Болю более чем вся после вчерашнего хайка. Типичная грузинская маршрутка типично по-грузински опоздала и пришла на полчаса позже расписания — за эти полчаса мы прошли по трассе километра три, которые, видимо, оказались лишними. Уснула только после двух таблеток обезбола, но все-таки уснула и спала без просыпаний. Неплохой результат)
Было нереально полезно переключиться и вспомнить о том, что по горам можно карабкаться не только в компьютерных играх
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Не знаю, что это за время такое магическое — четыре утра, но мой организм меня в него каждый день будит. А потом — в семь с копейками, если удалось уснуть в течение получаса, а не где-нибудь к шести утра. Подозреваю, что это что-то про гормоны и ритмы... Про тот же кортизол, учитывая, как сразу же накатывает тревогопаника. Ууууу, бесит ужасно(
Самое обидное — что буквально все приходится подстраивать под бессонницу. На завтра запланировала себе выезд в горы, но уже придумала, как буду сливаться, если встречу утро проспавшей три часа тряпочкой. Когда знаю, что на следующий день есть планы, особенно если они привязаны к таймингам, то проблемы с засыпанием усиливаются раз в сто.
И ведь можно было бы попросить какой-нибудь АДъ, но текущая ерунда с просыпаниями — как раз побочка от АДа, который пила год назад, хех.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Кто о чем, а я в это воскресенье пью утренний кофе под видео о тихоходках. И всем советую, очень интересно)
Также попробовала, на волне ностальгии, начать смотреть какое-нибудь длиннющее сененное аниме. Выбрала Ди Грей Мэна — и бросила на девятой серии, когда почувствовала, что события растягиваются и дело пахнет филлерами. Столько раздражения сразу внутри от них Типа, какого черта вы тратите мое время на какую-то плохо прописанную ерунду, которая не двигает сюжет вперед. А ведь еще в 2018–2019 годах я никакущая приходила после работы, падала на диван и часа два, не вставая, поглощала "Наруто", а там филлеров тоже ого-го сколько.
Наверное, даже хорошо, что те времена прошли. Но в поезд сененов я запрыгнуть не успела, о чем немного жалею) Плохо представляю, как сейчас начинать смотреть какой-нибудь Ван Пис или Блич. Хоть отпуск под них бери.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Допрошла вчера основную кампанию Облы. Грущу. Вроде и обещала себе, что сразу же после этого удалю игру, а вроде и не хочется пока бросать — хорошо в ней, уютно, как в старых ботинках. Попробовать, что ли, на Арену зайти: в прошлые прохождения 10+ лет назад ни разу ей не занималась. Посматриваю еще на квесты Гильдии бойцов, потому что их ну вообще не помню. Остаются еще Темное братство и Серый лис, но они — не в характере текущей ГГ.
Под впечатлением от концовки игры начала читать, а потом еще и отредачила свой старый обливионовский фанфик. От 2011 года, подумать страшно Он чудовищно наивный местами, но все-таки грустно-светлый, и копаться в нем было приятно. Вроде столько лет прошло, а мир Обливиона, события после концовки игры я до сих пор ощущаю так же, как тогда.
Ну и блин — это фанфик, в котором главгерой разъезжает по Сиродилу сначала на метле, а потом на драконе)) Сейчас я б такое точно не смогла, не решилась бы написать, обозвав даже саму идею глупой. Завидую себе из 2011 года)
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
У меня тут сейчас плюс восемь и голубое небо; чтобы увидеть снег, нужно дойти до станции метро и вглядеться в ближайшие то ли горы, то ли холмы, на которых еще сохранились белые шапки. Новогодних каникул нет и не будет, даже рабочий день сегодня не сократили — грузинское расписание же, уже третьего числа на работу. Так что одной рукой сейчас правлю приходящие тексты, благо, их мало, второй — делаю салаты, третьей — ищу торренты с традиционными новогодними "Семью психопатами"…
Самое время подводить итоги года xD
+++Если отделить конкретно мои итоги от итогов общемировых, а от конкретно моих итогов отделить эмоции, вызванные тревожно-депрессивными мозгами, то год был хорошим.
Я: - Напутешествовалась больше, чем в любой прошлый год — и по Грузии, и даже по ближайшей загранице. - Выжила в нескольких походах типа "сдохни или умри" и, благодаря им, чуть расширила круг знакомых. - Почти постоянно от чего-то лечилась, да так удачно, что теперь требуется лечение от этого лечения. - Думала, что закончилась, как автор фикла, но все оказалось не так ужасно. - Прочитала 3,7 неадаптированных книг на английском и даже записалась на курсы — хотя, думаю, с них уйду, потому что за этот месяц с лишним накопилось слишком много претензий к преподавателю. - Наладила? отношения с семьей. Во всяком случае, улучшила их с теми, с кем можно, и очертила более четкие границы с теми, с кем нормально общаться при всем желании не получится. Даже, почти как взрослая, вложилась в ремонт дома.
И все это — с периодическими провалами в ненавидение себя и всего вокруг и сном по 4 часа в сутки xD
В следующем году желаю себе продолжать путешествовать, пусть даже по чуть-чуть и вокруг Тбилиси. Продолжать узнавать людей и чаще выбираться из квартиры, даже если грустно и страшно не хочется. Научиться по-человечески спать, в конце концов… И пожалуйста, уважаемое мироздание, пошли мне в следующем году на пути поменьше криповых мужиков, грузинских и не только))
С наступающим всех!
Пусть в следующем году будет проще, чем в этом. И — в положительном плане — интереснее
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Пока все подводят итоги года, я напомню о том, как красиво на Дрожащих островах
Я уже недалеко от финала аддона и прям чувствую, как тяжело даются последние квесты. Есть что-то жутко трогательное и милое в том, как Шеогорат пытается спасти свое царство. Печется о том, что все сгинет, переживает (!) о жителях, которые погибнут от его руки, искренне радуется, когда у героя получается хоть что-то. А озвучка! Не промотала ни одной фразы — вот настолько здорово сделаны переходы от надрывного безумного веселья и/или гнева к угрозам или юморку. А под конец, когда Шео становится Джиггалагом, в голосе просто — надрыв. Меня пробрало настолько, что пока ушла с островов доделывать основной обливионовский квест.
Читала, что многим не понравилось, что главгерой Обливиона стал Шеогоратом в Скайриме. А мне такой вариант развития событий кажется оч логичным. Главного героя неплохо так помотало: посмотрел Сиродил, повступал в гильдии, опционально — потерял, по мере выполнения квестов, много друзей. Каких-то даже сам убил. А потом еще и Мартина потерял, тоже близкого друга, причем при эпично-трагичных обстоятельствах. На Дрожащих островах можно встретить бывшего и абсолютно вменяемого рыцаря Колючки, который ушел из Сиродила, потому что устал и захотел покоя; главгерой Обливиона вполне может поступить так же. А там уже должность обязывает ошеогоратиться.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Менеджеры отдела сделали для нас настоящую игру!!!11 Как подарок на Новый год Ну, точнее, как средство для получения основного подарка... все сложно.
Но теперь это просто моя любимая игра года, собравшая все локальные мемы отдела. Я не буду объяснять, что такое жопный мед (не смогла норм запечатлеть парящего над ним орла) или почему нужно бояться красной клубники. Но скрины покажу))
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Протестные акции в центре города все чаще напоминают какую-нибудь Тбилисобу (праздник урожая, то бишь). Сегодня маршируют представители разных регионов Грузии. И еще йоги. И фанаты Гарри Поттера.
То-то сегодня видела толпу, в которой было много людей с гриффиндорскими шарфиками))
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Директор компании на вебинаре сообщила, что тех, кого не мотивирует морковка перед носом, в следующем году будут мотивировать морковкой сзади. Ха-ха.
***
Хотела похвастаться тут, что уже больше недели, как нормальный человек, сплю без всяких лекарств (условно сплю; просыпаюсь, конечно, по 2–3 раза за ночь, но все ж), но сегодня что-то пошло не так. Проснулась около четырех утра — и уснула опять уже после шести, пройдя все стадии принятия неизбежного, очень-очень надолго застряв на стадии ненавидения себя и всего вокруг. Благо, удаленка и отсутствие задач на работе позволили потом поваляться в кровати подольше. Но все равно чувствую себя отвратительно. А вечером — мастер-класс; вообще не представляю, что я там сделаю. Да и хорошему настроению взяться неоткуда, если буквально зависаешь с открытыми глазами.
Просто устала от этого всего. Даже не верится, что когда-то, еще пару лет назад, могла спать... с удовольствием? А не ложиться в кровать и почти сразу же хватать от этого приступ паники.
А в деревне гробовая тишина, как будто вымер весь народ. Странная молитва с кладбища слышна Из дома, где старик живет. О чем поет? Кого зовет?
КиШ, "Гробовщик"
Удовлетворение. Отстраненное. Скрытое. Пополам с насмешкой, которую нужно постараться не выдать: не позволить дрогнуть ни одному мускулу, никак, ничем не показывать, что все идет именно так, как тебе хочется. Твои слова, обращенные к ней, должны быть уважительными, пропитанными подобострастием, — но в то же время можно позволить себе вложить в них чуточку презрения. Самую малость, так, чтобы она не могла тебя ни в чем обвинить — и в то же время ощущала, что от твоих подчеркнуто вежливых фраз несет плевками или чем похуже. Цепи. Приковывают, удерживают за шею, за запястья, не позволяют выпрямиться как следует, оставляя при неповиновении красные жалящие следы. Молящиеся в храме — тоже часть этих цепей, пусть и самая слабая. Они приходят и уходят, а иногда умирают, если у нее плохое настроение. Чтобы разбавить скуку, ты вглядываешься в их лица, ловя в ответных взглядах привычное выражение ужаса, восхищения и обреченности. Иногда ты даже пытаешься заговаривать с ними — но цепи тут же оборачиваются вокруг горла, сдерживая, предотвращая предательство. Впрочем, это можно перетерпеть. Не так уж много неудобств доставляет эта маленькая игра. Она. То прикусывает губы, сдерживая раздражение, то изгибает их в усмешке, пока ее мысли блуждают где-то не здесь. Острые грани ее доспехов блестят в свете храмовых огней; на ней слишком мало одежды и слишком много обнаженного тела. Она… зла. Даже в ярости. Она меряет храм шагами и не снимает руку с кнута, который иногда применяет и к тебе тоже; она знает, как это унизительно, и не рискует подходить близко, но и кнутом можно пользоваться с расстояния. Она уже поговорила со своими воинами, с теми, что успели скрыться с авариэльского острова или исследовали подземелья големов. Она понимает, что ее планы начинают срываться, угадывает это тем самым чутьем, которым все дроу-матроны ощущают угрозу или интриги, плетущиеся за спиной. Впрочем, она не способна оценить весь масштаб собственных проблем и пока упивается мыслью, что все можно исправить. Ты догадываешься, кого отправят поправлять эту… ситуацию, и тебе заранее интересно, как будет разбираться с затруднениями твой маленький миньон. Подарок. С сюрпризом. Найденный якобы случайно, направляющий, сколько надо, и оберегающий ну совсем безвозмездно. Провалившийся в никуда, исчезнувший вместе с островом, которого на самом деле даже не существовало. Не то чтобы это сильно влияет на твои планы, но тебе стало чуть-чуть тяжелее следить за происходящим. Впрочем, ты все равно найдешь своего маленького миньона, куда бы он ни забрался. А сейчас… Пока твоя подручная в безопасности, а твоя мучительница скрипит зубами, думая о чем угодно, но не о тебе, ты можешь отдохнуть — прикрыть глаза и подумать о том, что случится со всеми этими смертными позже. Потом. Сон.
— Вы словно спите с открытыми глазами. Только притворяетесь бодрствующей, — проходя мимо, поддела меня Натирра. И было за что: только после ее слов я обнаружила, что уже какое-то время бессмысленно и бесцельно смотрю себе под ноги, переваривая детали ускользающего кошмарного сна. Виновато дернув плечами, я подняла взгляд на дроу и начала следить за ее занятием — Натирра как раз прикрепляла сумки с поклажей к бокам своего, э-э, скакуна. От контраста пепельно-серых волос и эбонитовой кожи глаза засаднило; я аккуратно потерла веки и не удержалась от душераздирающего зевка. — Думаю, сегодня всем не спалось. Не самый простой день. — Закончив с делами, дроу положила руку на гладкую и скользкую голову замершего подле нее животного. Пожалуй, Натирра тоже казалась слегка помятой: ее движения были не такими плавными, дроу немного сутулилась. — Вам придется собрать всю концентрацию, чтобы удержаться на спине вашего… друга, — оглянувшись через плечо, с ухмылкой сказала мне она. — Вряд ли это поможет. Я умею держаться в седле наземных животных, но они обычно не пытаются отхватить от тебя кусочек, — проворчала я и на всякий случай отступила на шаг от того, кого дроу так легко записала в мои — о боги! — друзья. Здоровенный оседланный ящер с удилами во рту посмотрел на меня заинтересованным взглядом, похожим и одновременно не похожим на взгляд Дикена. К его бокам были приделаны сумки — только с самым необходимым. Ящер высовывал красный раздвоенный язык, чтобы попробовать на вкус воздух (или мою опаску), но в целом выглядел смирным и безобидным… ровно до того момента, когда стал совсем по-собачьи тянуться мордой к моему карману под пивафви. Морда была длинной, плоской сверху и, вероятно, зубастой; вдобавок к этому она точно знала, где находятся заготовленные для нее подношения. Однако я пока что не собиралась подкармливать ящера останками подозрительных насекомых, выданными мне местным, хм, конюхом, рассчитывая растянуть их на подольше и этим облегчить свое путешествие. Мне пришлось — со всем уважением — двумя пальцами отодвинуть чешуйчатую голову от своего бока. Ящер зашипел. — Надеюсь, я не буду слишком сильно задерживать нас своими постоянными падениями. Или криками. Или и тем, и другим, — пробормотала я и на всякий случай быстро спрятала руку за спину, надеясь, что Натирра этого не заметит. Но Натирра заметила. Она с самого начала наблюдала за нашим с ящером общением, заломив белую бровь, наклонив голову набок, явно веселясь. Ее собственный ящер будто окаменел под ее ладонью; его глаза в полутьме поблескивали мутно-красным, как и глаза самой Натирры. Я уже слышала, как она разговаривает с ним короткими певучими фразами, больше похожими на набор команд. А иногда казалось, что ящер и вовсе понимает ее без слов, пусть мне и не было понятно, как такое может работать. — Не сдерживайте себя. Нужно же нам как-то развлекаться в пути, — честно сказала дроу. — В худшем случае вы всего лишь привлечете к нам всех местных чудовищ. До нашего отбытия из Лит-Муатара оставалось совсем немного времени. И, откровенно говоря, я была этому даже рада. Последние несколько дней для меня целиком состояли из выматывающих, нудных или мрачноватых приготовлений. Кропотливое рассовывание по сумкам и карманам всего, что может пригодиться в путешествии, изучение карт тоннелей и сведений о местностях, в которых предстояло побывать, — каждый из участников нашей экспедиции должен был обладать всей-всей информацией на случай, если отряд вдруг… ну, уменьшится. А еще мне приходилось до изнеможения тренироваться с Энсенриком, после чего я добиралась до кровати, держась за стены и стараясь никому не попадаться на глаза. Распекающий голос меча, и озадаченного, и обрадованного своими новыми способностями, звенел в моей голове, заглушая прочие звуки; пару раз я находила комнату со своими вещами только благодаря его указаниям. И еще ведь были тренировки другого рода. Во время них меня сначала познакомили с существом, на котором предстояло проделать часть пути, а потом объясняли, как, собственно, на нем кататься, — как раз тогда мои карманы начали забиваться брюшками, лапками и прочим жучиным. Дроу, занимавшийся ящерами, вывел ко мне того, который сразу же дернулся в мою сторону. Теперь я понимала: то было не любопытство или приязнь, а желание разнообразить рацион… Воспоминания о первой попытке покататься на ящере замаячили перед моими глазами. Как и воспоминания о Валене, который привел нас с Дикеном к загонам, а потом очень старался сохранять непроницаемое выражение лица. По крайней мере, мои попытки цепляться за гладкую чешуйчатую зверюгу всем подряд, включая колени и пальцы ног через сапоги, точно развлекли тифлинга — пусть даже он и пытался это скрыть. Не желая снова опозориться так, в следующие разы я очень внимательно оглядывалась по сторонам и только потом отправлялась в нужную часть города. Вроде бы помогло. — Надеюсь, ты не умеешь ходить по потолкам, — сказала я своему ящеру, с дурными предчувствиями разглядывая его перепончатые — и липучие? — ступни. Тот повернул голову в мою сторону, видимо, ожидая подношений, а потом обманчиво сонно прикрыл веки. — Огорчить вас? — тут же спросила Натирра, и я застонала уже только от ее тона. Впрочем, вскоре мне стало не до этого — разглядев что-то за моей спиной, дроу удовлетворенно заметила: — Наконец-то. Идут. И ведь стоило только вспомнить. — Дикен начинает скучать по старому Мастеру. Он почти никуда не выходил из пещеры, только ворчал и любить поболтать, — сварливо пробормотал кобольд, пристраиваясь у моих ног, с опаской косясь на своего чешуйчатого собрата. — А Босс теперь вечно ходит по всяким местам… Дикен собрал свои вещи быстрее меня, сумарь на его спине топорщился во все стороны. Маясь от скуки, кобольд чуть раньше увязался за Валеном, который отлучился, чтобы раздать последние наставления войскам. Забавно, что тот даже и не был против такой компании — отнесся к ней, как к стихийному бедствию. Смириться проще, чем сопротивляться и объяснять, почему хочешь пойти один. — Вы задержались, — попеняла Натирра, обращаясь к Валену. В ее голосе был укор — и, одновременно, незаданный вопрос. — Свора между войсками Маэвир и Провидицы. Ее надо было разрешить, пока все не зашло слишком далеко. Когда тифлинг положил руку на плоскую голову своего ящера, тот сразу же перестал водить мордой по сторонам и покорно пригнулся. Но не похоже, чтобы Вален обратил на это внимание: судя по хмурому виду, произошедшее до сих пор занимало его мысли, и из города он уходил с тяжелым сердцем. Свора перед самым нашим отбытием, значит? Не слишком хорошие новости. — Когда рогатый и Дикен пришли, все сразу же помирились! — похвастался мне Дикен, не понимая, с чего это никто не разделяет его радости. Я в ответ встряхнула его за рюкзак, размышляя, усадить кобольда спереди или сзади от себя. И так, и эдак получалось не слишком удобно. — Жаль, что все остальное нельзя решить так же легко, — покачала головой я. Вален, оторвавшись от своих размышлений, взглянул на меня с упреком — он точно понял, что стоит за "всем остальным", да и я, подтверждая его догадки, дернула уголком губ. За время, проведенное в Лит-Муатаре, мы достигли некоторого… понимания. В конце концов, именно к Валену я после непродолжительной борьбы с собой пришла поделиться соображениями насчет того, как бы мне не заделаться ассасином и при этом сохранить жизнь Провидице. С этими же идеями потом отправилась к Зесиир Маэвир — для чего, впрочем, сначала пришлось долго-долго в одиночестве прогуливаться по улицам и оглядываться по сторонам в поисках наблюдателей. Если покушение на Провидицу и должно было состояться, то, несомненно, в самый критический для города момент и, конечно, именно тогда, когда никто — ха! — не ожидает подобной подлости. Вот только исход должен был выйти… ну, не совсем таким, на который рассчитывала матрона Майрун. Вопреки информации доверенных лиц, в день покушения Провидица будет не одна, а с компанией. Разозленной и готовой к любому повороту событий. Несмотря на мой первый отказ, Зесиир с радостью ухватилась за новую идею — она была не против подловить мать на горячем и так. Глядя на то, как юная дроу довольно всплескивает руками, я чувствовала холод по позвоночнику… — Давайте не тратить время на разговоры. Чем скорей мы отправимся в путь, тем скорее вернемся в город. — Натирра резко и недовольно щелкнула заклепками на сумке. А затем как-то вдруг оказалась в седле и выпрямилась, взяв в руки поводья; выглядела она при этом очень естественно, естественнее любого из нас. — Мне так же, как и вам, не хочется оставлять Провидицу наедине с — как вы это сказали? — со всем остальным. Натирра тоже была в курсе моих договоренностей с Зесиир. И, на самом деле, с большей радостью поддержала бы исходный план юной дроу, включающий тайные проникновения и убийства в обмен на верность. Ну что ж. Здесь, на сухопутных границах города, которые первыми должны были встретить армию Вальшаресс, не переставала царить атмосфера напряженного ожидания. Кто-то ходил по крепостной стене сверху, патрулировал, переговаривался вполголоса; кто-то занимался установкой стрелковых орудий на башнях. Дроу-солдаты, охраняющие ворота, уже давно были готовы снять с них массивные цепи и лишь ждали сигнала — Вален махнул, поглаживая своего ящера, не торопясь оказываться в седле, и ворота начали отпирать. — Все, залезай. — Я помогла Дикену взгромоздиться на спину нашего средства передвижения, следя, чтобы между кобольдом и мордой ящера все время находилась моя рука. А затем и сама устроилась позади Дикена. Ну, постаралась, и меня при этом даже не искусали; плоская голова ящера отвернулась, в ее пасти исчезло брюшко насекомого. — Если Босс вывалится из седла, то и Дикен может упасть тоже. Босс, когда будешь падать, предупреждай Дикена! — запрокинув голову, попросил кобольд. Его сложенные шалашиком крылья вместе с безразмерным сумарем упирались мне в ребра, где-то внутри сумаря тихонько тренькнула завернутая в ткань лютня. *Лучше следи за тем, чтобы не потерять меня в каком-нибудь тоннеле. Не похоже, чтобы эта ящерица умела быстро останавливаться,* — скрипуче откликнулся Энсенрик, не слишком обрадованный предстоящей дорогой. Ножны с ним удобно легли по ноге. Я в очередной раз проверила ремень, а потом побарабанила пальцами по рукояти меча — самому полезному из того, что взяла с собой: — Обидно будет бросить приключение на полпути, м? Когда ворота Лит-Муатара открылись, я почувствовала себя так, будто наступила ботинком на ступеньку, но нащупала вместо нее пустоту. Уж слишком просторными были окрестности города. Привыкнув к заброшенным, но все-таки ясно очерченным, узким улицам, я растерялась, вглядываясь в просторную черноту за воротами Лит-Муатара. Вслед за этим воображение очень четко дорисовало армию дроу, осаждающую эти стены, наполняющую молчащее пространство воплями и прочим шумом. Смотреть на разомкнутые цепи, свисавшие с обеих створок ворот, тоже было неспокойно. Они почему-то возвращали меня к воспоминаниям о мутном, тревожном сне, который рассеялся, стоило оторвать голову от подушки, но оставил давящее послевкусие. У меня никак не получалось припомнить, что же там было. Не то чтобы я верила в вещие сны, но после всех последних событий… — Тарина? Только не говорите, что вам отказало мужество. — Оклик Валена заставил меня подскочить; я перестала копаться в плохих предчувствиях и быстро сжала обеими руками поводья. Тифлинг, уже в седле, удерживал своего ящера на одном месте и оглядывался. Несмотря на тон, его лицо было снисходительным, испытывающим — словно бы он не ожидал от меня каких-нибудь пакостей, а всерьез пытался понять, что меня задержало. За спиной Валена подметал хвостом землю ящер Натирры, уже вышедший за ворота Лит-Муатара. — Да, Босс, поехали! Дикен не хочет плестись в самом конце! — тоже поторопил меня Дикен, ерзая от нетерпения. Ну конечно, не ему же управлять этой зубастой штуковиной. Виновато поморщившись, я коснулась сапогами боков ящера, и он тут же двинулся с места. Пошел быстрее, минуя ворота города. И быстрее. И еще быстрее… Ну-с, Пропасть Дриаринга, жди нас. Что бы там в тебе ни скрывалось.
***
*Гм. А оно точно не сдохло?* Отвращения в голосе Энсенрика было лишь на самую чуточку меньше, чем интереса. Доставать меч из ножен я не спешила — но при этом очень легко могла представить, как пленник этого самого меча болтается за моей спиной и строит брезгливые гримасы. Куб из слизи высотой немногим менее моего роста влажно блестел в свете подвешенного пульсара и местами был сероватым из-за пещерной пыли. Его грани казались невообразимо… четкими, что делало его одним из самых удивительных существ, встреченных мною тут, под землей. А еще куб, кажется, сыто мурлыкал. Это был даже не звук — просто едва ощутимое колебание воздуха, из-за которого твои уши переставали верить твоим глазам и наоборот. — Оно — нет. — До этого я держалась на почтительном расстоянии от горы хищной слизи, но тут решила приблизиться. Поддавшись какому-то детскому интересу, осторожно поднесла пальцы к кубу — одна из желейных стенок тут же заколебалась, задвигалась. Руку я быстро отдернула, но зато, косясь на куб, наклонилась, пытаясь заглянуть в лицо его содержимому. — А вот этот — точно да. *Так и знал, что ты решишь засунуть в это пальцы.* — Если бы я не совала пальцы во все подряд, тебя бы тут не было, между прочим. Глаза дроу, влипшего в слизь, были широко распахнуты и смотрели на меня с возмущением и протестом. Пространство вокруг него было забито камешками, парочкой неудачливых летучих мышей, гладкими выбеленным костями, которых в этой пещере было подозрительно много. Что-то подсказывало мне, что поймали дроу совсем недавно, иначе от него осталось бы меньше. Судя по позе, он рубил куб изнутри своей саблей до тех пор, пока у него хватало воздуха, и даже чуть дольше. — Это ведь я почти ничего не вижу тут, под землей. А у тебя-то для этого какие оправдания… — проворчала себе под нос, радуясь, что темнота скрыла особенно неаппетитные подробности поглощения. Энсенрик хмыкнул: его явно повеселило, что я болтаю еще с какими-то мертвецами, кроме него, но я не обратила на это внимания и обошла куб с другой стороны. Плавающий вслед за мной пульсар уже понемногу начинал меркнуть, что заставляло поторапливаться с осмотром. Вряд ли бы у меня получилось быстро подвесить еще один — а разглядеть что-то без дополнительного освещения в этой пещере было непросто, пусть мои глаза и успели привыкнуть к темноте. Здесь не росли ни светящиеся белесым светом лишайники, ни фосфоресцирующие грибы, от шляпок которых расходились ядовитые споры. А даже если росли, их давным-давно пожрала хищная слизь. Впрочем, магического света все равно не хватало, чтобы толком рассмотреть плененного эльфа — по крайней мере с такого расстояния, на которое можно было подойти, не рискуя составить ему компанию. Однако что-то в элементах его одежды, в знаках на доспехах заставило волосы на моем затылке зашевелиться привычно и предупреждающе. *Ну, вам всего-ничего осталось до того поселения с сомнительной репутацией. Удивительно, что вы до сих пор не пересеклись с кем-нибудь из посланников этой твоей Вальшаресс, — спокойно заметил меч, когда я, отстранившись, цыкнула своим догадкам. — Хоть на одного гада меньше. Кстати, ставлю на то, что эта штука сейчас шевельнется и попытается тебя достать.* Веревка на мешочке с горючей смесью наконец поддалась, и я высыпала небольшое количество темного порошка на ладонь в перчатке. Затем дернулась, вспомнив о правилах безопасности, и отвела руку подальше от пульсара. — Ставлю на то, что не попытается. — Обходя куб со всех сторон, рассыпая как можно ближе к нему горючую смесь, я постоянно поглядывала на мягкую и полупрозрачную массу слизи, однако она оставалась спокойной. — Эта… слизь не так давно замечательно пообедала… и будет обедать еще некоторое время. Ей просто незачем меня преследовать, во всяком случае, если не подходить слишком близко. На самом деле куб можно было и вовсе не трогать, сэкономив немного времени. Но один из гротов поблизости должен был стать пристанищем для ездовых ящеров — на то время, пока их седоки занимаются делами важными, нужными и несомненно опасными. Куб — кубы — были абсолютно безмозглыми и перемещались, откликаясь на движение и тепло, однако оставлять ящеров в потенциальной компании чего-то подобного не хотелось. Не желая встречаться взглядом с плененным дроу, который уже слегка расплывался, я глазела все подряд. И в итоге, в который раз отпихнув носком сапога что-то белое и изогнутое, похожее на ребро, поняла, какая мысль уже долго-долго зудела в моей голове. — Слышала, что таких существ иногда держат как домашних питомцев. Ну, уборщиков. А в пещерах вокруг и в этой… многовато костей даже для Андердарка, как по мне. М? Горючий порошок скоро кончился, и его точно бы не хватило, чтобы избавиться от слизневого чудища. Отряхнув руки, я вспомнила, что где-то в недрах поклажи на спинах ящеров должны храниться бутыльки с жидким огнем. Ящеры ожидали возвращения своих седоков на другом, безопасном краю пещеры; они сбились в кучу, улеглись на пол вплотную друг к другу, переплели хвосты, словно бы сохраняя тепло. Двое из них проигнорировали мое приближение, поглощенные наблюдением за своими хозяевами, и только один повернул ко мне продолговатую гладкую голову. *Смотри глубже. Эти слизни могут, например, кого-нибудь не впускать или не выпускать, — после некоторого молчания, размышляя, откликнулся Энсенрик. — Если уж мы говорим о чем-то, что участвует в планах дроу. Ну, или слизь просто обосновалась здесь, потому что ей тут понравилось.* Сознание внутри меча вздрогнуло, когда я отправила в приоткрытую пасть ящера какое-то крылатое насекомое из кармана. Еще бы: различная пакость в Андердарке часто сыпалась за шиворот с потолка, а разбиралась я с ней, как правило, с помощью отчаянно ругающегося меча. Зато чуточку раздобревший ящер перестал пытаться нас с Дикеном искусать или сбросить… Запасы сушеных, хм, подношений закончились настолько стремительно, что задумываться об альтернативных вариантах мне пришлось чуть ли ни с самого начала пути. Чтобы найти бутыльки с алхимическим огнем, пришлось по локоть засунуть руку в Дикенов сумарь и какое-то время усиленно думать о пламени, взрывах и тому подобном. К тому моменту, как бутыльки оказались в моих руках, звуки с другого конца пещеры стали в несколько раз громче и выразительнее. *Если бы второй куб оголодал так же, как первый, вам пришлось бы туго,* — хмыкнул Энсенрик, наблюдая за тем же, за чем сквозь полуопущенные веки наблюдали ящеры Валена и Натирры. И ох, он был прав. Только благодаря тому, что один из обитавших в гроте кубов успел поймать себе поздний ужин — или ранний завтрак, — я сейчас могла отсиживаться в сторонке, взвешивая в руках теплые бутыльки, и вместе с ящерами глазеть на разворачивающееся сражение. Только благодаря тому, что "мой" куб не был пустым, мы вообще смогли вовремя обнаружить опасность. Ящеры, конечно, задолго до этого озадаченно водили мордами и принюхивались к полу, — но поди различи в темноте гору хищной слизи, бесшумно движущуюся по пещерному залу. Будь второй куб таким же голодным, как первый, я бы, наверное, в этот самый момент как раз пыталась не позволить слизи поглотить себя. Но вместо этого я расслабленно занималась всяким подготовительным, поглядывая время от времени, как с пустым, а оттого и очень настойчивым кубом разбираются спутники. Присоединяться меня пока что не звали, что радовало. Больно уж грязной была работа. Ну, в смысле, липкой. Липким и скользким был пол у расширяющегося куда-то в темноту выхода из пещеры — оттуда тянуло прохладой, что-то подсказывало, что дальше может быть пещера побольше этой или гигантский провал. Липкими были стены, поблескивал в неестественном магическом свете низкий потолок. Мои компаньоны тоже были местами липкими от слизи и изрядно взмокшими; существо, с которым они сражались, заметно убавило в массе и выглядело не очень здоровым, но и сдаваться пока не собиралось. Натирра, казалось, была искренне рада, что может использовать магию и не пачкать руки. Все черты на ее лице выражали скорее легкую брезгливость, чем концентрацию; тем не менее, она успевала и отправлять в полупрозрачное склизкое тело куба магические стрелы, и отскакивать, когда куб с неожиданной прытью двигался в ее сторону, и торопливо вытираться, чтобы едкая слизь не успела оставить следов на коже. А Вален словно бы пытался сделать из одного куба множество маленьких. Впрочем, не то чтобы ему оставалось что-то еще — зато и куб после каждого удара частично оставался на цепе тифлинга. Задавшись вопросом о том, не повредит ли слизь оружие и доспехи Валена, а если повредит — то насколько сильно это испортит ему настроение, я едва не пропустила момент, когда откуда-то из нижней части куба появилась ножка из плотной слизи, потянулась к шее Дикена, съежилась от его обжигающего дыхания и втянулась обратно. Музыка кобольда совсем никак не влияла на хищную слизь, разве что подрывала боевой дух Натирры и Валена. Поэтому он, прислонив лютню к дальней стене, просто вертелся у них под ногами, старательно подбадривал и, казалось, раздражал куб одним своим совсем-не-драконьим присутствием. Вместе они казались настолько отличной командой, что я даже ощутила укол ревности — и вместе с тем острую потребность в действии, желание разобраться со своей частью сражения, пока оно не стало таким же липким. Хотя, конечно, никто и не обещал, что оно не станет таким же, — когда куб ощутит, к чему все идет. Распихав по карманам взрывоопасные бутыльки, поудобнее уложив на плечах плащ, я покинула ездовых ящеров, на ходу доставая из ножен меч Энсенрика. С каждым моим шагом по направлению к кубу сознание внутри меча сжималось и вздрагивало — как будто Энсенрик, предвкушая нечто противное, пытался заранее перебраться в самую дальнюю часть своего пристанища. — Как ты там говоришь? "Опять ты запихиваешь меня в эти вонючие ножны?" — Я улыбнулась уголками губ, пытаясь его подбодрить. Хотя вряд ли это могло сработать на ком-то, кого собирались едва ли не лицом макать в хищную слизь. — Пора и мне уже поработать. Поможешь? *Просто пообещай, что не будешь тыкать мной в это без лишней необходимости*, — кисло и обреченно пробормотал в ответ меч. В следующее мгновение мою руку закололо от поглощаемых им жизненных сил.
…Вален напевал себе под нос, когда увлекался или считал, что этого никто не заметит. Ну, или насвистывал. Или мелодично бормотал, словно бы пытаясь удержать в голове знакомый только ему мотивчик. Впервые заметив это — несколько рифмованных слов, слетевших с губ тифлинга, пока он чистил доспехи во время привала, — я искренне посчитала, что Андердарк со всеми его шорохами и скрипами снова играет с моим воображением. В моих ушах тогда как раз стоял стрекот существ, с которыми нам в тот день пришлось повстречаться. Карты считали, что в том тоннеле был самый короткий путь, — но карты не учитывали ни колонию недовольных вторжением насекомых, ни кладку их яиц, ни то, сколько времени уйдет, чтобы после этого мало-мальски очистить одежду. Отдежурив положенное время, я как раз раскладывала на камнях свою постель — и, замерев, насторожилась от непривычного звука. Под впечатлением от предыдущих событий, начала подозрительно коситься на неосвещенные части пещеры в поисках его источника. Ничего, естественно, не нашла; лагерь дремал, ящеры тоже дремали, а Вален, которого я незадолго до этого разбудила к дежурству, молча и очень самозабвенно очищал нагрудник от остатков той твари, которой пришло в голову целиться ему в горло. Лица тифлинга мне почти не было видно из-за распущенных, свободно спадающих вниз волос — после броска той едва вылупившейся из яйца штуковины их тоже пришлось отмывать (и вряд ли это было особо удобно, учитывая, ну, рога). На какой-то миг мне показалось, что, в тусклом мерцающем свете магического огня, Вален стал одного цвета со своими волосами. Впрочем, мне было достаточно его спокойствия, того, что он не прервал своего занятия, а значит, не слышал ничего странного; пожурив себя за чрезмерную подозрительность, я отправилась спать. О том, что мне тогда не послышалось, догадалась позже — спустя еще несколько дней в пути, после еще нескольких торопливых переходов по сухим и влажным тоннелям и пеших спусков по краю пропастей, таких глубоких, что не хватит никаких глаз. ("Хорошо, что ты ничего не видишь, Босс. Дикен видит, хотя хотел бы не видеть. Вот, возьми Дикена за руку, чтобы не оступиться. Тебе не кажется, что тропа становится все круче и круче? Тебе не кажется, что на дне кто-то есть?") Вытянувшись на своей постели после дежурства, закрыв глаза, я чувствовала, что меня покачивает — точно так же, как на спине ящера, который с одинаковым безразличием шагал и по полу, и по стенам, и по потолкам. Заснуть из-за этого не получалось; сперва я ворочалась, особенно остро ощущая под собой все неровности пола, а потом признала, что это не помогает. Тревожить спящих Натирру и Дикена своими метаниями не хотелось, и даже Энсенрик уже ворчал на меня из своего меча — он, как всегда, находился на расстоянии вытянутой руки и потому был особенно недоволен моим копошением. В итоге я усилием воли заставила себя лежать смирно, дышать — глубоко и спокойно, борясь с головокружением. Заснуть это, конечно, не помогало… зато я снова услышала. Что-то про Сигил, далекий, нереальный почти что город дверей. И Планы. Что-то, сентиментальное настолько, что вообще не вязалось с образом самого, хм, воинственного сторонника Провидицы, однако точно произнесенное — нет, напетое — его голосом. То ли между делом, а то ли от скуки; то ли чтоб справиться с влиянием крови, а то ли чтоб не поддаться дреме, подвергнув опасности затихший лагерь. И тогда, и после я не смогла понять причины, да и не так уж, на самом деле, они были важны. Радуясь, что выгляжу достаточно сонной и неподвижной, не размыкая ресниц, чутко прислушиваясь, я думала о том, что, если расскажу о своем открытии Дикену, он очень обрадуется. Очень. Но я — не расскажу, не в последнюю очередь потому, что у Валена, надо признаться, голос оказался получше. Да, точно: между эпическими одами Дикена о добре, зле и сопутствующих событиях и тем, что негромко напевал себе под нос тифлинг — пропуская слова, переходя на невнятное мычание, — я бы точно выбрала второе. Сонно хихикнув в сгиб локтя, я сама не заметила, как уснула под звуки чужого голоса. И засыпала еще не раз, благо, порядок присматривающих за лагерем во время привалов никогда не менялся. Голос Валена в глухой засасывающей темноте, все эти слова из незнакомых мелодий очень скоро стали тем, что внушало мне покой в Андердарке, пусть осознавать это и было немного неловко. И, конечно, мне искренне не хотелось выдать себя — хотя бы потому, что мне ужасно, самосохранения ради не хотелось смущать Валена. …Натирра, похоже, никогда не засыпала до конца. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Наматывая круги вокруг лагеря, очищая меч Энсенрика от следов происходивших в пути неприятностей, — в общем, занимаясь чем угодно, лишь бы не кивать носом во время дежурства, — я заметила, что дроу могла проснуться от любого звука или движения, непривычного для пещер. Даже от шелеста бумажных листов, которым когда-то предстояло стать второй книгой Дикена. (Отнять их у автора, чтобы привести в порядок и сложить один к одному, было той еще задачей. "Дикен не показывает половину работы", ага.) Неловко оступившись или, например, неосторожно переложив ножны с Энсенриком, я первым же делом проверяла, смотрят на ли меня чуть-чуть прикрытые глаза дроу. Чаще всего — смотрели; не то чтобы очень осознанно, зато очень внимательно. Как будто Натирра, даже не оторвав голову от пола — или все-таки оторвав, слегка приподнявшись на локте, — несла помимо своего дозора еще один. Впрочем, это не мешало ей окончательно просыпаться без всяких жалоб и выглядеть при этом куда свежее и собраннее моего. Я даже не была уверена, что дроу помнит свои пробуждения. И сперва мне становилось очень не по себе: помня и зная, на что способна Натирра, я страшилась иметь дело со смертельно опасным лунатиком. Но позже — привыкла и научилась вести себя тише; вместо того чтобы замирать и покрываться мурашками, стала спокойно ждать, пока лицо дроу не потеряет напряженных черт, брови не разойдутся, веки — не сомкнутся. Держа в голове предыдущего нанимателя дроу, можно было легко догадаться, откуда взялась подобная бдительность. Истории о службе на Вальшаресс, которыми Натирра делилась по моей просьбе или после нытья Дикена, добавляли теней и паранойи в и так не слишком веселое путешествие по глубинам Андердарка. Не знаю, какая из историй впечатлила меня больше. Возможно, та, в которой Натирра была одной из дочерей не слишком большого Дома дроу и занималась всеми положенными вещами, включая интриги и убийство рабов, — а потом Дом был полностью уничтожен войсками Вальшаресс. Ну, или та, в которой Натирра присоединилась к этим войскам по личному приглашению Вальшаресс, стала учиться, чтобы стать Красной Сестрой, и в финале перерезала горло своей последней сопернице. Натирра разобралась с ней в ее же комнате, с сонной, беззащитной и спокойно — насколько это возможно — ожидающей последнего экзамена. Правда, то был вопрос выживания, и в честном бою Натирра бы его не сдала. Не было похоже, что ее сильно мучило из-за этого чувство вины, — хотя сожаления насчет прочих своих поступков она все же испытывала. И потому, наверно, так пристально наблюдала за моей реакцией, даже если истории, вообще-то, рассказывала для записывающего их на ходу Дикена. Косилась через весь лагерь, поглядывала мимоходом, словно бы пытаясь понять, о чем я думаю, опасаюсь ли ее после услышанного, виню ли за то, что было до перехода в лагерь Провидицы. И иногда я действительно чувствовала, как все внутри холодеет — от кровавости некоторых эпизодов и беззаботного тона, которым их пересказывала дроу. Но у меня не было причин не доверять ей, и выражение растерянного дружелюбия на моем лице было подлинным, и, кажется, для Натирры это было важно. А еще, благодаря всем этим историям, Вальшаресс, виновная в моих злоключениях, стала чуть более реальной. Теперь я могла представить ее перед глазами, опираясь не только на свой давнишний кошмарный сон. Не абстрактную, размытую, угрожающую фигуру, — а не слишком-то и высокую дроу со склонностью ко всему острому, предпочитающую, тем не менее, режущее оружие — хлысту. Дроу, которая каким-то чудом смогла пленить архидьявола. Дроу, которая после всех успехов в Андердарке надела корону из острых веток металла и выбрала для себя соответствующий титул. Дроу, взгляд которой когда-то уперся в потолок храма, в глазах которой когда-то появилась какая-то мысль. …Наблюдать за спутниками вот так, в периоды затишья, подмечать чужие привычки было, пожалуй, чуть-чуть волнительно. Потому что в то время, как ты наблюдал за кем-то, кто-то обязательно наблюдал за тобой. Это было неизбежно — мы проводили слишком много времени на виду друг у друга. Во время переходов по Андердарку нужно было следить, чтобы кто-нибудь не отстал, не заблудился или не потерялся. Во время стычек с существами, населяющими тоннели, — смотреть, не потребуется ли кому-то помощь. Во время отдыха — договариваться друг с другом, разделяя обычные для таких случаев обязанности; делать на глазах друг друга привычные для себя вещи; помогать друг другу в мелочах, зная, что можешь рассчитывать на ответную услугу взамен. Иногда мне становилось интересно, что именно могли заметить за мной спутники. То, что я вздрагиваю, если слышу поблизости звуки падающих камней, и потом еще долго поглядываю на потолок так, будто он вот-вот рухнет? Чаще, чем нужно, а иногда и совсем без причин касаюсь рукояти меча? Улыбаюсь, кажется, только когда пристает со своей болтовней Дикен? (А почти все остальное время, если верить Энсенрику, сохраняю на лице выражение сердитой сосредоточенности, от которого тому хотелось забиться подальше в свой меч.) Так или иначе, совместное пребывание на не слишком-то большом пятачке разбитого лагеря способствовал примирению и пониманию куда больше, чем несколько хаотичное путешествие по Темной реке. Бело-синее магическое пламя, освещающее наиболее безопасные закутки Андердарка, позволяло глазам на время отдохнуть от кромешной ночи. А присутствие спутников и их повседневные дела, те слова, которыми мы перебрасывались, помогали хоть на чуть-чуть забыть, что над головой нависают глыбы камней. Некоторому смирению способствовали и все те сомнительные ситуации, которые непременно происходили в пути. Например, та, в которой Дикен в своем вечном желании быть полезным вызвался выполнять обязанности повара. Видимо, он был по-настоящему убедительным и не постеснялся рассказать обо всех тех разах, когда готовил для каравана полуросликов, раз уж ему доверили походный котел. Ну и сыграло свою роль то, что меня в этот момент рядом не было. Наш путь как раз проходил мимо чьего-то подземного города; мы огибали его по широкой дуге, опасаясь караульных, — и все-таки он мерцал в темноте, как ярмарочная игрушка, и я отбилась ото всех, чтобы взглянуть на него с расстояния и высоты. Это произошло еще в самом начале путешествия, тогда, когда никто не знал, что стряпню кобольда, в общем-то, можно есть, но жить тебе после этого резко перехочется. Что и было написано на моем лице, когда я вернулась и застала Дикена, который помешивал нечто булькающее в котелке, параллельно копаясь в своей заплечной сумке. Что-то из нее он уже точно успел добавить в… предположительно, суп. Что-то, что делало запах варева, в принципе, соблазнительным, пусть и островатым, что-то, от чего ездовые ящеры заинтересованно принюхивались и не сводили с Дикена глаз. Но даже это не помешало мне остановить кобольда, отнять у него приготовленное и, не без колебаний, избавиться от этого как можно дальше от лагеря. В тот вечер на меня дулся не только обиженный ящер: припасов у нас было не настолько много, чтобы ими разбрасываться, да и пришлось потратить время на готовку чего-то другого. Впрочем, уже во время следующего привала нас настигла одна из местных тварей, какое-то время шедшая следом. Похожая на хищную птицу и жука одновременно, вооруженная крюкастыми отростками на передних лапах, — она с жалобным воплем издохла у ног Валена, который первым вышел к ней навстречу и не успел сделать решительно ничего. У меня были все причины предполагать, что к гибели существа приложил свое кулинарное мастерство Дикен. И у Валена эти причины тоже, кажется, были — судя по тому, как внимательно он осматривал раздутое, лезущее из-под хитинового панциря брюхо твари. То, с какой усталостью тифлинг потер после этого глаза, то, какие восьмерки выписывал в воздухе его хвост, выдавало размышления напряженные и нерадостные. Меня же хватило только на то, чтобы убрать в ножны меч гогочущего Энсенрика и сонно зевнуть; а, и попросить не рассказывать о случившемся Дикену. Чтобы не расстраивать — благо, до лагеря тварь не дошла, и результатов своих… трудов посапывающий во сне кобольд не видел. Также, из примечательного, можно припомнить и все те моменты, когда Натирре приходилось усмирять ездовых ящеров — одного ее взгляда было достаточно чтобы припугнуть любого из них. В основном, конечно, нашего с Дикеном, когда тот начинал охотиться, игнорируя мои приказы, или пристраивался сбоку, намереваясь вцепиться в руку, лодыжку или крыло. Ну, или… — …или восстановятся, но не скоро. Надеюсь, к этому моменту мы уже будем далеко отсюда. Дикен, прекрати совать в это когти. Слизь до сих пор вредная, забыл? Не сможешь ни перо держать, ни по струнам бить. Хотя не то чтобы я сильно возражаю насчет второго… Да не обижайся, шучу я. Честно, шучу. Задавшись вопросом о том, можно ли по-настоящему убить хищную слизь, я почувствовала, что попала в тупик. Все-таки слизь, даже после уничтожения кубов, оставалась… ну, слизью, толстым слоем размазанной по полу и стенам. Конечно, она больше не двигалась, не выкидывала вперед себя плотные хваткие ножки и вообще высыхала, оставляя после себя кисло-горький привкус на языке. Наиболее густые, сохранившиеся куски ее можно было уничтожить, растерев ботинком об пол, — но я все равно поглядывала на них с недоверием. Не хотелось бы, чтобы остатки слизи соединились обратно. С другой стороны, чтобы нарастить массу, слизи пришлось бы что-то сожрать, а вряд ли сейчас она смогла бы поймать что-нибудь крупное… Вылив немного воды себе на запястье, туда, где был небольшой промежуток между перчаткой и рукавом куртки, я прикусила губу и впервые за долгое время порадовалась полумраку. Он скрывал то, что сделала с кожей едкая слизь; он скрывал и саму слизь, непременно оставшуюся на одежде. Ощущая, как начинает похрустывать из-за этого ткань, я чуть-чуть позавидовала доспехам Валена — они очищались куда быстрее. Да и чешуе Дикена позавидовала тоже: с нее слизь скатывалась, благодаря чему кобольд единственный не заработал ожогов. Отлипнув по моей просьбе от остатков куба, Дикен стал деловито обшаривать карманы дроу — пленника хищной слизи. Смотреть на это было не слишком приятно; замотав запястье лоскутом чистой ткани, а другим лоскутом — еще раз обтерев меч Энсенрика, который до сих пор постанывал от крайне липких и вязких впечатлений, я отошла подальше от кобольда и оказалась у выхода из пещерного зала. Выход в данном случае был дырой в стене, которая открывалась в… на первый взгляд, чернильно-черное никуда. Только спустя время, как следует приглядевшись, можно было обнаружить высеченные в скале ступеньки, ведущие вниз. И — отблески света, поселение на самом дне пропасти. Кажется, карты в конце концов привели куда нужно. Очень аккуратно сделав пару шагов по узковатым крошащимся ступеням, я настолько же аккуратно поднялась обратно, прилипнув спиной к стене, ощущая, как от высоты кружится голова. Да, провести тут ящера будет непросто: пока уговариваешь его на очередную ступеньку, есть риск оступиться и добраться до поселения гораздо быстрее, чем запланировал. Даже хорошо, что решено было не брать ящеров вниз — на тот случай, если местные настолько не обрадуются визиту, что пожелают им как-нибудь навредить. Натирра говорила, что ящеры преспокойно дождутся нашего возвращения в заранее примеченном месте, не разбредутся и никуда не уйдут. И я ей верила, не могла не верить, зная, насколько хорошо — словно загипнотизированные — ее слушаются чешуйчатые. Думаю, дроу могла бы сама отвести всех троих в грот: просто взять за поводья и оставить, где нужно. Но все же ее руки тоже были обожжены, так что заботу о паре ящеров взял на себя Вален. — Нашел что-нибудь? — спросила, не оборачиваясь, у Дикена. Возня за моей спиной как раз стихла; чужие шажки отдавались липким чавканьем в пустующем зале. Пристроившись рядом со мной, кобольд пару раз обтер подошвы ботинок об пол и только после этого разочарованно мотнул головой: — Пусто, Босс, совсем пусто. Все попорчено слизью. Ладно, это я давно поняла — по недовольному сопению кобольда, пока он обшаривал тело. А вот чего я не ожидала, так это того, что Дикен без предупреждения впихнет мне в руку что-то колючее. Фигурка на моей ладони была излишне костлявой и сделанной, кажется, тоже из белых костей; передавая ее мне, кобольд выглядел не столько обрадованным, сколько озадаченным своей находкой. — Но Дикен думает, что мертвяку нравились драконы.
Если и было в Андердарке место, где я могла почувствовать себя как дома, то этим местом было поселение на дне Пропасти Дриаринга. Деревня Свободных — как гласила вывеска, предваряющая никем не охраняемый вход в поселение. Причина такой беспечности нашлась позже; а пока я неверяще глазела на местных жителей, которые исподтишка рассматривали меня — да всех нас, чужаков, — в ответ. Дело в том, что это место, расположенное в самом сердце Андердарка, было населено людьми. Ну, в основном. Пару раз мне на глаза попадались дуэргары, почти как те, с которыми пришлось повидаться на острове Создателя, а еще подрастерявшие лоск наземные эльфы и представители других рас. Но по большей части тут своими повседневными делами занимались люди. Не слишком счастливые на вид, с подозрительно большим количеством увечий и шрамов — и такие бледные, что их кожа почти светилась, как шляпки тоннельных грибов. Осторожно вглядываясь в хмурые вопрошающие лица местных, оглядываясь через плечо и по сторонам, чтобы ничего не пропустить, я ловила себя на мысли, что сама скоро стану такой же бледной из-за постоянной темноты. Завершить свою миссию в Андердарке и выбраться под солнечные лучи от этого хотелось только сильнее. — Это место... Все они с поверхности. Что-то тут не так, — напряженно сказал Вален, когда мы только-только прибыли в поселение и обомлели. Настолько, что Дикен даже завел вполголоса противный мотивчик, призванный рассеять иллюзию. — В Андердарке жителей поверхности используют только в качестве рабов или еды… или сразу для того и другого. Последние слова тифлинга, может, и не были обращены ко мне, но я все равно поежилась. Я знала Валена достаточно, чтобы понимать, что означает красноватый отблеск в его глазах и ощущение шагающего рядом с тобой грозового облака. И я была с ним согласна. Жаль только, что те жители поселения, которые намеревались с нами заговорить — привлеченные вещами, которые мы несли с собой, или чем-то еще, — неуверенно приближались, встречались взглядом с Валеном и решали, что у них есть дела поважнее. А еще они жестикулировали издалека. И жесты эти казались… странными. Часть жестов, часть перешептываний за нашими спинами определенно касалась Натирры; их смысл от меня ускользал, но дружелюбия в них было мало. — О-о-о, на поверхности людей тоже используют как еду! Старый Мастер вечно морозил и жрал всех, кто ему не нравился... А Дикен собирал с них одежку. Целую гору набрал, — подхватил Дикен, который, кажется, был просто рад путешествовать на своих двоих. — Спасибо вам обоим большое, — скрипнув зубами, отозвалась я и сжала в руке фигурку, найденную на теле дроу. Ее грани были упоительно неровными, вертеть ее в пальцах было почти так же приятно, как касаться потерянной реликвии с Плана Теней. Эх. Учитывая подгнившую репутацию места, в котором мы находились, утеря безделушки, предупреждающей об опасности, грызла меня особенно сильно. Даже внешне деревня Свободных походила на поселения поверхности. Так, наверное, мог выглядеть Хиллтоп, если бы вместо снега повсюду были бы камни, а вместо привычных птиц — летучие мыши, которые постоянно попадались мне на глаза. В деревне были просторные улочки на много домов и дома, самые обычные, а не чокнутые, как у авариэлей. Тут были и фонари, и брусчатка под ногами, и торговые лавочки, и что-то вроде грибных огородов у самых окраин, — все говорило, что об этом месте и его жителях кто-то очень сильно заботится. Деревня Свободных казалась не самым ужасным местом для жизни, если ты по какой-то причине попал в Андердарк. На первый взгляд, никакой нежитью для армии Вальшаресс тут и не пахло. Вот только свободой не пахло тоже. Это читалось в том, как жители передвигались по улицам — торопливо и целеустремленно, словно бы опасаясь находиться за пределами своих домов. Праздно шатающихся зевак почти не было, а те, что были, выглядели скорее растерянно, чем расслабленно. Тут редко отрывали взгляд от земли, а если и отрывали, то сразу же начинали смотреть куда-нибудь в сторону. Разговоры велись вполголоса, даже у лавок с товарами не было слышно ни перебранок, ни споров. Чем дольше мы находились в деревне Свободных, тем больше странностей подмечали и тем чаще тянулись к оружию. Ну, или к блокноту — как Дикен, который начал делать заметки прямо на ходу. Услышав что-то про "зловещую" и "подозрительную" атмосферу места, в которое прибыли герои, я мысленно согласилась и усилием воли убрала руку с меча. — Здесь слишком мало детей, не находите? — вслух заметила я, когда встретилась взглядом с чем-то невысоким и озадаченным, глядящим на нас через окно одного из домов. Ребенка непонятного пола от стекла почти сразу же оттащили, а занавески задернули. — Даже в Лит-Муатаре с его неопределенным будущим дети на улицах были. — И еще здесь кладбища нет. Для поселения такого размера это даже более странно, — многозначительно произнесла Натирра, проследив за тем, куда я смотрю. — Если, конечно, они не хоронят своих покойников где-нибудь в центре города. На окраинах я не заметила могил, — твердо добавила она. От ее слов у Дикена отвалилась челюсть, и он с еще большим усердием начал черкать в своем блокноте. Вален шумно вздохнул сквозь зубы; я, восхитившись наблюдательностью дроу, напряглась от дурных предчувствий и ускорила шаг. *Угадай с трех раз, куда они девают своих мертвяков, — согласился со мной Энсенрик из своего меча. — Дело раскрыто?* — Давайте найдем местный храм — может, храмовники расскажут что-нибудь насчет захоронений. И… всего остального. Хотя, если честно, с недавних пор мне не слишком нравится общаться с храмовниками. — Говоря это, я в очередной раз обратила внимание на летучую мышь, прилипшую к стене дома у самой крыши. Кажется, даже для Андердарка она была крупной. Интересно, сколько насекомых нужно было, чтобы такую прокормить. Поселение выглядело не настолько большим, чтобы в нем потеряться, но и не настолько маленьким, чтобы обойти его за один раз. На окраинах и дальше не было ничего, похожего на храм какого бы то ни было божества, и казалось логичным продолжить поиски в центре. Кто-то предложил разделиться, чтобы осмотреть все быстрее и заодно порасспрашивать местных; я предложила с этим помедлить. Наверное, потому что понимала, какая компания может мне выпасть, а еще потому, что не представляла пока, о чем спрашивать. Не видел ли кто чего подозрительного? Не натыкался ли на разгуливающую по улице нежить? Обитатели деревни выглядели настолько запуганными, что, пожалуй, скорее сбежали бы, чем ответили на этот вопрос. Впрочем, до храма мы тогда не дошли. Дошли позже — после встречи, которая дала больше вопросов, чем ответов, но все же хоть чуть-чуть помогла понять, что происходит на дне Пропасти Дриаринга. Мы как раз миновали дом, который выглядел чуть более украшенным, чем остальные. Нет, прочие одноэтажные дома на улице, выстроенные подозрительно одинаковыми, местные украшали тоже — иногда рядом с домами или через окна можно было заметить личные вещи, светящиеся мягким светом грибы в горшках, в общем, все, что могло привнести подобие уюта. Но этот дом выглядел так, будто кто-то решил притащить к нему все сверкающие камни и кристаллы, которые можно было найти в округе. Остановив на них свой взгляд, удивившись такому вкусу жильца, я переключилась на замаячившее вдалеке строение со шпилями на крыше — и почти сразу же услышала, как за спиной хлопнула дверь. А потом в уши врезался вопль Дикена. Ящер, слегка отставший, вопил скорее от негодования, чем от страха, — ведь тот, кто за крыло тащил его в дом, опасным не выглядел. До неприличия приземистая фигурка, впрочем, оказалась сильной: к тому моменту, когда я кинулась на выручку, сопротивляющегося Дикена успели дотащить до ступенек. Стоило мне оказаться рядом, как Дикен, не переставая вопить, обеими лапами больно вцепился мне в ногу повыше колена, обездвиживая, лишая устойчивости. Происходящее немного напоминало перетягивание каната — даже я ощущала, насколько сильно тянут с другой стороны. Меч Энсенрика, недавно искупавшийся в слизи, теперь желал крови и сам напрашивался ко мне в руки. Да и другим моим спутникам не особенно нравилось происходящее, судя по шороху перекладываемого поудобней оружия. И, наверное, все могло бы закончиться хуже, если бы Дикенов похититель не обернулся — вперившись взглядом скорее в меня, чем в того, кого тащил за собой. Его лицо было образцово некрасивым и перекошенным. Полным отчаяния, страха и, кажется, спешки. Почти умоляющим. На его лице было больше эмоций, чем на лицах всех жителей поселения сразу; это выглядело как приглашение, и я не могла его не принять. *Опять ты суешь пальцы во всякое,* — поморщился Энсенрик, неохотно отказываясь от своих кровожадных намерений. Сделав пару шагов вперед с висящим на мне кобольдом, я нагнала подозрительного поселенца, после чего тот отпустил Дикена и вцепился уже в мою руку. Позволив протащить себя к дверям, я жестом позвала за собой потирающего крыло ящера. Натирра, которая с немым вопросом наблюдала за происходящим, и Вален, который как раз закреплял на поясе цеп, выразительно переглянулись, но тоже последовали за мной. — Добро пожаловать! Добро пожаловать в Пропасть Дриаринга! — хозяин дома, видимо, из какого-то подземного низкорослого народца, задергивал занавески на окнах. Так спешно, будто боялся, что кто-то начнет за ним подсматривать. Перебегая от окна к окну, он без усилий огибал разложенные на полу камни — такие же, как снаружи, только чуть более симпатичные: необычной формы или с вкраплениями чего-то зеленого, красного, желтого. А вот книги, которых тут тоже было в избытке, пару раз мешали ему пройти. Я даже попыталась прочитать название ближайшей, но поняла, что не знаю этого алфавита. — Добро пожаловать в деревню Свободных! Ну, почти свободных... Уже не рабов! Не вполне освобожденных! Пропасть Дриаринга, добро пожаловать, добро пожаловать… — оглядывая дом, поселенец скатывался на бормотание, чем жутко напоминал горожан Шаори Фелла. Постель его находилась недалеко от входа, под окном, и выглядела так, будто из нее только что выпрыгнули. В остальном обстановка в доме была обветшалой и производила впечатление некоторой безнадежности. Со всеми нами внутри в комнате стало тесно; дальше располагалась еще одна комната, но она не была освещена, похоже, ее не использовали. — Я — Кордиган, староста этого поселения, — наконец представился хозяин дома. Его улыбка была искренней и приветливой, но несколько дерганой. Ее подчеркивали странные округлые рубцы на щеках и шее. — Так от кого вы бежали? Кто владел вами, кто вас преследует? Я не вижу ни кандалов, ни колодок на ваших руках и ногах… — его взгляд прыгал с одного гостя на другого, изучая, оценивая. На Натирру он смотрел чуть дольше, чем на остальных, но затем резко от нее отвернулся. — Может, кто-то из вас скрывает под одеждой клеймо? Следы от цепей? Это не то место, где их нужно стесняться, нет, совсем нет… Я заметила, что Натирра прищурилась, о чем-то размышляя, да и сама тоже не знала, как реагировать. Возможно, мы и правда выглядели потрепанными после путешествия по Андердарку. Но, чтобы признать в нас компанию беглых рабов, нужно было иметь крайне необычный взгляд на мир. — Мы не рабы, — ответил за всех Вален. Чуть-чуть холоднее и тверже обычного, как мне показалось. Настолько, что я даже припомнила его шрамы, которые видела в Шаори Фелле, и тут же попыталась о них забыть. — Совсем-совсем? Никогда-никогда? — растерянно заморгал Кордиган. Но тут же продолжил — с сочувствием, неожиданным для существа, которое было Валену примерно по пояс. — Может, цепи были в вашей голове? Может, кто-то играл с вашим разумом, как проклятые иллитиды? Кордиган даже сделал пару шагов по направлению к тифлингу, который остался стоять у дверей, привалившись к ним, не позволяя пройти кому-нибудь с улицы. Несмотря на то, что один глаз подземного карлика задорно подмигивал независимо от другого, взгляд у него был цепкий и острый, как буравчик. А слова каким-то чудом попали куда нужно, — судя по тому, как Вален мрачно сложил руки на груди. К счастью, тут вклинился Дикен, избавляя его от необходимости отвечать. — Ну, Дикен и Босс как-то были рабами у одного ящера в пустыне. Даже носили магические ошейники, — пробурчал кобольд, прижавшись на всякий случай боком к моим ногам. — Не так долго, чтобы об этом упоминать, Дикен, — поморщилась я. Забытое ощущение ошейника на горле на миг дало о себе знать, да и пересказывать эту скверную историю спутникам не хотелось. — Так что… не переживайте, Кордиган. Нас никто не преследует. Скорее, это мы пытаемся кое-что разгадать. Мой намек хозяин дома пропустил мимо ушей, зато, уставившись в пол, повторил одними губами другие мои слова. Голос его наполнился горечью. — Так это обычно и происходит. Ты и думать не думаешь, что тебя преследуют, но потом охотники за головами заявляются в поселение. — До этого Кордиган печально общался со своими ботинками, а потом вновь задрал голову, и выражение на его лице стало почти таким же, как при первой встрече. — Но не бойтесь. Не бойтесь! В Пропасти Дриаринга вам не нужно страшиться погони. Да, вас защитят здесь... защитят, во всяком случае, от этого… Под конец голос его снова упал, а улыбкой стало можно пугать детей. Казалось, мы наконец коснулись того, что так сильно давило на старосту поселения. — А от чего тогда нас защитить не смогут? — осторожно спросила я. Заметив, что Дикен опять тянется к блокноту, пихнула его ногой. — На улицах мы не встретили никого, похожего на стражу. Кто защищает вас? Кто останавливает охотников, которые приходят за беглыми рабами? — уже менее дружелюбно спросил Вален, холодно рассматривающий Кордигана с высоты своего роста. — Не рабами! Практически-но-не-совершенно-свободными! Давить на хозяина дома было не слишком хорошей идеей. Он и без того выглядел лишь чуть менее чокнутым, чем авариэли, а от наших вопросов разволновался еще сильнее. Кордиган, ища слова, переступал с ноги на ногу и краснел; отметины на его лице потемнели и стали похожи на заживающие синяки. Зато Натирра кивнула сама себе и прищелкнула пальцами. — Осторожнее, — обратилась она к нам всем, но по большей части к Валену. — Я уже видела подобное раньше. Думаю, это работа иллитидов. — Иллитидские пытки легко узнать, да? Кому, как не дроу, разбираться в пытках. — До этого Кордиган смотрел куда угодно, но не на Натирру, но тут покосился на нее исподлобья с некоторой неприязнью. — Тут у нас много бывших рабов дроу. Выкупленных у дроу, сбежавших от дроу. Они не будут рады, если дроу станет ходить среди них, нет-нет… Выкупленных, значит? Поселение бывших рабов в центре Андердарка и так выглядело подозрительно. А если их кто-то специально для этого выкупал — и не хоронил, — все становилось еще более мрачным. — Дроу наносят физические раны… по большей части, — дипломатично сказала Натирра, игнорируя тон Кордигана. — Надо обладать сильной волей, чтобы сохранить рассудок после встречи с иллитидом. У этого поселения хороший староста. Я так и не смогла понять, сколько в словах дроу было лести, а сколько — искреннего уважения. Мне не удалось понять это, даже взглянув в непроницаемое лицо Натирры, — зато я выяснила, что ее слова смутили не только меня: Вален смотрел на нее с не меньшим удивлением. Впрочем, Натирра знала об иллитидах больше моего и, возможно, действительно говорила, что думала. К тому же ей удалось немного смягчить старосту поселения. — Я был лучше. Другим, — потупился тот. — Я был настоящим оратором, произносил речи! Выступал перед Третьим Советом! Помогал извлекать звуки из кварца! А потом иллитиды схватили меня, стерли часть моей памяти. Уничтожили часть меня… Камни, которыми Кордиган украсил свое жилище, вдруг стали выглядеть не странно, а грустно. Но не настолько грустно, как сам Кордиган, который тосковал по менее дерганному себе. — Теперь я говорю от имени жители этой деревни. Был избран, избран среди всех тайным голосованием, — сообщил он, чуть прояснив вопрос о том, как вообще попал на такую должность. Которая, кажется, не особенно ему нравилась. — Но власти совсем немного, да… Власти совсем немного здесь, у жителей Пропасти Дриаринга. — Тогда кому принадлежит власть в поселении, Кордиган? — опять попыталась разговорить его я. С тем же результатом, что и раньше, впрочем. Хозяин дома отшатнулся, открыл рот, закрыл рот, начал нервно и быстро моргать — словно что-то знал, но говорить не хотел, или не мог, или слишком боялся. Наблюдая за ним, я почувствовала, как заворочалась совесть. Было неловко давить на беднягу в его же доме. *Да оставь ты его в покое, — разочарованно хмыкнул Энсенрик. — Даже с теми крылатыми чудиками было проще.* И я видела, что об этом подумал не только он. Натирра с намеком посмотрела сначала на меня, а затем на дверь; даже Дикен уже рассеянно ковырял ботинком ближайший к нему бело-острый набор кристаллов. Но все-таки у меня была еще одна догадка, последняя, и я решила не уходить, пока ее не проверю. Уже в тот момент, когда я потянулась к карману под полой пивафви, мечущийся взгляд Кордигана прилип к моей руке. И к острой драконьей фигурке в моей ладони — тоже прилип, на пару мгновений. Однако потом староста начал так отчаянно косить взглядом вниз, что я тоже от этого не удержалась, пытаясь понять, на что он смотрит. Нашла только запылившийся пол с остатками раскрошившихся камней и каким-то мусором — ничего больше. — Знаете, что это такое?
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Давным-давно не смотрела американские сериалы, а тут попыталась глянуть "Извне", который нахваливали в офисе. Добила первый сезон на чистом упрямстве, но знаю, что их там три и, кажется, планируется четвертый. Дальше смотреть не буду.
Идея — интересная. Интро — шикарное. Но персонажи... персонажи постоянно трындят! И ноют! И ноют, когда трындят, и трындят, когда ноют! Ну слииишком уж медленно все происходит, серьезно. Вдобавок, не понимаю, почему меня должны волновать и трогать проблемы героев, большая часть которых не вызывает ни интереса, ни сочувствия. Тем более, когда проблемы подаются в такой концентрации. На литры страданий — чайная ложка сюжета.
Ну и еще я местами не знала, в какую сторону закатывать глаза от повесточки. В какой-то момент показалось, что смотрю экранизацию фанфика из десятых годов формата "всегеи", только про девочек
В общем, я попыталась, мне не понравилось, и на этом на неопределенное время с американскими сериалами завязываю. В азиатщине, конечно, свои особенности есть, но все-таки действие там развивается куда динамичнее, да и, по ощущениям, в личных проблемах героев предпочитают копаться меньше или в ходе экшена.
"не стучи головой по батарее — не за тем тебя снабдили головой"
Всегда знала, что эмоциональна, иногда даже слишком. Но это может и помогать Полчаса назад, когда стояла в магазине у кассы самообслуживания, обнаружила, что порвался штрихкод на пакете с яблоками. Вздохнула так печально, что дядечка-охранник у касс сразу же подошел, заговорил по-русски, отнял яблоки и сам сходил их перевесить) Это жутко мило. В тот супермаркет хожу часто и мужчину этого вижу часто — наверно, успел меня запомнить.