Уже и не помню, когда в последний раз закидывала в дневник картинки. Тем более, целыми пачками. Пора исправляться, да)
Но сначала оффтопная простыня.

Третий сезон «Стэна» скорей не понравился, чем понравился. Меня ведь и зацепило-то концепцией «как бы обычные люди с обычными реакциями в необычных/жутких/абсурдных ситуациях». Но когда (почти) весь сезон — абсурдная муть, а действия персонажей теряют всякую связь с логикой, смотреть становится просто нереально. Ок, авторы оторвались, спародировав кинематограф годов эдак девяностых-двухтысячных, но тотальное скатывание в треш на пользу сериалу не пошло.

А еще «Стэн» потерял доктора Кокса, периодически отыгрывавшего нормальные человеческие отношения. Вот это вообще прискорбно. Положение чуть спасли первая, предпоследняя и последняя серия (единственные, которые тянет пересматривать), но на фоне начала того же второго сезона даже они выглядят грустно… И мотивация «ради меня кто-то пожертвовал жизнью, поэтому теперь я должен отдать свою» мне не зашла.

Но так или иначе я помню, как в ноябре жила от четверга к четвергу, от перевода к переводу) И, несмотря на бухтение выше, надеюсь, что сериал не закроют, что персонажи выкрутятся, а градус трешевости понизится. Вот.


Артов по «Стэну», кажется, в природе не существует, поэтому под катом всякое, даже фото





А вот это было написано в основном летом. Не знаю, о чем тогда думала — перечитывать больно странно, но, видимо, раньше эти тексты мне даже нравились)
Первые три связаны, четвертый — так, сбоку, под впечатлением от концовки нового сезона.

СловаШериф Миллер искренне любит свою дочь.
Пускай Дэниз не от мира сего и от ее выходок у Иви иногда просто заканчиваются слова, у Стэна слова есть всегда. А еще в том, что он говорит Дэниз, крайне редко проскакивает обычный стэновский яд. Шериф Миллер закатывает глаза и оттягивает этот момент как может, но все равно каждый вечер заглядывает в комнату к дочери. Обнаружив пустую постель, он не укладывается до тех пор, пока не находит Дэниз на качелях, в спальном мешке под окнами дома или еще в каких-нибудь абсолютно не подходящих для сна местах. Но даже тогда Стэн молчит – наверное, ждет рассвета, хотя и утром слова у него для Дэниз самые что ни на есть нормальные (если хоть что-нибудь из произошедшего в доме Миллеров за последний год можно назвать «нормальным»).
Эвелин Барретт начинает подозревать некий… подвох, когда поток желчи и кривоватых острот в ее сторону уменьшает свои обороты тоже. Нет, это безусловно приятно, и новый шериф впервые за долгое время смеется над чьими-то шутками, не ощущая потребности выйти, умыться или срочно разбить о голову Стэна какую-нибудь табуретку. Однако вскоре Иви становится еще больше не по себе.
Стэн, который думает над словами, а когда слова не идут – гримасничает в потолок.
Стэн, который теряет сон, аппетит и хорошее расположение духа.
Стэн, который теперь просто-напросто избегает присутствия Иви, а если они вдвоем случайно оказываются в одной комнате – хмуро отмалчивается, одним своим видом распугивая подосланную магическую жуть.
Охота на свиту констебля Экклса – да любое сопротивление злополучному чернокнижнику – в таких условиях становится все более невыносимым. Эвелин Баррет уверена, что – хотя бы ради выживания в принципе! – рано или поздно, так или иначе, но кто-то из них обречен сделать первый шаг...

НапередПервый шаг почему-то всегда совершает Иви. Попросить помощи, когда вокруг происходит форменная паранормальщина, или почти что пинком отправить желчного друга на откровенный разговор с дочерью, или будто бы между прочим взять в руки сотовый и дозвониться в дом Миллеров на первую годовщину гибели Клэр. (О последнем Иви слегка жалеет – когда Стэна пробивает на откровенность, она чувствует себя не в своей тарелке, не зная точно, чем поддержать и как именно можно помочь). И когда с Клэр покончено – ну, в смысле, когда становится ясно, что некоторым вещам просто нужно случиться, а врата в Ад совместными усилиями оказываются закрыты, – Иви тоже делает шаг.
В глазах Стэна растерянность, а руки безвольно свисают вдоль торса, когда новый шериф, зажмурившись, словно перед прыжком в глубокую воду, аккуратно целует его и тут же отходит назад. Смотрит в пол, всем своим видом выражая вину, затем – прямо, да так, что проще за раз схватиться с целым констебльским ковеном, чем взять и уйти, зная, что Иви так и стоит – за спиной. И, кажется, будет стоять, требовательно и молча, пока единственный выживший шериф Уиллардс-Милла не отпустит прошлое и не даст ответ – наперед.
Теперь шаг приходится делать Стэну.

Во втором поцелуе гораздо меньше неловкости и почти нет мыслей об умерших супругах, бывших мужьях и разномастной армии демонических тварей, разбросанных по округе.

ПривидениеСамое странное, что Эвелин Барретт выносит из их первой с бывшим шерифом близости, – ощущение тотального одиночество, когда все подходит к концу. Когда дыханье обоих постепенно становится ровным, когда пот на спине остывает и начинает холодить кожу, Иви ловит себя на мысли, что несмотря на все то, что они только что делали, несмотря на острейшую потребностью в контакте, ей трудно просто так взять и коснуться шерифа Миллера. Ведь все внимание Стэна направлено куда-то в другую сторону. А может, не в сторону, может, просто-напросто вглубь себя, но комнату все равно наполняет присутствие одной давно, прочно умершей женщины.
Клэр Миллер с недавних пор часто приносит с собой сожаления, стыд и чувство вины. Но и Эвелин Барретт не впервые бороться с покойниками.
Переломав внутреннее сопротивление, сделав усилие, чтобы заставить себя нарушить сосущую тишину, Иви двигается сама – обнимая, прижимается ближе к Стэну и кладет руку ему на грудь. Под ладонью, под пальцами колотится гулко и даже слишком взволнованно; это настолько не вяжется с образом вечного, будто бы сделанного из гранита шерифа, что Иви, прислушиваясь, не сдерживает смешок. И второй. Окончательно она успокаивается, только лишь когда Стэн, вновь вернувшись во здесь и сейчас, возмущенно отпускает какую-то из острот, а потом обещает сбросить Иви с кровати, а потом все-таки пытается выполнить обещание, но происходящее далее походит на потасовку меньше всего.

Воздух теплеет, с привидениями на сегодня покончено.

УтешениеЭвелин Барретт боится спать.
И дело даже не в том, что с момента… ухода Стэна спать новый шериф не особенно-то и может. И даже не в том, что по ночам внизу всхлипывает и зовет кого-то окончательно осиротевшая и чуть-чуть спятившая Дэниз. (Ночевать в одном доме было идеей Эвелин: казалось, что это правильно — держаться первое время вместе. Правильно — присматривать за дочерью покойного друга.) В последнее время Иви часто работает в темное время суток, а если ночь застает ее дома — сначала долго бродит по комнатам, напряженно прислушивается и подозрительно поглядывает на улицу. Перед тем как закрыть глаза, обещает себе не думать о расплывающемся по одежде Стэна кровавом пятне… и о снотворном не думать тоже. Таблетки, несомненно, могли бы избавить ее от темных кругов под глазами, но нет.
Эвелин Баррет боится проспать. Что-то.
Хотя Стен говорил, что такое проспишь хрена с два.
Ну, в те редкие моменты, когда получалось его разболтать, — запасался пивом и, уставившись в одну точку, отрывисто и достаточно неохотно рассказывал о преследовавших его когда-то галлюцинациях. О том, как все закончилось с возвращением Иви из мертвых, и том, как едва не поехал кукушкой, ночь за ночью обнаруживая в своей спальне чей-то распахнутый гроб. Закончив длинную, пространную и по-стэновски эмоциональную тираду, бывший шериф косился на Эвелин — настоящая ли, живая, на этот-то раз? Сама она, если честно, не смогла до конца осмыслить ту свою смерть, поэтому откровения друга казались ей мрачными сказками. Теперь Иви упорно находит в них утешение.
Ее не должны были сжечь четыреста лет назад, а его — застрелить на могиле жены.
Он обещал, что будет рядом.
Безумно язвительный, но неизменно надежный. Одним только своим присутствием отрицающий, что что-то может пойти не так. Они столько раз разбирались со всеми этими действительно жуткими штуками! Столько раз выкручивались в последний момент! Наставляя ружье на ту рогатую тварь на кладбище, Иви даже не думала, что от выстрела может пострадать кто-то еще... И не думает до сих пор. Какой-то своей частью уж точно.
Поэтому, хотя эйфория от гибели Экклса давным-давно улеглась, скорбь по Стэну — настоящая, от которой сводит горло и зубы, — прийти к Эвелин Барретт так и не может. Это изматывает. Будит посреди ночи, заставляя содрогаться от отвращения к собственному спокойствию. А еще, почему-то, дарит надежду.

Во время очередного дежурного круга по дому Иви сначала долго крутится у комнаты дочери и только потом, собравшись с духом, спускается к подозрительно тихо и ровно сопящей Дэниз. Краем глаза приметив в тенях позади девушки что-то… знакомое, шериф отрепетированным движением тянется к пистолету, припрятанному в складках одежды.
Что-то в тенях, фонтанируя раздражением, беззвучно всплескивает руками.
Эвелин улыбается — впервые за много-много последних дней и ночей.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Окей, гугл, чуйка не обманула: я сходила дружкой свадьбу, где пошло не так все, начиная с, собственно, дружки. Как теперь выбросить из головы кучу вьетнамских флешбеков? Очень уж странно себя теперь чувствую. Вроде сижу работаю, хожу занимаюсь своими делами, а потом как-то раз, и



Но это пройдет. Должно пройти.
И еще я теперь знаю, что в экстремальных ситуациях могу не только держать себя в руках (ну, какое-то время), но и танцевать... под зубодробильную русскую попсу... со стулом, бабушками и свидетелем... на глазах у пятидесяти человек...

*дышит в пакетик*

На предложения пересмотреть видео буду отмахиваться стулом. Тем самым.
Любопытно, что руки дрожали за неделю до и на следующее утро, а не когда невеста закрылась в комнате, отказываясь надевать свадебное платье, или когда мы всем составом опаздывали на регистрацию, поскольку на фотосессии платье измазали практически до черноты ("не надо носить подол, фотографии получатся ненатуральные!") и пришлось заезжать домой - чиститься. В финале минут как минимум десять не могли сработать фейерверки, но на фоне всего добанкетного это так, мелочи. Зажглись же, в конце концов. И пусть, что по одному, а не вместе, и от дуэта сигареты дружка и зажигалки в руках взмыленного пиротехника.
...Да кого я обманываю, мне не хватит десятилетия, чтобы начать вспоминать некоторые моменты без содрогания) Зато в воскресенье проснулась очень счастливым человеком.
Все закончилось, готовиться больше не к чему. Можно начинать жить